В Польше стремительно и неожиданно для многих из нас произошел поколенческий переворот. На смену культу родителей пришел культ детей. Это явление заметнее всего в больших городах. Сын при виде отца делается серьезным, расправляет спину и говорит «здравствуйте» или целует матери руку: подобные сцены кажутся уже анахронизмом. Нам сложно представить, что дочь обращается к матери на «вы» или не смеет ей возражать — не из страха, а из уважения. Сегодняшние иллюстрации отношений между взрослыми и детьми это, скорее, картины близости, непосредственности, партнерства, приятельства. Уже не отец, а папа, который везет сына, одетого в цветной шлем, на удобном велосипедном кресле. Или мама, сидящая в кафе с другими мамами, наблюдая за чашкой латте, как ее красиво одетая дочь играет с другими детьми на развивающем коврике.
Столкновение подобных сцен (казалось бы, карикатурных и очень далеких друг от друга) происходит в наши дни. В одной и той же реальности функционируют люди разных поколений: те, для кого родитель был великаном, и те, для кого в центр семейного микрокосма помещен ребенок. Произошла глубинная переоценка ценностей. Дети довоенного поколения, те, кто родился сразу после войны и позже, в эпоху Польской Народной Республики, очень редко концентрировали на себе внимание взрослых в той же степени, как это повсеместно происходит сейчас. Положительную роль здесь, несомненно, сыграли новые знания о детской психологии, которые приходили к нам сначала из-за границы, а теперь все активнее развиваются внутри страны. На все лады начало склоняться само понятие «потребностей ребенка»: в СМИ, образовательных передачах, сериалах. Еще недавно популярная пословица «рыбы и дети молчат» считается сейчас признаком отсталого мышления.
Этот ключевой перелом связан с повышением уровня эмоционального сознания молодого поколения: индивидуалистов, которые росли в свободной Польше, осуществляя свои мечты и цели, порой, при полном непонимании со стороны своих родителей. Их сегодняшнее отношение к собственным детям — это один из долгосрочных эффектов периода системной трансформации. [...]
Дети свободной Польши создавали систему ценностей, соединяющую в себе то, что они вынесли из собственного дома и того, чему они научились на практике: глобальной, анонимной, коммерческой. И хотя они добились своей цели, став сейчас гражданами мира, за их гордо поднятыми головами тянется шлейф неприятных воспоминаний. Всего приходилось добиваться самим, не плачась в жилетку маме, что стресс, страшно, что вся жизнь в кредит. Некий багаж досады наверняка остался и родителей: дети погрузились в современную реальность и редко заглядывают домой. Они едят непонятно что и непонятно где, а вместо накоплений и свадеб выбирают свободные связи и кредитные карты в трех банках.
Маленькие продавцы
Выросшие дети трансформации не хотят больше болезненных расставаний, и это одна из причин, по которой они строят новую модель семьи. Они помнят о своем одиночестве в важные моменты жизни и хотят знать своих детей, их мысли и чаяния, сопровождать их в пути через мир, который с таким трудом создавало их поколение, а потом передать это строение потомкам. Связать порвавшуюся 20 лет назад нить. И, наконец, дать своим детям то, к чему они сами стремились: комфорт, время для удовольствий, не сопровождающееся страхом, воплотятся ли мечты о будущем.
Одновременно, вписавшись в общество потребления и действительность, в которой первую скрипку играют индивидуализм и свобода, они включают детей в систему новых ценностей и процедур. Видимость обманчива, и поэтому следует задать вопрос, действительно ли на первом месте здесь стоит благо ребенка?
Может показаться, что поскольку дети оказались в центре внимания, ситуация кардинально улучшилась. О них много говорят, их благом объясняются многие реалии, и кажется, что их влияние на окружающую действительность усиливается. Однако чем больше шума создается вокруг детей, тем более предметно они трактуются. Они становятся героями рекламы: «лицами» продуктов и «ключом» к кошелькам взрослых. На экранах дети пачкают носки, кашляют и простужаются или удобно устраиваются в автомобильных креслах, чтобы инициировать желание купить стиральный порошок, витамины и семейную машину. Они становятся не только предлогом для покупки, а играют роль продавца: демонстрируют взрослым продукты, которыми не пользуются сами, произносят реплики компетентных советчиков, объясняющих мир неуспевающим за новинками родителям.
