В прошлом году я бросила пить и перечитала тонну книг Достоевского. К сожалению, поиграть в «Достоевскую алкоигру», которую всем рекомендую, я не могла, зато могла в полной мере прочувствовать странную перекличку между тем, что встречалось мне в книгах, и тем, что я чувствовала. Хочу отметить, что, читала я переводы Пивира и Волохонской (кроме «Игрока», который попался мне в переводе Макэндрю). Также хочу предупредить, что дальше следуют спойлеры из двух романов XIX века.
Исходно я полюбила Достоевского за одну пьяную беседу в «Братьях Карамазовых» — ту самую, о крючьях в аду. Эта великая сцена с участием жуткого патриарха (и ведь, на самом деле, он прав!) и его долготерпеливого сына поразительно смешна и очень узнаваема. Никогда не понимала, почему многие считают персонажей Достоевского нереалистичными!
Читайте также: Достоевский против Толстого в вопросе гуманитарных интервенций
В целом он действительно блестяще описывает пьянство. «Да ведь это же гимн! Это гимн, если ты не осел!» («Бесы») Или вспомним ужасную сцену ареста Дмитрия, во время которой он переходит от хмеля к похмелью. В «Игроке очень точно передано искаженное мышление страдающего отзависимости: я уверен, что моя жизнь изменится и при этом мне не нужно будет менять свое поведение. Я скоро воскресну. Скоро все это уйдет в прошлое, потому что я изменюсь, и все само собой изменится — рано или поздно, так или иначе. Кстати, нечто похожее можно найти и в Братьях Карамазовых.
Однако самый глубокий и неожиданный резонанс возник, когда я перечитывала «Преступление и наказание». Мне никогда не нравилась эта книга. Собственно говоря, на сей раз она мне тоже не понравилась. Это тяжелое произведение – гнетущее, давящее, мучительно тянущееся, вместо того, чтобы с грохотом нестись вперед, как «Братья Карамазовы». Но, вероятно, именно поэтому многое в нем выглядело таким знакомым. В конце романа разум Раскольникова мечется в пресловутом кошмарном лабиринте рационализации – может быть, не идти, может быть, мне все сойдет с рук. Он не может ни двигаться, ни стоять на месте и признается из-за женщин, которые – потому что они любят его – хотят, чтобы он шагнул в это непредставимое будущее, состоящее из отвержения, позора и страдания. И чтобы выйти из лабиринта, ему приходится признать некий факт о себе, фактически признать свою идентичность: «Привет, меня зовут Родион, и я – убийца». (Привет, Родион!)
Также по теме: Достоевский в Москве
В эпилоге все становится еще интереснее (мне кажется, это обычное дело для книг с эпилогами!). Он рассказывает перед судом об обстоятельствах преступления. Это долгая, непрерывная, повторяющаяся исповедь. Затем следует мрачно-иронический эпизод о том, как люди думали, что он «не совсем похож на обыкновенного убийцу», но он продолжал настаивать, что убил, потому что был беден и нуждался в деньгах, а признался, потому что раскаялся – вот так, просто и скучно! Здесь есть некая двойственность, так как Раскольников, разумеется — не типичный убийца. Именно поэтому мы и читаем книжку о нем. Он, бесспорно, абсолютно уникален! И все же его покаяние требует, чтобы он подчеркивал, что он — такой же, как другие. «Все это было почти уже грубо…»
