Литания читается более-менее так: будущее христианства принадлежит странам в стадии развития. Так и должно быть в обществе, только что преодолевшем анимизм и веру в духов, побежденных латинскими суевериями и чрезмерной символикой. Итак, религия нужна для людей, еще не получивших благословения от богини разума, не имевших своего Дидро, освободившегося от деизма, которому еще был подвержен Ньютон (София Ванни Ровиньи говорила, что он «был теологом, увлеченным физикой), и не постигших сущность современности. Просветитель этологически испытывал на себе очарование христианских процессий, образов, символическое воздействие священных изображений, музыки, ладана, но он смотрел на религиозный спектакль глазами Питера Оуэнса, наблюдающего за комодскими варанами. На бывшем христианском западе остается только обширная ниша, установленная на наклонной плоскости, смазанной жиром, как те, что использовал Галилей для уменьшения влияния трения в своих экспериментах для математического опровержения построений Аристотеля.
Границы распространения Евангелия надо искать в Африке, Азии, Латинской Америке. Именно там церковь завоевывает простодушные сердца, склоняющиеся к вере без особых сомнений. Общественные представители требуют от конклава обратить взгляд за пределы умирающего секуляризованного Запада. «Не там ли будущее церкви?» - спрашивают они. Разумеется, эта литания подразумевает теорию исчезновения христианства, хотя, возможно, это произойдет и не так быстро. Что случится, если в Африке появится свой Дидро? Когда далекий Восток покинет остаточное религиозное чувство в пользу эпохи просвещения? Все будет выхолощено и секуляризовано. Распространители этой литании предпочитают дешевый милленаризм Казалежжо пресуществлению. «Кто не верит в Бога, тот начинает верить во все прочее», — гласит афоризм Честертона. Со временем он стал классическим адажио постмодернизма. Запад завершит свой акт сексуального освобождения и достигнет конечной цели: отмены самой концепции пола, отрицания «акта творения мужчины и женщины», дуалистической природы человека, «созданного по образу и подобию Божию», согласно книге Бытия. Светская церковь, которая, по мнению некоторых, устрашила Бенедикта XVI до такой степени, что он решил отречься, сметет с горизонта остатки христианской рефлексии, и осуществится пророчество Шарля Пеги и Элиота, а, может быть, и Роберта Бенсона, автора книги «Хозяин мира» и создателя такого персонажа, как Джулиано Фельсембург (Giuliano Felsemburgh), который был понтификом, политическим лидером и реставратором чистоты человечества.
Америка, просвещенная христианским реформаторским духом, находит место для религиозного цитирования в любой общественной сфере: от банкнот до речей о состоянни союза. Эта страна выбрала афроамериканского президента и готова увидеть на посту в Белом доме женщину, но все-таки она вряд ли сможет в ближайшем будущем принять в качестве священника гностика и атеиста. От христиан-интеллектуалов мы слышим жалобы. В «Американской религии» Харольд Блум нарисовал картину упадка христианства, пронизанного гностицизмом, что характерно как для католической, так и для реформатской среды. По мнению Блума, только у свидетелей Иеговы имеются антитела против распространяющегося гностицизма. В 1993 году этот литературный критик предсказывал эскпоненциальный рост числа мормонов и пятидесятников с их морализмом и гипертрофированной духовностью, которые характерны для культуры, отрицающей иерархическую структуру в ее классической форме. Его предсказание оправдалось в случае с пятидесятниками, гораздо менее — в случае с мормонами, что говорит о росте американской духовности, мало согласующейся с институциональными аспектами христианства. Дух силен, да церковь слаба. Гарвардский богослов Х арви Кокс несколько лет тому назад говорил в своей книге «Будущее веры» о давно распространенной концепции, которая разделяет историю христианства на фазы, ассоциирующиеся со Святой Троицей: юность христианства с его очарованием и энтузиазмом постепенно вводится в структурное русло с авторитарными чертами вплоть до наступления «эпохи духа», когда иерархическая структура распадается, уступая место естественной гармонии. Не случайно, что последняя фаза ассоциируется с категорией духа, который, как известно, проявляется там, где хочет (хоть в салоне Опры Уинфи), а значит и в области сознания, не склонного к ортодоксии и догматизму.
