БЕРЛИН – При чрезмерном натяжении цепи имеют свойство рваться в месте самого слабого звена. Выражаясь образно, то же самое касается и Европейского Союза. В таком случае весь мир может вполне обоснованно предположить, что какой-либо процесс распада ЕС в первую очередь начнется с охваченного кризисом юга Европы (прежде всего, с Греции). Однако, как нам показал недавно на деле премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, европейская цепь порвется не на самом слабом ее звене, а на самом иррациональном.
Великобритания, родина прагматизма и реализма, страна невозмутимых принципов и непревзойденной приспособляемости, которая стоически отказалась от своей империи после того, как успешно отстояла свободу Европы в борьбе с гитлеровской Германией, на данный момент, судя по всему, сбилась с пути. Точнее говоря, она была сбита с пути идеологическими фантазиями Консервативной партии о том, что определенные полномочия в рамках ЕС могут и должны быть возвращены под британский суверенитет.
Национальные интересы Великобритании не изменились, и никакие фундаментальные перемены внутри ЕС не действуют против этих интересов. Что действительно изменилось, так это британская внутренняя политика: премьер-министр слишком слаб, чтобы контролировать приблизительно сотню анти-европейских членов палаты общин (назовем их партией «большого чаепития»), а консервативный истеблишмент опасается роста Партии независимости Великобритании, которая может стоить тори достаточно голосов с правого крыла, чтобы дать лейбористам преимущество на выборах.
Кэмерон утверждает, что не хочет, чтобы Великобритания покидала ЕС. Однако его стратегия – «пересмотр» условий членства в ЕС, с последующим референдумом по новому соглашению, – является плодом двух иллюзий: во-первых, что он сможет обеспечить положительный результат, и, во-вторых, что ЕС может и хочет пойти на уступки, которых он требует.
Фактически, существуют веские основания предполагать, что такой курс повлечет за собой внутреннюю динамику, которая может привести к непреднамеренному выходу Великобритании из ЕС. Это было бы серьезным ударом по ЕС и англичанам и, игнорируя советы истории, стало бы настоящим бедствием.
Великобритания, разумеется, выживет за пределами ЕС, однако качество ее жизни ‑ это другой вопрос. Великобритания нанесет серьезный ущерб своим экономическим интересам, потеряв единый рынок и роль Лондона в качестве финансового центра. Выход также повредит геополитическим интересам Великобритании, как внутри ЕС (где, по иронии судьбы, она способствует расширению ЕС), так и во всем мире, в своем глобальном положении и особых отношениях с Соединенными Штатами (которые явно отдают свое предпочтение общеевропейской Великобритании).
К сожалению, опыт Кэмерона в европейской политике не внушает уверенности в его способности добиться иного результата. Когда в 2009 году он приказал депутатам от консерваторов в Европарламенте выйти из Европейской народной партии, общеевропейской группировки правоцентристских политических сил, он просто лишил тори любого влияния в Европейском парламенте, когда обрек их сидеть в компании сектантов и ретроградов. В конечном итоге, ослабляя позиции Великобритании в рамках ЕС, он тем самым укрепляет позиции евроскептиков внутри своей партии.
Однако, в то время как Кэмерон вроде бы должен благодаря мрачному опыту знать, какие события уже не за горами, он, судя по всему, отказался от рациональных соображений. В самом деле, вера в то, что ЕС будет пересматривать условия членства Великобритании – что в том числе предполагает, что этому не будет противиться Германия – граничит с безумием. Такой прецедент был бы применим к другим государствам-членам, что в свою очередь означало бы конец Евросоюза.
При всем уважении к Великобритании, демонтаж ЕС в качестве цены ее дальнейшего членства в нем ‑ это абсурд. Кэмерону следует признать, что его стратегия недопустима (даже если он боится, что несколько косметических поправок в договоре не сильно помогут ему дома).
В то же время, тори рискуют потерять свой путь в важнейшем вопросе – реформе отношений между внешними странами и странами-членами еврозоны – если они попытаются использовать ее как рычаг для пересмотра различных европейских договоров. Британия знает, что выживание евро требует гораздо большей политической интеграции, а также что роль Лондона в качестве финансового центра – которая важна для Великобритании не меньше, чем атомная отрасль для Франции или промышленность для Германии – будет сильно подорвана в случае краха евро.
И хотя никто не ожидает, что в ближайшее время британцы присоединятся к евро, политическое руководство в рамках ЕС требует проницательности, необходимой, чтобы учесть основные интересы собственной страны, при этом не ставя под угрозу интересы других стран-членов. Однако это требует адекватного понимания этих интересов и готовности к сотрудничеству на основе взаимного доверия, которое должно существовать в рамках одной европейской семьи.
Речи, особенно те, которые ведутся лидерами великих держав, могут быть полезными, бесполезными или опасными. Давно запланированная речь Кэмерона для Европы вновь и вновь откладывается. Возможно, ему следовало бы воспринять это как знак, что ему стоит изменить свою позицию.
Он все еще может это сделать, пока еще не слишком поздно. Лучшей отправной точкой было бы вновь прочесть знаменитую речь Уинстона Черчилля в Цюрихе в 1946 году. «Мы должны создать своего рода Соединенные Штаты Европы», ‑ призывал самый известный британский государственный деятель ХХ века. Это остается нашей задачей, и задачей Великобритании, по сей день.
Йошка Фишер (Joschka Fischer) - министр иностранных дел и вице-канцлер ФРГ в 1998-2005 гг., когда Германия решительно поддержала интервенцию НАТО в Косово в 1999 г., но выступила против вторжения в Ирак. Фишер пришел в политику на волне антиправительственных выступлений в 1960-е и 1970-е годы и сыграл ключевую роль в создании партии зеленых в ФРГ, которую он возглавлял почти два десятилетия.
