МЕХИКО — Сторонники Уго Чавеса, недавно умершего президента Венесуэлы, и даже многие из его критиков неоднократно указывали на два его предполагаемые достижения, украшающие его наследие. Во-первых, снижение доли людей, живущих в бедности, приблизительно до 28% в 2012 году, с пикового значения в 62% в 2003 г. (хотя она равнялась 46% двумя годами ранее, во время первого срока Чавеса). Во-вторых, он дал большинству венесуэльцев чувство идентичности, гордости и достоинства, в которых им отказывала коррумпированная, элитарная, светлокожая олигархия.
Оба эти достижения, однако, верны лишь отчасти и лишь частично объясняют повторяющиеся победы на выборах ‑ 13 из 14 всенародных голосований, включая референдумы. Что касается первого достижения, то и The Economist, и лауреат Нобелевской премии Марио Варгас Льоса были правы, рассматривая успехи Чавеса с перспективной точки зрения. Практически каждая страна в Латинской Америке с начала этого века значительно снизила уровень бедности, при этом степень прогресса зависела от исходных условий и отчетных дат, хороших и плохих лет, надежности официальных данных и других факторов.
Причины этого прогресса хорошо известны: за исключением 2001 и 2009 годов, это были годы бума для стран-экспортеров сырья, таких как Бразилия, Аргентина, Перу, Чили и, разумеется, Венесуэла, а также для стран с ориентированной на производство экономикой, как, например, Мексика. Кроме того, в течение этих 15 лет большинство правительств ответственно управляли своими балансами: низкий или полностью отсутствующий бюджетный дефицит, низкая инфляция, целенаправленные программы борьбы с нищетой и так далее.
Это помогло снизить не только бедность, но и неравенство, традиционный бич Латинской Америки. По мнению экономиста Норы Лустиг, за период с 2000 по 2010 год «неравенство доходов…снизилось во всех 17 странах Латинской Америки, для которых существуют сопоставимые данные». Это снижение было особенно заметно в трех крупнейших странах – Бразилии, Мексике и Аргентине, ‑ в которых проживает почти 75% населения региона.
Одним из отличий для Венесуэлы является то, что Чавес потратил более 1 триллиона долларов на тот же подвиг – причем в стране с населением, равным одной шестой населения Бразилии или одной четверти населения Мексики. И хотя долгосрочная жизнеспособность и эффективность условных программ денежных трансферов в Бразилии и Мексике вызывают некоторые сомнения, очевидно, что эти меры по борьбе с нищетой значительно лучше разработаны, нежели массированные поголовные дотации Чавеса в отношении всего, начиная с домашней птицы и муки и заканчивая жильем и бензином.
Затем, не стоит забывать разрушение венесуэльской промышленности, впечатляющий рост насилия, взрывной рост внешнего долга и истощение валютных резервов, которые сопровождали так называемый «Боливарианский социализм 21 века» Чавеса. Ни одна из этих проблем не обременила другие крупные страны региона – или, по крайней мере, не обременила в такой степени. Если бы Чавес не играл с цифрами, что свойственно демагогам и популистам, результаты могли бы быть еще намного хуже.
Второе достижение, составляющее наследие Чавеса, является несколько более надежным, впрочем, все равно не очень. Это правда, что огромные природные богатства Венесуэлы зачастую нещадно эксплуатировались и разбазаривались элитами, представителей которых гораздо чаще можно было встретить на бульварах Майами, нежели в трущобах Каракаса. Однако также верно то, что Венесуэла наслаждалась 40 годами демократического правления до прихода Чавеса, в соответствии с пактом Пунто-Фихо 1958 года, по которому у власти мирным путем чередовались Социал-демократическая партия и Партия христиан-социалистов.
Венесуэла также могла похвастаться одним из самых ярких гражданских обществ региона и одними из самых свободных и энергичных СМИ. И за исключением Каракасо – волны протестов против рыночных реформ 1989 года, приведших приблизительно к 3000 смертей – было отмечено всего лишь несколько незначительных приступов репрессий.
Необходимо отметить, что большие группы венесуэльского общества справедливо чувствовали себя исключенными из уютного консенсуса элит и кулуарных выборов руководства страны и безмерно ими возмущались, однако активный средний класс составлял приблизительно половину населения. Чавес эксплуатировал – и расширил – это разделение; действительно, глядя на нынешнюю предвыборную кампанию его преемника, можно сказать, что страна остается более поляризованной, чем когда-либо.
Вполне возможно, что предполагаемые подвиги Чавеса и его популярность проживут дольше, чем он сам. Вместо обычной ротации элит у власти, возможно, то, что происходило при его пребывании в должности президента, было проявлением политического руководства, которое говорит, выглядит, верует и любит подобно народу этой страны – руководства, которое признается правильным выигравшими от его прихода миллионами венесуэльцев, которые до него были вытеснены на обочину жизни. Если все обстоит именно так, то преемник Чавеса, Николас Мадуро, быстро расправится с кандидатом от оппозиции Энрике Каприлесом на предстоящих выборах. Чавизм переживет самого Чавеса.
Однако, каким бы ни был результат, вся скорбь и бальзамирование не изменят простого факта: Венесуэла и ее народ явно не чувствуют себя намного лучше, нежели 14 лет назад. И все те успехи, которые они могли ощутить на себе, были достигнуты и в других местах, однако за значительно меньшую экономическую и политическую цену.
Хорхе Кастаньеда – министр иностранных дел Мексики в 2000 - 2003 гг., когда вместе со своим идеологическим оппонентом, президентом Висенте Фоксом, они сформировали первое демократическое правительство страны. В настоящее время – всемирно признанный профессор политики и латиноамериканских и карибских исследований нью-йоркского университета. Автор книг «Полевение Латинской Америки после холодной войны» и «Компаньеро: жизнь и смерть Че Гевары».
