Наконец он написал мне – после того, как я год проработала на него в качестве внештатной журналистки, переболела брюшным тифом и получила пулю в ногу. Мой редактор посмотрел новости, подумал, что я оказалась среди похищенных журналистов, и послал мне письмо по электронной почте, в котором попросил меня: «Если будет связь, не могла бы ты написать о своем похищении?»
В тот день вечером я вернулась на базу повстанцев, где жила посреди того ада, в который превратился Алеппо. В этой пыли, среди голода и страха я надеялась на дружбу, на доброе слово, на крепкое объятие. А вместо этого я получила еще одно письмо от Клары, которая проводила свой отпуск у меня дома в Италии. Она уже отправила мне восемь сообщений с пометкой «Срочно!» Сегодня ей был нужен мой значок из спа-салона, чтобы попасть туда бесплатно. Были и другие входящие письма, типа: «Прекрасная сегодня у тебя получилась статья, великолепная, как твоя книга про Ирак». К сожалению, моя книга была не про Ирак, а про Косово.
У людей существуют романтические представления о фрилансерах как о журналистах, которые променяли устойчивую жизнь с регулярной зарплатой на свободу и возможность освещать те события, которые пленяют и увлекают их больше всего. Но у нас нет никакой свободы, все как раз наоборот. Правда заключается в том, что единственная возможность трудоустройства для меня - это работа в Сирии, где не хочет находиться никто. И это даже не Алеппо, если говорить точно. Это передовая. Потому что редакторам в Италии от меня нужна кровь и бах-бах. Я пишу об исламистах, о их сети социальных услуг, об истоках их власти. А этот материал явно намного сложнее, чем сообщения с линии фронта. Я пытаюсь разъяснять, а не просто бегать и срывать вершки. А мне отвечают: «Это что? Шесть тысяч слов, и никто не погиб?»
Читайте также: Журналистов не существует
На самом деле, я должна была понять это еще тогда, когда редактор попросил меня написать статью про Газу, потому что Газу как обычно бомбят. Я получила от него письмо. «Ты знаешь Газу наизусть, – писал он. – Кому какое дело, что ты в Алеппо?» Это точно. Дело в том, что я оказалась в Сирии, потому что увидела в Time фотографии Алессио Роменци (Alessio Romenzi), которого тайком переправили в Хомс по водопроводу, когда никто еще не знал о существовании города Хомс. Я увидела его снимки, слушая радио – эти глаза, глядящие на меня, глаза людей, которых убивают солдаты Асада – одного за другим. А никто даже не слышал о таком месте под названием Хомс. Совесть схватила меня за глотку, и мне пришлось без промедлений отправляться в Сирию.
Но редакторам безразлично, откуда вы пишете свои репортажи: из Алеппо, из Газы или из Рима. Вам платят одинаково: 70 долларов за заметку. Даже в таких местах, как Сирия, где цены утраиваются из-за повсеместно распространенной спекуляции. Например, чтобы переночевать на базе у повстанцев под минометным огнем на полу на матрасе, пользуясь желтой водой, из-за которой я переболела тифом, надо заплатить 50 долларов. Машина стоит 250 долларов в день. В итоге приходится рисковать по максимуму, а не по минимуму. Тебе недоступна не только страховка, которая стоит почти 1000 долларов в месяц – тебе не по деньгам услуги посредника и переводчика. Ты оказываешься в одиночестве посреди неизвестности. Редакторы прекрасно знают, что 70 долларов за заметку заставляют тебя экономить на всем. Они также знают, что если тебя тяжело ранят, возникнет искушение не выжить, ибо ранение тебе тоже не по деньгам. Но они все равно покупают твою статью, хотя ни за что не купят футбольный мяч фирмы Nike, сделанный вручную ребенком из Пакистана.
Также по теме: Когда военные корреспонденты перестают быть беспристрастными
С приходом новых коммуникационных технологий появился соблазн поверить в то, что информация – это скорость. Но эта вера строится на самоубийственной логике. Содержание сегодня стандартизировано, а у вашей газеты или журнала нет больше никаких отличительных черт, в связи с чем исчезают причины платить репортеру. Ну, то есть, новости есть, есть интернет – причем бесплатно. Сегодняшний кризис – это кризис средств массовой информации, а не читательской аудитории. Читатели никуда не делись, и вопреки мнению многих редакторов, это умные читатели, которым нужна простота без упрощений. Они хотят не просто знать, они хотят понять. Всякий раз, когда я публикую рассказ очевидца событий из военной зоны, мне приходят десятки писем от людей, которые говорят: «Ладно, статья прекрасная, картина яркая, но я хочу понять, что происходит в Сирии». И мне очень хочется ответить, что я не могу писать аналитические статьи, потому что редактор их отвергнет и скажет мне: «Ты кем себя возомнила?», хотя я десять лет провела на разных войнах, сначала в качестве сотрудницы правозащитной организации, а потом как журналистка. Моя юность, если ее можно так назвать, закончилась в 23 года, когда меня в Боснии забрызгало кровью и ошметками мозга.
Фрилансеры – это журналисты второго сорта – хотя здесь, в Сирии, работают только фрилансеры, потому что это грязная война, война из прошлого века, окопная война между повстанцами и лоялистами, которые находятся на такой близости, что кричат друг на друга, когда ведут огонь. Вы не поверите, я на этом фронте впервые увидела штыки, которые можно увидеть только в исторических книгах. Сегодняшняя война это война беспилотников, но здесь война идет за каждый метр, за каждую улицу, и это чертовски страшно. А редактор в Италии относится к тебе, как к ребенку. Ты делаешь фото для первой полосы, а они говорят, что тебе просто повезло, ты оказалась в нужном месте в нужное время. Ты пишешь эксклюзивный материал, какой я написала в сентябре прошлого года о старом городе Алеппо, составляющем часть наследия ЮНЕСКО, который горел, когда за него сражались боевики и сирийская армия. Я была первым иностранным репортером, кто попал туда, а редактор заявил: «Как я смогу объяснить то, что наш штатный корреспондент туда не попал, а ты попала?» Я получила от своего редактора по поводу этого материала письмо следующего содержания: «Я его покупаю, но опубликую под именем своего штатного автора».