У создателей рекламы хороший нюх: они видят социальные группы, чей финансовый потенциал не был еще использован, тех, кого обычно не принимают во внимание. Рекламщики делают реверанс в сторону пожилых любителей предсмертных страховок и точно также направляют свои софиты на детей — самых громких выразителей потребительского конвульсивного желания во время семейных походов в супермаркет («Мама, купи!», «Папа, я хочу!»). Продавцы видят, что взрослые часто сдаются под напором детских требований, и поэтому бьют в больное место.
Детей выдвинули на первый план в рекламе и роли поменялись местами: ребенок знает лучше, ребенок зрелый. Это отголоски убеждения, что в меняющемся мире только дети способны на лету, без мучительной адаптации впитывать все новое. Современные взрослые восхищаются детьми, интуитивно пользующимися телефоном или планшетом. Восхищение сопровождается уверенностью, что они точно так же успешно могут коммуницировать с миром. Все равно что поставить знак равенства между умением пользоваться компьютером и творческим мышлением или пониманием сложных процессов. На самом деле ситуация обратна: мир полон игрушек, в которые мы так глубоко погружаемся, что не успеваем заниматься смыслами, чувствами. Дети, как рекламные носители вируса «хочу еще», оказываются неосознанными выразителями нашей алчности (которая расцвела буйным цветом с подачи производителей и продавцов), пешками в игре взрослых, которые не могут сдержать своего желания обладать новыми гаджетами, символами статуса. И один из таких символов стал ребенок.
Сценарии счастья
Стремление иметь детей перестало казаться само собой очевидным фактом или биологическим механизмом. Решение завести потомство вписывается в длинную очередь: удовлетворенность профессиональной карьерой, стабильное материальное положение, мечты об экзотических путешествиях. Дети все чаще появляются в результате рациональных решений взрослых как часть плана по обретению счастья. И с первых моментов внутриутробной жизни их уже начинает «обслуживать» различная промышленность: первыми подключаются фармацевтическая, пищевая и медицинская. Ребенок «становится» человеком раньше, чем это бывало прежде. Его присутствие фиксируется записью сердцебиения плода или трехмерным снимком лица, сделанным при помощи УЗИ. Роды напоминают элемент процесса, в котором заранее известен следующий этап. Планы не предусматривают осложнений или несчастий. Комната обставлена мебелью, комод наполнен одеждой. В кроватке сидит первый друг мирных снов — плюшевый медведь. Ребенок должен поселиться в запланированном для него будущем. Оно продумано с любовью и тщательностью, которые заставляют задать вопрос: в какой степени это лишь часть готового сценария? В какой степени в этой фабуле найдется место для всех будущих, еще неизвестных, фактов? Могут ли современные родители, посвятившие большую часть своей жизни воплощению конкретных представлений об успехе, статусе и комфорте не заниматься планированием счастья своих детей?
Живой символ
В квартире на двенадцатом этаже нового дома, из окна которой открывается вид на сияющий огнями центр Варшавы, сидят три соседки. Им около тридцати, у каждой есть дети, старшему — четыре года. Две уже решили, в какие школы они отправят своих отпрысков. Они будут возить их через весь город: одна в класс с американским уклоном, другая — с двумя языками. «А ты, куда ты запишешь сына?» Звучит совершенно немодный ответ: «Тут рядом с домом есть две школы, в одной — бассейн, в другой — теннисный корт. Я спрошу, в какую он хочет. Туда и запишем».
Дети в больших городах становятся воплощением статуса своих родителей. После инвестиций в мягкую мебель, автомобиль с полным приводом, плоский телевизор, они начинают вкладывать деньги в бассейн, ритмику, иностранные языки и всевозможные курсы как можно более раннего развития способностей. Кажется, что речь идет о расширении возможностей. А, может быть, это безумие безграничных амбиций, сталкиваясь с которыми психологи объясняют, что самое полезное для ребенка — это моменты скуки, которые развивают фантазию, самостоятельность, творческие способности и дают возможность завязать отношения?
Говоря более прямо, дети используются для демонстрации воплощения мечты об успехе. Их одевают в модную одежду, своим нарядом они доказывают, что их родители, хотя они уже не проводят выходных в модных клубах, не смотрели новый культовый фильм или не слушали популярный музыкальный альбом, остаются в теме. Это важно, потому что для самостоятельных молодых космополитов появление ребенка оказывается нелегкой перестройкой жизни. Меняются приоритеты, ритм дня, приходится отказываться от удовольствий. На год-другой придется отложить поездку в Индонезию, ограничиться отдыхом на Балтике и домашним кинотеатром. Болезненность этих перемен может показаться смешной, если не принимать во внимание цену, заплаченную за жизнь в соответствии с собственными потребностями, которая, помимо прочего, являла собой реализацию мечты по имя предыдущих поколений. Расставание с ощущением «я все могу» — это реальный компромисс, на который сознательно идут тридцатилетние, и он не так безболезнен.
