Почему западные демократии не могут определиться с борьбой против исламизма?

Почему западные демократии не могут определиться с борьбой против исламизма?

По словам президента Франсуа Олланда, вмешательство Франции в Мали призвано «остановить наступление терроризма» в регионе. За этой официальной задачей - вопрос долгосрочной борьбы против мусульманского фундаментализма, на который у Запада по-прежнему нет подходящего ответа.

Atlantico: Официально задача французской операции в Мали заключается в том, чтобы, как выразился президент Олланд, «остановить наступление терроризма» в регионе. За этой целью поднимается долгосрочный вопрос борьбы с мусульманским фундаментализмом. Можно ли сказать, что западные страны поставили перед собой четко определенные военные цели?

Ален Шуэ: Ситуация в Мали является результатом специфических обстоятельств, которые не имеют никакого отношения к тому, что происходит в других уголках мусульманского мира. Она сложилась из-за краха малийского государства, которое оказалось не в состоянии удержать под контролем всю свою огромную территорию, присутствия осколков алжирской Вооруженной исламской группы, из-за возвращения служивших в легионах Каддафи туарегов (они заполучили в руки оружие и объявили себя исламистами, чтобы заполучить поддержку Катара), из-за стремления уже действовавших на территории страны туарегских сепаратистов к светскому обществу и, наконец, из-за неспособности африканских соседей Мали предоставить ему эффективную военную помощь.

Мехди Лазар: Слово «джихад» означает «усердие» в мусульманской морали, то есть - усердие с мечом в руках. Речь идет о священной борьбе против признанного нечестивым государства или сопротивлении захватчикам, которые не разделяют принципов ислама. У этой концепции нет эквивалента в современном западном обществе, потому что оно состоит из светских государств, чья мораль, следовательно, не является религиозной. Таким образом, наше мирское мировоззрение не дает нам выработать некую контрдоктрину, которая могла бы существовать в том же духовном поле.

Исламизм в том виде, в каком он существует в настоящий момент на севере Мали, стремится к созданию великого исламского государства с опорой на законы шариата. В таких условиях западная идеология утверждает, что любыми средствами (в частности и военными) должна обеспечить сохранение светского и правового режима. Совершенно невозможно представить себе какое-то примирение между двумя направлениями мышления, в связи с чем борьба с фундаментализмом будет долгой и трудной.

Гийом Лаган: Официально цель этой операции - борьба с терроризмом. После начала этой войны складывается ощущение, что нас отбросило на десять лет назад, когда США выступили против «Аль-Каиды» в ответ на 11 сентября и приняли решение о вмешательстве в Афганистане, а через два года в Ираке. Хотя можно ли вообще говорить о терроризме в том, что касается малийских мятежников? Они говорят об исламистской идеологии, но их методы действия вряд ли можно сравнивать с терактами «Аль-Каиды» против мирного населения. Термин «терроризм» используется в относительно нейтральном значении, так как у нас не хотят говорить о борьбе с джихадом, чтобы не очернить ислам. Первая цель вмешательства носит военный характер и заключается в выдворении исламистских группировок из Северного Мали. Кроме того, в задачу входит и окончательное их уничтожение, так как нельзя допустить, чтобы они начали действовать на территории Мавритании и Нигера. Вторая цель - восстановление малийского государства, которое должно позволить последовавшим за исламистами гражданам вновь стать частью малийского общества.

- Запад недооценил масштабы столкновения цивилизаций, о котором говорил Сэмюэл Хантингтон?

Гийом Лаган: Сэмюэл Хантингтон рассматривает международные отношения как столкновение огромных цивилизационных пространств. Тем не менее, ситуация в Мали призывает к осторожности. Мы наблюдаем скорее внутреннюю борьбу в исламе между экстремистским исламизмом и более умеренными формами мусульманской религии, такими, как суфизм. Помимо религиозной стороны дела, существуют и прекрасно понятные всем интересы, в том числе идущая через регион контрабанда: нужно учесть влияние наркотрафика и стремление различных групп контролировать контрабанду наркотиков. Довольно часто религия служит лишь ширмой для этих интересов. Сила политического исламизма в том, что он представляет собой последнюю незапятнанную идеологию. В мусульманском мире западные идеи - и прежде всего социализм - в прошлом уже служили прикрытием для диктаторов. Они модернизировали общество, однако принесли с собой авторитаризм и неравенство. Необходимо понять, что в данных условиях исламизм представляется как нечто вроде сопротивления этим авторитарным режимам. Он обладает притягательной силой, потому что еще никогда не использовался в качестве политической практики. Его ждут неизбежные перемены, переход от не приемлющего никаких политических компромиссов (и от того столь привлекательного) исламизма к более реалистичному исламизму, который примет более умеренные формы.

Мехди Лазар: Как бы то ни было, можно с уверенностью утверждать, что целью Усамы бин Ладена во время терактов 11 сентября было создание цивилизационного конфликта, и что часть американской политической сцены, прежде всего неоконсерваторы из Республиканской партии, стали действовать в рамках этой логики, сделав из борьбы с терроризмом войну фанатизма и демократических свобод. Мне кажется, что в большей степени здесь нужно говорить о «постмодернистском головокружении», нежели о формировании некоей тенденции крупных конфликтов XXI века, которые якобы должны носить не межгосударственный и межидеологический, а межкультурный и межэтнический характер. Эта теория может показаться весьма привлекательной, так как она позволяет вновь рассматривать международные отношения с опорой на понятные схемы, которые, тем не менее, не согласуются с реальной действительностью: мусульмане во всем мире не придерживаются логики культурного конфликта, тогда как американские и европейские идеологии не совсем однородны (в частности в том, что касается места религии в обществе).