Читайте также: Быть журналистом - прекрасная профессия...
Ну и, конечно, я женщина. Недавно у нас вечером был сильный обстрел, я сидела в углу с единственно возможным выражением лица, когда смерть может прийти в любую секунду. И тут подходит другой репортер, оглядывает меня с головы до пят и заявляет: «Это место не подходит для женщин». Ну что можно сказать в ответ такому человеку? Идиот, это место ни для кого не подходит. Если мне страшно, это потому что я в здравом уме. Потому что Алеппо – это порох и тестостерон, и каждый здесь немного не в себе. Генри, который говорит только о войне; Райан, который накачивается амфетамином. И тем не менее все эти измученные дети, они подходят только ко мне, «хрупкой» женщине, и хотят узнать, кто я такая. А у меня возникает искушение сказать им: я такая же, как и вы. А эти вечера, когда у меня на лице страдающее выражение - я просто так себя защищаю, изгоняя из себя все эмоции и чувства. В эти вечера я себя спасаю.
Потому что Сирия – это уже не Сирия. Это сумасшедший дом. Там есть итальянец, который был безработным и пошел в «Аль-Каиду». А его мамаша охотится за ним по всему Алеппо, чтобы задать хорошую взбучку. Там есть японский турист, который живет на передовой, заявляя, что ему нужна двухнедельная «встряска». Там есть выпускник шведского юридического факультета, который приехал собирать свидетельства военных преступлений; есть американские музыканты с бородами как у бен Ладена, утверждающие, что так они лучше вписываются в обстановку, хотя они все блондины под метр девяносто. (Они привезли с собой лекарства от малярии, хотя никакой малярии здесь нет, и хотят раздавать их, играя на скрипках.) Есть также различные сотрудники различных ведомств ООН, которые, когда им говоришь о ребенке с лейшманиозом (это болезнь, которую разносят москиты) и просишь помочь его родителям переправить мальчика в Турцию на лечение, заявляют, что они помочь не могут, так как это один-единственный ребенок, а они занимаются «детьми в целом».
Также по теме: Последствия кризиса журналистики
Но мы же военные журналисты, не так ли? Группа братьев (и сестер). Мы рискуем жизнью, чтобы мир услышал слово бессловесных. Мы видим такое, чего большинство людей не увидит никогда. Мы кладезь историй для сидящих за обеденным столом, крутые гости, которых хочет позвать к себе каждый. Но грязный секрет заключается в том, что вместо единения и солидарности мы между собой страшные враги. И причина цены в 70 долларов за заметку не в том, что на это денег нет, а на статью про подружек Берлускони деньги всегда есть. Истинная причина в том, что ты просишь за статью 100 долларов, а кто-то готов сделать ее за 70. Это жесточайшая конкуренция. Пример тому – Беатрис, которая направила меня не в ту сторону, чтобы единственной оказаться на месте демонстрации и сделать о ней репортаж. В результате ее обмана я оказалась посреди снайперов. Просто, потому что она хотела сделать репортаж о демонстрации, как о сотнях других демонстраций.
А мы делаем вид, будто приехали сюда, чтобы никто не мог сказать: «А я и не знал, что происходит в Сирии». На самом деле, мы здесь просто для того, чтобы получить вознаграждение, чтобы нас заметили. Мы здесь мешаем друг другу, будто на кону Пулитцеровская премия, хотя нам абсолютно ничего не светит. Мы зажаты между режимом, который даст тебе визу, только если ты против повстанцев, и боевиками, которые, если ты с ними, позволят тебе увидеть лишь то, что они захотят тебе показать. Надо сказать правду: мы неудачники. Прошло два года, а наши читатели с трудом вспоминают, где находится Дамаск. А мир инстинктивно называет происходящее в Сирии «кошмаром», потому что никто ничего про Сирию не понимает – только кровь, кровь, кровь. Вот почему сирийцы нас не выносят. Потому что мы показываем миру фотографии семилетнего мальчишки с сигаретой и автоматом Калашникова. Понятно, что это утрированная фотография, но она в марте появилась в газетах и на вебсайтах по всему миру, и все заорали: «Эти сирийцы, эти арабы, какие варвары!» Когда я впервые сюда приехала, люди останавливали меня и говорили: «Спасибо, что показываете всему миру преступления режима». Сегодня меня остановил мужчина и сказал: «Как вам не стыдно».
Если бы я что-то понимала в войнах, я бы не позволила себе отвлекаться и писать о повстанцах и лоялистах, о суннитах и шиитах. Потому что единственная история, которую надо рассказывать на войне, это как жить без страха. Все может закончиться в одно мгновение. Если бы я знала это, я бы не боялась любить и рисковать в своей жизни, и делала бы это вместо того, чтобы находиться здесь, прятаться в темных и зловонных углах, отчаянно сожалея обо всем том, чего не сделала, чего не сказала. Вы, кто будет жив завтра , чего вы ждете? Почему вы не любите всем сердцем и душой? У вас есть все, но почему вы так напуганы?
Все имена в этой статье вымышлены в интересах неприкосновенности частной жизни, за исключением имени Алессио Роменци.
