Конец эпохи титанов

Вы заметили, как одно слово все чаще и чаще появляется в нашем политическом дискурсе? Это слово – «дисфункциональный», и его все активнее используют в качестве  характеристики того мира, в котором мы живем. Зигмунт Бауман (Zigmunt Bauman) для описания наших времен предложил другое слово – «межвременье», означающее пустоту между прошлым и будущим.

Некоторые авторы, похоже, думают, что мы можем удалить оба слова из нашего лексикона, вернувшись в прошлое. Например, Роберт Каплан (Robert D. Kaplan) в своей книге «The Revenge of Geography: What the Map Tells Us About Coming Conflicts and The Battle Against Fate» (Месть географии. Что карта говорит нам о предстоящих конфликтах и о битве с судьбой), а также в двух своих статьях («Europe's New Map» (Новая карта Европы) и «In Defense of Henry Kissinger» (В защиту Генри Киссинджера)), опубликованных в The American Interest и в The Atlantic, предлагает некую форму взгляда в прошлое в поисках идей для заполнения концептуальных пустот. Как еще можно объяснить его душевное волнение по поводу геополитической гениальности Киссинджера, если не стремлением окунуться обратно в 20-й, а то и в 19-й век? Остальные с не меньшим энтузиазмом говорят о необходимости освободить политику и международные отношения от идеологии и поставить на первое место прагматизм. (Но возможно ли освободить политику от идеологии в большей степени, чем уже сделано? В нашей политике от принципов не осталось и следа!) Однако есть еще одна группа наивных и неисправимых идеалистов (к которой, увы, я причисляю себя), призывающая сторонников баланса сил и прагматизма снова привнести в политику ценности. Но нашей группе досталось уединенное место на задворках политики. Мы во весь голос кричим, а политическая машина продвигается вперед, даже не замечая нас.

Где те лидеры, которые способны вырвать нас из этой исторической пустоты? Прозорливые руководители всегда играли решающую роль в общественном обновлении. Франклин Рузвельт, Черчилль, де Голль и Аденауэр установили планку для такого преобразующего лидерства. За ними в свою очередь последовала «великолепная пятерка» в составе Рейгана, Тэтчер, Миттерана, Коля и Горбачева. Они гарантировали мирное окончание холодной войны; некоторые из них даже руководили созданием новой и очень динамичной западной экономики. Один из них, Горбачев, на самом деле написал первую страницу этой новой истории. Он не только определил, как будет заканчиваться 20-й век, но и создал условия для начала века 21-го. Если почитать первый том биографии Маргарет Тэтчер, написанной Чарльзом Муром (Charles Moore) (пожалуй, это лучшая политическая биография на сегодняшний день), то можно четко увидеть, что как бы тенденции 1970-х – 1990-х годов ни направляли нас по пути предопределенной судьбы, для воплощения такого сценария в жизнь все равно нужна была невероятная сила воли и дар предвидения.

Как это ни печально, когда ушли титаны, об этом пожалели немногие. Люди устали от них. Некоторых титанов предали их близкие соратники. От некоторых отреклись их собственные страны. Остальных с трудом терпели до конца их срока пребывания у власти. Например, французскому президенту Франсуа Миттерану, чей президентский срок длился 14 лет, пришлось дважды распускать парламент и назначать досрочные выборы, причем оба раза он проиграл. Как это ни парадоксально, страны начали с теплотой отзываться о своих лидерах лишь после того, как они ушли. Великобритания и Франция с благоговением вспоминают Черчилля и де Голля, которых они в свое время с презрением отвергли. Возможно, представители «великолепной пятерки» когда-нибудь тоже станут символами своих наций.

Горбачев в этой группе стоит особняком, потому что  он пострадал больше, чем все остальные. Это он изменил мир, в котором мы живем, это он дал возможность  остальным членам «великолепной пятерки» стать выдающимися лидерами. Стал бы Коль «объединителем» Германии, если бы не Горбачев? Получил бы Рейган хотя бы какую-нибудь похвалу за свой вклад в прекращение ядерного противостояния, если бы не Горбачев? И даже Железная леди заслужила свою международную репутацию во многом благодаря тому, что познакомила мир с Горбачевым.

