Дело Сноудена стало наглядным примером того, какой тяжелый отпечаток оставили на всех события 11 сентября 2011 года... и параллельно с этим продемонстрировало сопровождающее политику борьбы с терроризмом сокращение общественных свобод как в США, так и в Европе.
Откровения насчет масштабов работы американской разведки и той поддержки, которую эти действия получили от некоторых союзников Вашингтона, позволяют оценить спад интереса к сохранению основополагающих демократических ценностей. Не менее поразительным было и спокойное, если не сказать безразличное отношение ко всему этот со стороны многих европейских политических деятелей. В настоящий момент США и Германия оказались единственными государствами, где дело Сноудена повлекло за собой настоящие политические споры по поводу баланса между безопасностью и свободой.
Во Франции лишь очень немногие потребовали разъяснений и подняли вопрос о возможном сговоре наших разведок с американскими спецслужбами, о злоупотреблениях которой нам с каждым днем становится известно все больше. Все выглядит так, словно борьба с терроризмом (а Франция на собственном горьком опыте познакомилась с ним в 1980-1990-х годах, задолго до Америки) подразумевает, что нам следует закрывать глаза на любые действия нашего руководства с 2001 года в ответ на угрозу «Аль-Каиды».
9 августа Барак Обама заявил о введении ряда мер для повышения прозрачности в этом вопросе. Таким образом, он занял оборонительную позицию и пытается восстановить доверие общественного мнения к методам влиятельного Агентства национальной безопасности. Тем не менее, президент США не сказал ни слова насчет закрытия программы PRISM, которая занимается «просеиванием» огромного количества первичных данных. Обама утверждает, что эта система не создает почвы для злоупотреблений. По его словам, проблема заключается в восприятии программы, а не самом ее существовании. В американской демократии существуют мощные противовесы, которые сыграют свою роль в этом деле, как уже было в прошлом при президенте Буше-младшем.
Как ни прискорбно, но в этом то и заключается посмертная победа бин Ладена: речь идет о, по всей видимости, неизгладимом следе, который оставила после себя «война с терроризмом». «Вынужденная война» в Афганистане и последовавшая за ней кампания в Ираке нанесли два мощнейших удара: международное гуманитарное право ощутимо сдало позиции, это же можно сказать и о положениях Женевской конвенции. Мы увидели зарождение военного права, отрицание habeas corpus. А также исключительный закон, Патриотический акт, на который опираются действия АНБ. Американская демократия породила на свет двух монструозных близнецов: Гуантанамо и PRISM.
Поведение Барака Обамы тоже заслуживает самого пристального внимания. Он блестяще отстаивал теорию «справедливой войны» перед Нобелевским комитетом, однако в действительности оказался заядлым практиком тайной войны: беспилотники и электронная прослушка по всему миру используются при нем все так же активно. Этот большой (как он сам утверждает) поклонник Мартина Лютера Кинга, по всей видимости, постоянно становится жертвой противоречий, которые неизбежно связаны с его ролью «главнокомандующего».
Десять лет назад американский интеллектуал Роббер Каган (Robert Kagan) описал Европу как «Венеру», которой противостоит «Марс» в лице США. Она создает впечатление, что издалека взирает на все эти дилеммы, как будто бы на самом деле они ее не касаются. Как бы то ни было, она едва ли в меньшей степени поступилась принципами за годы антитеррористической борьбы. Она разрешала тайные перелеты агентов ЦРУ и принимала секретные тюрьмы все того же американского ведомства, через которые прошли многие узники Гуантанамо. Во время контртеррористических операций Европа сотрудничала с самыми неблаговидными режимами, предоставив им отпущение грехов или даже статус союзника, пока некоторые из них не рухнули под напором народных волнений 2011 года.
Европе как сосредоточию «мягкой силы» пришлось от многого отречься при таком молчаливом согласии. Британцы стали «наемниками» команды Буша. Немцы заигрывали с методами прослушки незабвенной Штази в рамках подписанного в 2002 году канцлером Шредером договора с Вашингтоном. Французы же разместили в Париже тайный центр для взаимодействия разведслужб шести государств (США, Великобритания, Франция, Германия, Канада, Австралия), о чем писала в 2005 году газета The Washington Post.
Как писал Le Monde в июле этого года, у французской службы внешней разведки имеется схожая с американской (пусть и не настолько мощная) система. Так, могла ли она в таких условиях ничего не знать о действиях Вашингтона? Или вообще хоть как-то отмежеваться от них? Французские лидеры предпочли выразить возмущение по поводу американского шпионажа, а не задуматься об этих вопросах.
Анализ десятилетия антитеррористической борьбы всего Запада еще далеко не окончен. И в этом первая заслуга откровений Сноудена. Да и как, кстати говоря, можно назвать этого человека? Новым диссидентом цифровой эпохи? Наивным дурачком, сыгравшим на руку Китаю и России, которая предоставила ему «убежище» и, без сомнения, имеет доступ ко всем его материалам? Новые технические средства и переход всего и вся в нашей жизни на цифровые рельсы по-прежнему поднимают важные вопросы по поводу информации, свобод и демократического контроля за надзором со стороны обществ и государств.
С терроризмом, безусловно, нужно бороться, однако демократии проиграют это сражение, если пожертвуют страховочными и контрольными механизмами, которые защищают право человека на свободное общение без опасения оказаться под наблюдением по тем или иным туманным причинам. Такие гарантии и отличают демократии от авторитарных режимов. Барак Обама подчеркнул это, когда отметил стремление определенных правительств к неограниченному контролю, а также их готовность «отправить собственных сограждан в тюрьму за то, что они сказали в сети». Важное и верное замечание. Но его недостаточно, чтобы развеять сомнения насчет методов демократических стран, которые хотят быть примером для всех остальных.