- Какую позицию следует занять Западу по отношению к этому децентрализованному религиозному движению, которое не назначило официальных представителей и по большей части отказывается вести переговоры?

Ален Шуэ: Последние 40 лет Запад способствовал подъему суннитского фундаментализма (он рассматривался как заслон сначала против Советского Союза, а затем против Ирана) во всех странах региона и поддерживал авторитарные и диктаторские режимы, которые искореняли любые проявления демократии, плюрализма и либерализма. Кроме того, эти исламские фундаменталисты сегодня получают финансирование и помощь от теократических арабских нефтяных монархий (мы упорно продолжаем считать их своим союзниками), которые рассматривают исламистов как прекрасный вспомогательный инструмент для утверждения их легитимности и достижения интересов. Эти радикальные силы не проявляют себя неким глобальным и однородным образом, как это следовало бы из мифической «войны цивилизаций». Зачастую насильственные проявления политического исламизма наблюдаются на огромной территории от Индонезии до Марокко и от Чечни до Сомали со своими местными особенностями, различной стратегией и тактикой, стремлениями к власти и деньгам, которые не связаны между собой. Пусть это и не слишком лестно для Запада, он является лишь побочной жертвой жестокого исламизма, который нацелен в первую очередь на местные власти. Запад поставил перед собой цель оказать политическое или военное противодействие аппетитам тех, кто относит себя к политическому исламизму.

Гийом Лаган: Самое важное для Запада - избежать любого культурного релятивизма, что было одной из главных тенденций 1990-х и 2000-х годов. В этот период в Европе главенствовала мысль о том, что демократию нельзя навязывать силой. Как нельзя и ставить одну модель выше другой. В этом и заключалась причина непонимания между США и Европой после 11 сентября. Вмешательство в Мали представляет интерес с точки зрения формирования в НАТО консенсуса насчет необходимости поддержать наиболее умеренные группы и бороться с самыми радикальными элементами. Проблема в том, что этот консенсус зародился в тот момент, когда Европа, с учетом ее экономических и финансовых проблем, не в состоянии выставить достаточные для претворения в жизнь ее идей военные силы. США же в свою очередь сегодня предпочитают воздерживаться от сухопутных операций, хотя раньше и были главной силой изменения мира.

Вмешательство в Мали началось в обстановке общей усталости после десяти лет войны в Афганистане и восьми лет войны в Ираке. Либеральная демократия, возможно, и является настоящим ответом на трудности общества этих стран (за терроризмом и экстремизмом зачастую скрываются подпитывающие народное недовольство несправедливость и неравенство), однако нам нужно поумерить свои ожидания. Не стоит надеяться, что в обозримом будущем сирийские граждане будут походить на швейцарцев. Нельзя забывать, что у Франции ушло почти два столетия на путь к миру в обществе. Таким образом, на общественное примирение в странах этого региона уйдет еще не один год. Нужно всегда помнить, с чего мы начала и к чему хотим двигаться. Афганская демократия, безусловно, крайне далека от совершенства, но по сравнению с талибами это все же неоспоримый прогресс. Нужно задать себе следующий вопрос: «Что предпочтительнее, режим, который укрывает потенциально опасные для нас террористические ячейки, или же хотя бы отчасти умиротворенный режим?»

Мехди Лазар: В первое время ответы касаются в большей степени технической, а не идеологической сферы. В частности речь идет о разработке тактик борьбы с мятежниками с опорой на те, что успешно использовались французской армией во время сражений в Алжире. Кроме того, это могут быть полицейские меры в случае терактов (например, тех, что совершил Мохаммед Мера) или непосредственно военные операции, как это происходит на севере Мали. Крупные западные страны не могут придерживаться культуралистических взглядов на политические проблемы, так как это пошло бы вразрез с либеральными принципами и механизмами глобализации. Тем не менее, их идеологический и политический курс должен предоставить ответ на крах африканских и ближневосточных государств, который стал основой для появления вооруженных исламистских групп, как это произошло в Мали.

Кроме того, этот культурный вопрос занимает центральное место в появлении радикального исламизма, так как именно в этой сфере противостояние западной модели ощущается особенно сильно. Многие молодые люди вступили на путь фундаментализма, так как посчитали, что оголтелое потребление и сексуальная свобода (радикальные течения в исламе воспринимают ее как «извращение», прим.ред.) ставят под угрозу их традиционное самосознание. В результате они решительно настроены на то, чтобы вести борьбу до конца. Это явление в значительной мере объясняет подъем радикального исламизма за последние годы, хотя нужно отметить, что культуралистская логика Запада практически не оказала воздействия на этих людей. Единственным эффективным ответом на эту тенденцию для Запада может стать лишь возвращение к универсализму либеральной демократии с учетом общественных и мировоззренческих проблем у населения определенных стран.

Гийом Лаган (Guillaume Lagane), высокопоставленный чиновник, специалист по оборонным вопросам.

Мехди Лазар (Mehdi Lazar), географ, специалист по вопросам геополитики и образования.