Увы, Горбачев разрушил то государство, руководить которым он был поставлен, и Россия не может ему этого простить. В свою очередь, Горбачев не может простить зарубежных партнеров, которые отказались поддержать его на лондонском саммите «большой семерки» в 1991 году, когда он просил их о финансовой поддержке, дабы сохранить Советский Союз от распада.

И кто сидит на тронах в этих странах сегодня? Простительно думать о том, что некие исключительно  важные события понизили значимость института лидерства. На самом деле, было бы неплохо, если бы имелись другие политические институты, способные компенсировать посредственность нынешней поросли мировых лидеров. Но таких институтов нет. Великими странами управляют заурядные, жалкие, порой похожие на клоунов руководители.

Возьмем Европу. Поведение Ангелы Меркель в Германии кажется безупречным, а вот ее французские коллеги последних лет не выдерживают никакого сравнения с ней. Николя Саркози опозорил себя, а его преемник Франсуа Олланд сегодня пользуется поддержкой всего 25% населения – и число одобрительно отзывающихся о его деятельности уменьшается. Италия заслуживает еще большей жалости и сочувствия. Тот факт, что ею долгое время руководили такие люди как «Бунга Бунга» Берлускони, говорит о деградации национальной политической элиты. Кроме того,  мы видели, как 87-летнего (!) Джорджо Наполитано (Giorgio Napolitano) буквально силой загнали на пост президента, уговорив остаться у власти еще на один срок. «Это признак нездоровья итальянской политической системы», — сказал один политический комментатор из Италии. Сказал очень мягко.

Британцы пока держатся в стороне от таких катастроф с руководством. Но мне непонятно, что для Великобритании может означать тандем Кэмерон-Клегг. Предвещает ли он паузу в развитии страны, чтобы британский народ нашел средства и способы для обновления? Преодолеет ли Кэмерон кризисы и дезертирство в рядах собственной партии, или тори выбросят его на свалку, как и его предшественников? Станет ли он пользоваться большим доверием, чем Блэр после отставки? Довольно часто окончательные мазки на репутацию человека кладет будущее. Оно может похоронить некогда великолепного лидера, а может и возвести политического неудачника на пьедестал.

Пока еще не вынесена оценка Ангеле Меркель, которая на сегодня кажется единственным успешным политическим руководителем. Но и ее ближайшее будущее неопределенно. В какой мере она обеспечила себе победу на выборах осенью 2013 года? Не станут ли недавние выборы в Нижней Саксонии, на которых ее консервативная правоцентристская коалиция потерпела поражение, предвестником ее заката? Важнее другое: что ее модель руководства может означать для Германии и Европы? Анализируя деятельность Меркель на посту канцлера, Der Spiegel отмечает, что ее ужасают большие замыслы и генеральные планы … и поэтому она специально держит ситуацию в подвешенном состоянии, сохраняя двойственность и оставляя пространство для разных конечных итогов». В общем, «она движущаяся мишень, и поэтому поймать ее трудно». Неслучайно, напоминает нам Der Spiegel, она как-то с одобрением процитировала слова Карла Проппера (Karl Popper), выступавшего за «постепенную социальную инженерию». Иными словами,  Меркель в большей степени менеджер и бухгалтер, нежели политический стратег. Но сумеет ли этот «менеджер» спасти свою страну от стагнации, а лишившуюся лидерства Европу от цивилизационного кризиса? Чтобы сделать это, нужна дальновидность и проницательность. Надо быть готовым идти на риск, а не распределять ставки, страхуясь от неопределенности. В наши времена полезно вспомнить изречение Рейгана: «Ухватить и удержать видение перспективы – вот суть успешного руководства». Лидеры-преобразователи должны быть готовы к тому, чтобы нарушить равновесие, поскольку  новый курс всегда ведет к уничтожению статус-кво. А стиль руководства Меркель больше подходит для спокойных времен. Однако ей довелось быть у власти в дисфункциональное время, из которого люди отчаянно пытаются уйти, изыскивая соответствующую стратегию.