Тезис Кокса воспроизводит в академическом и слегка апокалиптическом стиле то, что на более простом языке звучит следующим образом: пятьдесят лет тому назад началась «эпоха духа», которая расшатала институты христианства с его патриархальной иерархией. Джоаккино да Фьоре высказывал подобные пророчества еще в двенадцатом веке, а один из учителей Ратцингера Анри-Мари де Любак детально объяснил все современные проявления его милленаризма. По мнению Кокса, есть некоторые острова сопротивления, которые не хотят наступления «эпохи духа», проявляющего себя в сознании людей. Эти ретрограды продолжают бороться, стремясь сохранить нетронутым западное христианство, стоящее на пороге исчезновения. Самым известным представителем этого течения является Бенедикт XVI. В процессе преобразования христианства кое-кто пытается возвести высокие стены, чтобы продлить осаду. Но как бы ни растягивалась эта борьба во времени, исход ее предрешен. Так считает и историк религий Диана Батлер Басс, которая в книге «Христианство после религии» объясняет, что конец церкви и новое духовное возрождение связаны между собой. Религиозное присутствие в какой-то степени сдерживает свободное излияние духа, а от этого утверждения до утверждения Робина Мейерса (Robin Meyers), что «Иисус должен быть спасен от церкви», только один шаг. Католик и консерватор Росс Даузет (Ross Douthat), колумнист New York Times, возможно, написал наиболее обоснованное сожаление по поводу выхода веры из границ церковных институтов. «Плохая религия» - это широкий феноменологический разбор судьбы христианства в Соединенных Штатах. Это снимок упадка, но не личного упадка, потому что потребность в религии счастливо живет в коридорах центростремительной и сентиментальной веры, укрепляясь в мифе «ешь, молись, люби». «Бог — мой, и я сам строю с ним отношения», - говорит Америка Даузета, которая стремится избежать литургий, кодексов, свечей, толкований Священного Писания. Что уж говорить о непогрешимых понтификах.
В глубине тезисов Даузета можно разглядеть неудачу американского христианства в наведении моста с разумом. Именно этим занимался Ратцингер десятилетиями в качестве теолога и кардинала, а также в восьмилетний период, когда он носил белую сутану и красные туфли. Первое логическое следствие мрачных размышлений Даузета заключается в том, что христианство для своего выживания должно расчистить загрязненную почву, а второе — в том, что отречение Бенедикта XVI «является огромной уступкой современности».
Последний оплот традиционного западного христианства опускает подъемный мост и позволяет врагам проникнуть внутрь. Этот литературный жанр с циклическим постоянством возрождается в стране, в которой распространение религии продвигается толчками от одного «пробуждения» к другому, а не в линейной прогрессии. В этой синусоиде всегда есть оплакиваемый золотой век и настоящая печальная фаза. Сегодня в период кризиса старые добрые времена ушли, и их архаический образ «исчезает в зеркальце заднего вида», как написал Рэндолл Балмер (Randall Balmer) в New York Times. Эта эпоха не слишком далека от нас, чтобы стать легендарной, но и не слишком недавняя, чтобы продемонстрировать свои эффекты здесь и сейчас (hic et nunc). Это сумерки в рамках поколения, к которому автор, испытывающий сожаления, не принадлежит. По мнению Доузета, эта эра началась в послевоенный период, что прекрасно совпадает с началом «эпохи духи» Кокса. Это не простое совпадение. Для журналиста из New York Times это горькое начало конца церкви, для прогрессиста из Гарварда — это освобождение от бремени. Но литературный жанр не связан с определенным временем. «Опомнись, греховная земля, не удивляйся, когда гнев Божий падет на тебя, если только ты не перестанешь грешить. Либо Бог, либо ты должны перемениться». Конечно, Майкл Уиглсворт (Michael Wigglesworth) не хотел перемены в Боге, это его греховная земля должна была возродиться, чтобы избежать судного дня. Автор написал «Спор между Богом и Новой Англией» («Controversia fra Dio e il New England») в 1662 году, когда в сообществах пуритан, обосновавшихся на берегу Атлантического океана, завоевание новых земель истолковывалось как получение земли обетованной в результате союза с Богом, нарушенного еврейским народом.
