В свое время Шарль де Голль называл наднациональное государство «утопическим мифом» и говорил, что Европа должна навсегда остаться сообществом суверенных стран. Полвека спустя Европейский Союз, страдая от последствий как единой денежно-кредитной политики, навязанной ему страной, которую де Голль некогда видел младшим партнером Франции, так и крайне беспорядочной внешней политики, понимает, что генерал был, к несчастью, и прав, и неправ. Континент сейчас – одновременно наднациональное государство, политика бюджетной экономии в котором явно напоминает об антиутопиях, и группа стран, у каждой из которых есть свои концепции общей безопасности, что создает полный хаос.
В 1958 году де Голль повернулся лицом к Европе, и особенно - к Западной Германии, так как хотел сохранить независимость Франции на мировой арене. Не имея достаточных военных и финансовых средств, чтобы добиться этого без чужой помощи, и понимая, что опорой влияния Франции всегда служила Европа, президент недавно созданной Пятой Республики был вынужден всецело поддержать возникшее за год до этого Европейское экономическое сообщество, но с одной характерной для себя оговоркой: все члены структуры будут равны, но некоторые – равнее других.
Читайте также: Трудности европейской интерграции на примере Германии
Как показывают неприятности президента Франсуа Олланда, это правило по-прежнему актуально, только вот теперь от него страдает сама Франция. Несмотря на призывы левого крыла его собственной партии противостоять Германии, настаивающей на жестких мерах по экономии, у Олланда пока плохо получается отбиваться от указаний, которые поступают из Бонна и Брюсселя. Хотя он стремится представить решение Европейского Союза дать Франции еще два года на снижение дефицита до 3% как победу Парижа над Берлином, его критики и справа, и слева считают, что это, как максимум, может дать лишь временную передышку. Лидер неоголлистского Союза за народное движение Жан-Франсуа Копе (Jean-François Copé) недавно пожаловался, что Франция «оказалась в изоляции и к ее голосу в европейских делах перестали прислушиваться».
К неудовольствию Олланда во внешней политике Германия столь же неуступчива, как в денежно-кредитной. На прошлой неделе министры иностранных дел стран Европейского Союза единогласно проголосовали за отмену эмбарго на поставки оружия в Сирию. Однако это не было плодом последовательной политики Европейского Союза, объединенного ужасом, который вызвала учиненная режимом Башара Асада резня. Напротив, такой результат был порожден разногласиями внутри беспокойного и раздробленного сообщества, вызванными стремлением Франции и Британии играть более активную роль в Сирии. Так как все санкции Европейского Союза против Сирии должны были истечь в конце месяца, а Париж и Лондон, решившие пойти ва-банк, угрожали это допустить, если запрет на поставки оружия не будет снят, сторонники эмбарго были вынуждены согласиться на его отмену.
Также по теме: Бернар-Анри Леви - Остерегайтесь германофобии
После мартовской встречи глав государств Европейского совета Олланд заявил, что отказ делать выбор в вопросе о Сирии – это и есть худший из возможных выборов. «Самое рискованное – ничего не делать. Только решения снижают риски», - сказал он. В итоге Германия свой выбор сделала: она отвергла призывы Франции и Британии санкционировать на уровне Евросоюза поставки оружия сирийским повстанцам. В зависимости от точки зрения это можно считать либо шагом вперед, либо шагом назад по сравнению с позицией Берлина по операции «Сервал» - то есть одностороннему французскому военному вмешательству в события в Мали, предпринятому в начале года. Тогда правительство Меркель приветствовало решение французов, но согласилось оказать операции только логистическую поддержку. Консерватор Пьер Леллюш (Pierre Lellouche), бывший французский министр по делам Европы, с сожалением отозвался об этой предполагаемой скаредности: «Мы годами повторяли дипломатические банальности о дружбе между Францией и Германией. Однако в действительности мы все сильнее и сильнее расходимся. Каждый раз, когда речь идет о важных вопросах мировой политики и нам нужна Германия, ее нигде нет».
На самом деле, Германию в таких случаях всегда нужно искать как можно дальше от ее нацистского прошлого. Германский политолог Ганс-Петер Шварц (Hans-Peter Schwarz) считает, что Германия в новое и новейшее время склонна колебаться между двумя крайностями: между бисмарковской (а потом гитлеровской) «одержимостью могуществом» и порожденным Второй мировой войной «забвением могущества». Воздержавшись в 2011 году при голосовании по резолюции ООН о военном вмешательстве в Ливии, Германия подчеркнула свое намерение придерживаться второго варианта. Характерно, что позиция Меркель точно отражала общественное мнение: подавляющее большинство немцев одобряло операцию НАТО в Ливии, но при этом еще больше было тех, кто хотел, чтобы Германия в ней не участвовала.
Читайте также: Россия выигрывает в Восточной Европе
Соответственно решение о прекращении оружейного эмбарго – это не здравое и рассчитанное политическое решение, а шаг, подчеркивающий, что Европа не способна не только проводить единую политику, но даже ее выработать. Шеф-редактор Le Monde Ален Фрашон (Alain Frachon) недавно отметил очевидный факт: «У Европы отсутствует политика по Сирии». Это выглядит тем более странно, добавил он, если учесть, что «этот регион находится на заднем дворе Европы. Европейцы опять раскололись в вопросе, который требует от них действий».
Впрочем, столь же странен и подразумеваемый Фрашоном вывод о провале внешней политике Европейского Союза. Он слишком лестен для ЕС – организации, у которой никогда не было внешней политики. Как заметил французский дипломат Пьер Анри д’Аржансон (Pierre Henri d'Argenson), нам пора избавиться от мифа о «европейской державе», которая лишит отдельные государства их прерогатив: «Этого не будет, потому что не будет европейской армии. Никто никогда не умрет за европейский флаг. Никогда не появится европейского кладбища».
Также по теме: Трудности европейской интеграции на примере Великобритании
Самое примечательное в словах д’Аржансона - не их оригинальность (вряд ли о «европейской внешней политике» вообще можно сказать что-то оригинальное), а то, что они до сих пор кого-то удивляют. Варварство, продемонстрированное режимом Башара Асада в Сирии, заставило многих – в частности Бернара-Анри Леви (Bernard-Henri Lévy), призывавшего ранее к вмешательству в Ливии - высказаться в том же духе. Возможно, людей просто поражает моральный диссонанс между безалаберностью внешнеполитического ведомства Евросоюза и жесткостью, которую он проявляет в отношении собственных членов в экономических и финансовых вопросах.
В 2009 году, когда Кэтрин Эштон (Catherine Ashton) стала верховным представителем Европейского Союза по иностранным делам и политике безопасности, многие шутили, что звонки в ее офис перенаправляются на автоответчик, который говорит: «Я сейчас не могу ответить, но если вы хотите знать позицию Германии, нажмите, пожалуйста, 1, если хотите знать позицию Франции, нажмите, пожалуйста, 2» и т. д.
Эта шутка вполне актуальна для сирийских повстанцев в вопросе об оружейном эмбарго. Пока Франция (как, кстати, и Британия) совершенно не собирается посылать оружие силам оппозиции. Несмотря на то, что лучший способ справиться с хаосом в Сирии – это действовать, Олланд, похоже, предпочитает торопиться медленно. Тем более, что битва, которую Франция ведет на экономическом фронте, становится все безнадежнее. Только на прошлой неделе, когда Европейская Комиссия предложила проект структурных реформ, которые необходимо провести Франции, Олланд ответил, что «принимать такие решения – дело не Комиссии, а суверенных стран».
Ну да, де Голль это уже говорил.