Орган коллективного руководства ЕС Еврокомиссия это идеальное олицетворение идеи «анти-лидерства». Европейский Союз создавался по сути дела как образование, членам которого нужен был хороший набор правил и хорошая бюрократия, но не хорошие лидеры. Объединенной Европе нужны «хорошие принципы, а не хорошие люди … фиксированные правила для решения проблем, а не фигуры, способные решать проблемы», сказал как-то Фридрих фон Хайек (Friedrich von Hayek). Главы европейских государств, в основном  Франции и Германии, которые определяют траекторию движения Евросоюза, сделали все возможное для изгнания амбиций из руководства ЕС. В результате Европа оказалась под бременем политической концепции, отражающей полную победу бюрократии над лидерством. Председатель Совета ЕС Херман Ван Ромпей (Herman Van Rompuy) и руководитель его внешней политики Кэтрин Эштон (Catherine Ashton) представляют собой альтернативу лидерству, или даже пародию на политическую деятельность. В некоторых случаях лидеры добавляют блеска европейской политической концепции, в других случаях они превращают ее в нечто путаное и невнятное. Об Эштон Der Spiegel написал весьма язвительно: «После неутешительного начала репутация Эштон продолжает двигаться в одном направлении: вниз». То, что в Брюсселе уничтожение лидерства считают ценным и достойным всяческого поощрения качеством, стало одной из главных причин, по которой на проект ЕС, который мог стать образцом либеральной демократии, сегодня смотрят с пренебрежением. Збигнев Бжезинский подводит итог евроскепсису следующими словами: «Слишком самодовольный ЕС действует так, будто его главная политическая цель заключается в превращении в самый комфортный в мире дом престарелых».

Но вряд ли в этом виноваты Херман Ван Ромпей и Кэтрин Эштон. Их избирали не для того, чтобы у ЕС были выдающиеся и независимые провидцы. От них не ждали самостоятельных планов действий. Безусловно, в истории множество примеров того, как посредственные политики превращались в полноправных лидеров. Многие считали Сталина скучным и совершенно безобидным аппаратчиком, пока он не оказался в Кремле. А кто мог предсказать, что бесконечно преданный режиму Франко Адольфо Суарес (Adolfo Suarez) ликвидирует этот режим? Ельцин выбрал себе в преемники Путина, считая, что он станет его верным последователем. Но когда Путин пришел в Кремль, он не согласился на уготованную ему роль декоративной болонки. Но бунтовать готовы не все, и не все могут это делать. Многие соглашаются на суррогатное руководство. В любом случае, возникает впечатление, что руководителей ЕС специально отбирают для выполнения одной-единственной задачи: поддержания статус-кво.

А может, европейские лидеры не понимают необходимость перемен? Напротив, они четко заявляют о том, что понимают. Вот как об этом говорит Кэмерон: «Самая большая опасность для Европейского Союза исходит не от тех, кто ратует за перемены, а от тех, кто осуждает новое мышление, называя его ересью». Очень похоже на Горбачева перед тем, как он начал уничтожать коммунистическую систему. Но если Кэмерону действительно нужны перемены, значит, должны появиться другие лидеры, настроенные на другое мышление.

Может, новая формула лидерства придет в Европу из Азии? Взгляните на динамизм политики японского премьер-министра Синдзо Абэ (Shinzo Abe). Он хочет даже внести поправки в конституцию страны! Смелый шаг, хотя и не новаторский. Японские средства массовой информации  предупреждают, что если внести поправки в конституцию, «может наступить такой день, когда Япония станет крайне репрессивным обществом, в котором право людей на протест против государственной политики будет очень сильно ограничено». Будем надеяться, что эти страхи преувеличены. Однако укрепление руководства за счет посягательства на гражданские права это хорошо известная тактика (которая, однако, ведет в никуда). На самом деле, эта тревожная тенденция становится все более знакомой, проявляясь во всем международном спектре. Многие лидеры, от Реджепа Тайипа Эрдогана в Турции и Виктора Орбана в Венгрии до Абэ в Японии, пытаются изменить конституции своих стран в целях укрепления собственной власти.