Женщины, решающие завести ребенка стремятся уйти от схемы традиционной «польской матери», а мужчины не хотят быть теми недостижимыми памятниками, которых они видели в собственных отцах.
Матери хотят хорошо выглядеть, не выпасть из жизни, держать марку эмансипированности, и уйти в реализации своего материнства от образа измученной женщины, которая одной рукой катит коляску, а в другой несет сумки с продуктами. Это новая модель материнства: расслабленность, «мультитаскинг», ценность личности матери, не конец — а начало нового этапа индивидуального развития. В свою очередь современное отцовство заключается в присутствии: нужно быть с ребенком, развивать, а одновременно публично демонстрировать свою связь с ним, проявлять чувства, активно проводить вместе время. Это тоже не прощание с интересной жизнью, а ее новое обличье.
Фальшивая забота
Современное родительство требует общественной активности, социализации по крайней мере посредством Facebook и размещаемых там детских фотографий. Но лучше всего делать это «в реале». В Варшаве сложно найти приличное заведение, в котором на субботние и воскресные обеды не собирались бы молодые семьи. Инфраструктура прилагается: игровые комнаты, карандаши, стулья для кормления и официантки, улыбающиеся при виде разбрасывающих еду детей. У бездетных пар и одиноких посетителей эти сцены вызывают раздражение: их комфорт теснит икона «святого семейства», которое нарушает спокойствие и ведет себя с чувством собственного превосходства. Так что они складывают свои ноутбуки, книги и газеты и отправляются искать место без полуторагодовалых хипстеров. Случается, что это приводит к распаду компании. Новые интересы и цели оказываются сильнее совместного прошлого. Два лагеря смотрят друг на друга, подводя баланс плюсам и минусам: одни не увидят Марины Абрамович в Нью-Йорке, вторые будут лишены детских объятий. Никто не знает, правильный ли выбор он сделал.
Политики разводят молодых родителей и их нежелающих иметь детей ровесников по разные стороны баррикад, предлагая, например, чтобы бездетные платили дополнительный налог, что можно расценивать как удар по интимной сфере свободы выбора жизненной стратегии. Родителей, напротив, возводят в ранг национальных героев, спасающих отечество от краха социальной системы, но никаких стратегических решений, которые могли бы реально повысить уровень деторождения между тем не предлагается. Звучит призыв: «Рожайте, но за свой счет». Политики цинично используют детскую тему в собственных целях: сложно называть серьезными дискуссиями пропитанные фальшью споры вокруг закона, запрещающего аборты, финансирования ЭКО, педофилии, сексуального образования в школе или необходимости начинать учебу с шести лет. Все это темы для отвлечения внимания, раздуваемые в основном, чтобы отвлечь внимание общественности. Это яркие, но короткие вспышки, которые лишь создают видимость забыты о тех, кто в ней больше всего нуждается.
Дети часто оказываются на линии огня споров между правоконсервативной и левопрогрессивной частями общества. Ставкой в этих баталиях никогда не бывает их благо, а до предметных обсуждений дело обычно не доходит. Решения принимаются без общественных консультаций. Мы кричим, обмениваясь взаимными претензиями над головами маленьких граждан, нанося им вред самими спорами.
Мы используем детей, чтобы подвести фундамент под свое прошлое и будущее. Придуманное для них счастье придает смысл нашим усилиям: долгой лестнице, по которой мы взбирались к желанному Западу. Польша развивается якобы и ради них тоже. Ради них весь этот жестко подчиняющийся потребительским схемам и показателям благосостояния мир, занятый созданием эффектной видимости. И свобода, понимаемая в первую очередь как право богатеть и улучшать уровень жизни. Атомизированное общество, которые утрачивает умение к сосуществованию и поддерживает контакты посредством обмена взаимными выгодами или взаимными обидами.
Из помещения детей в центр мира (в СМИ или дискуссиях) не следует ничего кроме попытки избежать серьезного разговора о будущем. Меньше всего в Польше говорится о том, как мы представляем себе собственную дальнейшую жизнь и смысл жизни наших детей, в частности, в поколенческом и национальном смысле. Сможем ли мы предложить им какой-то больший масштаб свободы, чем потребление плодов демократического успеха и цивилизационного скачка?