Лучше всех положение религии в протестантской и секуляризованной Америке объяснил Чарльз Тейлор (Charles Taylor) в книге «Мирской век» («A secular Age»). Казалось бы страна, в Конституции которой записано право на религиозную свободу, является слабым звеном, но есть знаки того, что официальная религия там не умерла. Некоторая живость, в том числе и стилистическая, была продемонстрирована американскими кардиналами, прибывшими в Рим для участия в конклаве в сопровождении пресс-секретарей и экспертов в области коммуникации. Они много говорили с журналистами, даже слишком много, по мнению Римской курии, не уклонялись от появления перед публикой. Особенно ярко проявил себя Тимоти Долан, он представляет собой тип консервативного пастора, находящегося в вечном диалоге с миром. Под его руководством американские епископы без колебаний высказывались перед публикой, не боясь противопоставить себя властям.
Сегодня американская церковь не представляет из себя пришедший в упадок замок, защищенный высокими стенами. Скорее. это живой организм, который без всякого замешательства ведет себя в светском мире: церковь сопротивляется администрации Обамы в связи с законом, который нарушает религиозную свободу, ведет диалог с New York Times и без колебаний отвечает на вопросы о случаях педофилии, которые неизменно извлекаются на свет журналистами и используются как рычаг. Все это ассоциируется с румяным лицом кардинала Долана, источающего энергию и хорошее настроение, что резко контрастирует с серостью представителей Римской курии, пытающихся избежать контактов. Заметьте: в этом проявляется не только коммуникативная стратегия, но и простой расчет на оптимизацию евангелизации. Американская церковь не боится вести игру на поле секуляризации, которое, конечно, не остается нейтральным. Это отношение к миру питается из традиционного теологического источника (ратцингеровского, заметим для уточнения), делается попытка найти рациональный способ коммуникации, не испытывая при этом комплекса неполноценности и не пытаясь уйти в катакомбы.
Этот подход противоположен подходу американских плакальщиков, сожалеющих об исчезновении христианского опыта. Цифры говорят о том, что рано устраивать похороны церкви, якобы несовместимой со слишком эволюционировавшим, чтобы верить, обществом. В Соединенных Штатах Америки свыше 78 миллионов католиков,то есть они составляют четверть населения. В 1965 году они составляли около половины населения и были сконцентрированы на северо-востоке Соединенных Штатов.Остальное население принадлежит к протестанской церкви. Сегодня католики расселились по всей территории.
В докладе Центра прикладных исследований при Джорджтаунском университете дается прогноз, что к середине века католическое население в США может достигнуть 110 миллионов человек.
Этот же центр свидетельствует. о том, что две трети американцев, воспитанных в католической вере, придерживаются ее и будучи взрослыми; среди протестантов эта доля гораздо меньше. Большинство судей в Верховном суде — католики; среди лиц, занимающих наиболее высокие посты, нет ни одного протестанта. Конечно, эта тенденция как среди общей массы населения, так и в суде, по мнению члена Верховного суда США Сони Сотомайор, поддерживается растущим числом испаноязычных жителей, но таков новый облик Америки, страны иммигрантов. Верно и то, что церкви с трудом удается ввести в свое лоно новые поколения, но с другой стороны, молодежь трудно увлечь и другими серьезными теориями. Ответственность поколения отцов — это циклическая межконфессиональная проблема, объект вечных жалоб.
Джозеф Боттум (Joseph Bottum), католик, консерватор и бывший редактор межконфессионального издания «First Things» написал книгу, которая скоро выйдет в Америке, где он дает характеристику «католическому пробуждению» («Catholic Awakening»): универсальная церковь заполнила все промежутки протестантами самого различного толка. Если это не христианская весна, то в любом случае будущему церкви в Америке не грозит зима, которой боятся и простые, и образованные люди.