А может, новую формулу лидерства предложит страна, чья миссия заключается в том, чтобы лидировать в мире? Я говорю о Соединенных Штатах. Президент Обама сам является примером неординарного руководителя, пусть даже в силу своего уникального происхождения, биографии и той повестки, которую он предлагает, продвигаясь по лестнице власти. Увы, неординарный не значит исключительный; его президентство подтверждает известную азбучную истину, что завышенные ожидания заканчиваются разочарованием. Вы просто задумайтесь вот над чем. В начале своего первого срока Обама стремился делать все возможное, чтобы отличаться от Буша и избавить страну от его наследия — особенно во внешней политике. Но отказ от прошлого не гарантирует приход в будущее! Какой парадокс: на словах президент Обама продолжает отвергать прошлое, но на деле он пошел еще дальше Буша. Он не закрыл Гуантанамо. Он использует вооружение беспилотников для нанесения ударов по гражданскому населению в Афганистане и Пакистане. Он положил под сукно серьезные планы по борьбе с климатическими изменениями, и вместо этого поддержал добычу углеводородов методом гидравлического разрыва пласта. А теперь он санкционировал государственную оргию по слежке за гражданами. Та Нобелевская премия мира, которая была вручена Обаме в качестве аванса просто за то, что он посеял семена надежды, сегодня напоминает инвестицию в дело мира, которая, похоже, не принесла никаких дивидендов.

Можно с легкостью сделать вывод о том, что основная цель Обамы на второй срок состоит в уменьшении бремени американской ответственности во всем мире. Но при этом президент хочет сохранить роль своей страны как мирового лидера. Ну скажите, как можно сделать квадрат из такого круга? Естественно, у Обамы множество домашних проблем, которые требуют, чтобы он освободился от внешних отвлекающих моментов. Но Соединенные Штаты смогут уменьшить груз своей глобальной ответственности лишь в случае отказа от претензий на мировое лидерство. Мартин Индик (Martin Indyk) и Роберт Каган (Robert Kagan) написали недавно в New York Times, что «Обама имеет массу возможностей для утверждения мирового лидерства». На их взгляд, такое лидерство заключается в «распространении либерального мирового порядка, от которого во многом выиграли американцы и многие другие». И где это распространение либерального мирового порядка?

А может, США при Обаме ищут иную глобальную роль, стремясь «лидировать сзади» (в такой формулировке скрывается какая-то насмешка, не правда ли)? Примеры такой новой формулы лидерства это использование своих ставленников и подталкивание других стран к активному участию, как это было в Ливии, а сегодня в ситуации с Газой. Кто-то может назвать такую формулу «признаком силы». На мой взгляд, это политика глобального самоограничения. Марко Рубио (Marco Rubio) пишет на страницах Foreign Policy, что это «отказ от лидерства» в сдерживании других, когда мир сталкивается с многочисленными вызовами, которым он не может противостоять без американского участия. А может, Соединенные Штаты сегодня просто не в состоянии решать эти проблемы?

Так или иначе, самоограничение Обамы не помогло ему решить внутренние проблемы Америки, на что он, по всей видимости, надеялся. Последние данные по рейтингам стали для него настоящей катастрофой. «Вы считаете президента честным и заслуживающим доверия?» В июне положительно на этот вопрос ответили 49%, а отрицательно 50. Ну, разница всего в один процент, и это неплохо, так ведь? Но месяц тому назад соотношение было 58% к 41% (разница в 17%). Самое мощное снижение доверия к Обаме наблюдается среди его собственной базы поддержки: молодых избирателей. 17-процентное снижение популярности среди тех, кому нет тридцати, это своего рода сигнал тревоги. Здесь мы видим, как начинает формироваться порочный круг. Снижение рейтингов ведет к снижению поддержки внутренним планам президента, а это означает, что Америка вряд ли будет проводить энергичную политику за рубежом.

Обратите внимание на следующую закономерность. Сегодня в мире есть две сверхдержавы: это Соединенные Штаты в мировом масштабе и Германия в масштабах Европы. Руководители этих двух стран пытаются отказаться от международных обязательств, предпочитая уделять больше внимания внутренним вопросам. Вот что пишет Йозеф Йоффе (Josef Joffe):

Это антиподы Мэгги Тэтчер: они берут вес ниже своих возможностей. Америка №1 в мире, Германия №1 в Европе, но они делают то, чего великие державы не делали никогда. Называйте это самоограничением, или используйте терминологию 19-го века, но они создают баланс не против других, а против себя. Такое в истории великих держав происходит впервые.

Самоограничение может быть вещью положительной, если стране или ее элите нужна пауза и передышка, прежде чем сказать что-то, или когда им нечего сказать. Но мир не потерпит длительного и необузданного плюрализма; он ждет, когда президент Обама и канцлер Меркель возьмут на себя инициативу, и ему приходится расплачиваться за их нерешительность. Европа уже заплатила за вялые действия Меркель по разрешению европейского экономического кризиса. Сирия расплачивается за попытки Обамы отодвинуть «красную черту», чтобы не начинать активные действия. Лидеры, отказывающиеся от необходимых действий, лишь усиливают неопределенность в мире и застой в своих странах.

Ульрих Шпек (Ulrich Speck) убежден, что «Соединенные Штаты по-прежнему единственный сторонний игрок, который может все кардинально изменить. Если Америка начнет действовать, ей понадобится политическая, моральная и финансовая поддержка со стороны  европейцев. Скорее всего, мы станем свидетелями возвращения трансатлантического альянса, когда обе стороны начнут действовать заодно в Сирии. Рано или поздно». Но Америка может действовать лишь тогда, когда ее руководитель проявляет лидерские качества, то есть, демонстрирует ясное стратегическое видение перспективы. Но что если этот руководитель предпочитает чисто риторический стиль работы, лишенный содержания?

Вполне понятно, почему западная цивилизация с ее развитой институциональной базой и четкими правилами игры не может произвести на свет великих руководителей. Правила и институты имеют обыкновение искоренять лидерские качества. Кто-то может даже сказать, что нынешняя политическая элита на Западе больше не в состоянии выдвигать из своих рядов лидеров, но я с этим не могу согласиться. Та самая смиренная и застенчивая Германия, которая предпочитает душить амбиции мокрым полотенцем прагматизма и скромности, произвела на свет нового президента Йоахима Гаука (Joachim Gauck), подающего пример того, как сегодняшние лидеры могут выступать с позиций добродетельной правды.

В отличие от тихого потока событий во многих развитых демократических странах, уход от авторитаризма всегда выводит на первый план великих руководителей. В некоторых случаях мы наблюдаем, как возникают тандемы в составе лидеров оппозиции и представителей старых режимов, осознавших необходимость демократических перемен. Так было на переходном этапе в Южной Африке, где решающую роль сыграли Ф. В. де Клерк (F.W. de Klerk) и Нельсон Мандела (Nelson Mandela). Но чаще всего в авангарде трансформаций идет один лидер. Примером тому являются Суарес в Испании, Лех Валенса в Польше и Вацлав Гавел в Чехословакии. Прорывные успехи демократии всегда создают такой стиль руководства, который порождает мужество, смелость в принятии решений, готовность рисковать и самопожертвование.

Чарльз Гати (Charles Gati) так пишет о «золотом веке» лидерства в Восточной и Центральной Европе:

В то время в Чехии был Вацлав Гавел, в Польше Лех Валенса, Тадеуш Мазовецкий и Бронислав Геремек, в Венгрии Йожеф Анталл и Арпад Гёнц. В Прибалтике в число таких самоотверженных людей вошли Валдас Адамкус в Литве (он до сих пор у власти), Вайра Вике-Фрейберга в Латвии и Леннарт Мери в Эстонии, которые проложили дорогу для вхождения своих стран в евроатлантические институты. У них были разные политические взгляды – кто-то был консерватором, кто-то либералом, кто-то был религиозен, кто-то придерживался светского мировоззрения – но все они старались ввести свои страны в состав НАТО и Европейского Союза.

Сегодня, говорит Гати, «налицо дефицит таких лидеров. Наверное, из-за членства в НАТО и ЕС стало труднее стремиться к возвышенным и амбициозным целям. Пожалуй, открытые границы и усиление конкуренции сужают видение перспективы у руководителей, которые привыкли к патерналистским, но одновременно паразитирующим государственным институтам».

Волны демократии заканчиваются поражением, если лидеры проявляют нерешительность или возвращаются к старым правилам игры, как случилось с Ющенко на Украине и с Ельциным в России. Первый несет ответственность за поражение оранжевой революции, а второй виновен в том, что Россия вернулась к системе личной власти.

Еще один пример неудачи руководства это закат эпохи Михаила Саакашвили в Грузии. Саакашвили многое сделал для продвижения принципов либеральной демократии в грузинском обществе, однако сам он действовал не в соответствии с этими принципами. Грузия сейчас расплачивается за неспособность своего руководителя жить согласно провозглашенным им самим принципам.

Конечно, существуют и авторитарные формы лидерства. Россия и Китай олицетворяют собой две разные модели. Путин представляет возрождение власти, в основе которой лежит его личное руководство, его контроль над обществом, собственностью и бюрократией. Действия Си Цзиньпина являются отражением консенсуса крупных кланов, а сам он во многом подотчетен той государственной бюрократии, которая сдерживает его всемогущество и всевластие. Но в обеих странах руководители призваны предотвращать любые изменения, подрывающие существующую систему привилегированных групп с особыми интересами. Кое-кто надеется, что у Си еще есть шанс стать реформатором, однако Россия явно демонстрирует, что у авторитарной модели реформаторский потенциал отсутствует.

Возникший после Второй мировой войны миропорядок и нынешняя модель либеральной демократии нуждаются в обновлении, а лидеры развитых демократических стран пытаются сохранять международную и внутреннюю стабильность. Стиль руководства и выдвигаемые лидерами цели призваны снижать напряженность за счет полумер и отказа от любых провокационных действий. Но как поступающее таким образом общество может надеяться на самообновление? Попытки сохранить статус-кво, которое больше не действует, это и есть рецепт упадка.

Конрад Блэк (Conrad Black) был прав, заявляя о том, что великие лидеры «обычно не стремятся к высшей власти и к получению в дар от соотечественников высших постов, если в их странах не возникают острые кризисы, для разрешения которых нужно смелое и вдохновляющее руководство». Очевидно, мировой кризис был не настолько острым, чтобы произвести на свет новое поколение лидеров, готовых предложить миру новаторскую стратегию.

Очевидно, создать преобразующее руководство сегодня намного сложнее, чем в прошлом. На то имеются внешние причины: меняется структура общества, а в жизни людей все большую роль играют социальные сети. Пожалуй, обществу больше не нужны лидеры, чтобы выражать их чаяния и устремления, как это было во времена традиционной политики. Если это так, то что еще может стать механизмом консолидации общества и выражения его устремлений?

Есть и другие трудности. Попытки создания в любой стране Евросоюза преобразующего руководства обязательно наткнутся на ограничения, налагаемые брюссельской бюрократией. С другой стороны, в Брюсселе не может появиться руководство, способное предложить стратегическую программу действий, а также значительные свободы, так как страны-члены ЕС не готовы доверить свой управляющий орган, чему-то, что выходит за рамки технократического управления.

Глобальному лидерству США мешают внутренние американские проблемы. Но непонятно, сможет ли Америка обновить себя, если она отказывается от обновления мира. Как она может поступить таким образом, если ее лидеры отказываются от нормативного измерения? Россия тоже представляет парадокс (один из многих): там трансформация может произойти лишь в том случае, если она отвергнет модель личной власти, которая постоянно угрожает отбросить ее в царскую эпоху.

Таким образом,  перед нами встает вопрос системного характера. В какой степени основанной на институтах либеральной демократии нужно лидерство, чтобы реформировать свои институты? Не является ли такого рода лидерство анахронизмом 20-го века?

Я так не думаю. Но пока я не наблюдаю никаких признаков поиска новых форм руководства, которое будет по-настоящему реагировать и отвечать на мировые вызовы сегодняшнего дня. Наверное, должен произойти поистине суровый кризис, чтобы мы задумались над этим вопросом.

Между тем, социально-политическое пробуждение в целом ряде стран, начиная с арабского мира и России, и кончая Турцией и Бразилией, заставляет нас задуматься над другим вопросом. Не наступает ли эпоха новых революций? Если это так, то революции могут привести к возникновению такого руководства, которому институты не нужны.