Фальсификация памяти

На Украине очень много говорят про память. Мы как будто постоянно что-то вспоминаем: освободительное движение, Великую Отечественную войну, голодомор. Соответствующие пункты можно найти даже в политических программах. Кажется, наше общество, как герой одного фантастического фильма, требует «вспомнить все».
 
К сожалению, это не совсем так. То, что сейчас происходит с нашей коллективной памятью, вспоминанием назвать трудно.
 
С распадом СССР возникла насущная потребность в исторической легитимизации новых независимых республик. На Украине эта потребность была особенно острой. Нам надо было оправдать не только государственность, но и национальную субъектность. Правда, всерьез за это дело взялся только президент Ющенко. Усиленное «вспоминание» голодомора, Батуринской резни, боя под Крутами – все это служило легитимизации геополитического курса «прочь от Москвы». Послание было до наивности просто: «москали» всегда обращались с нами плохо, и нам надо держаться от них подальше. Соответственно, в пророссийском лагере стали усиленно «вспоминать» противоположные обстоятельства: зверства УПА, Молодую гвардию и тому подобное.
 
Как показывают исследования, между исторической памятью и политическими предпочтениями существует явная корреляция. Воспоминания превратились в идеологические маркеры, символы политической принадлежности. Так, среди избирателей Януковича и Симоненко голодомор считают геноцидом от 46% до 42%, зато среди поклонников Яценюка, Кличко и Тягнибока их количество превышает 80%. Так же и с признанием УПА. Среди избирателей Тягнибока и Яценюка сторонников признания УПА 75% и 45% соответственно, а среди избирателей Януковича – только 9%. По поводу этих корреляций бытует мнение, что политический выбор определяется памятью. Мол, восточники за ПР потому и голосуют, что имеют «постгеноцидное» сознание. Однако у этой теории слишком много предположений. На самом же деле все точно наоборот: эти воспоминания формируются в политических штабах. А точнее, там они приобретают идеологически правильную форму со всеми производными последствиями.
 
Прежде всего, преобразование коллективных воспоминаний в средство политической борьбы привело к страшной деформации исторической памяти. Во-первых, украинцы научились вытеснять из памяти неудобные для себя факты. Например, обстоятельства голодомора должны были бы лучше помнить потомки тех, кто его пережил. Но сегодня на Востоке страны голодомор признают геноцидом от 36% до 57%, но на Западе, где его вообще не было, – вплоть до 87%! Скажете, у западников просто хорошая память? Но как быстро они забыли о том, как обращались с нелояльным населением ОУНовцы и УПАвцы! Также на Востоке Украины помнят, что «бандеровцы стреляли в спину» красноармейцам, но как-то подзабыли, сколько западников было репрессировано с 1939-го по 1941-й. «Здесь помню, а тут – не помню». Эта фраза из известного советского фильма лучше всего описывает нашу коллективную память. Впрочем, «провалы» в ней вполне естественные. Критиковать УПА в Галиции или СССР в Донбассе – значит становиться в оппозицию к идеологическому мейнстриму. Поэтому «неудобные детали» проще забыть.
 
Во-вторых, идеологизированные воспоминания упрощаются, из них исчезает присущая действительности противоречивость, полутона ретушируются. Националисты (признанные энтузиасты вспоминания!) давно вычислили процент русских и евреев среди организаторов голодомора. Однако о том, что на местах хлебозаготовки осуществляли сами украинцы, вспоминать не принято. Мы акцентируем внимание на том, что в обезлюдевшие украинские деревни переселяли крестьян из России, но старательно забываем, что их фактически депортировали на Украину и даже под страхом казни многие из них бежали назад. Мы ежегодно вспоминаем, как галичане помогали голодным восточникам. Но не вспоминаем, как голодные восточники (среди них – прабабушка автора) тайком ходили за хлебом в русские деревни – и «проклятые москали» делились с ними! Вспоминая об этом, легко получить клеймо «украинофоба» или сторонника «русского мира».
 
В-третьих, оценки прошлого релятивизируются согласно зависимости от идеологической конъюнктуры. Сейчас в «патриотических» кругах считается хорошим тоном подчеркивать, что при форсировании Днепра в 1943 году Жуков умышленно уничтожал украинцев. Мол, чем больше в Днепре утопим, тем меньше после войны придется в Сибирь ссылать. Но почему-то в тех же кругах не принято ругать тех, кто использовал украинцев как пушечное мясо под Бродами. Наконец, никто не упрекает и политических руководителей УПА, которые сознательно посылали повстанцев на верную смерть – даже после окончания войны. Короче говоря, «если наш – то герой-разведчик, если не наш – подлый шпион».
 
Выборочная память отвратительна во всех ее вариантах – в советском и националистическом, в проукраинском и пророссийском. И еще отвратительнее становится, когда идеологические противники прибегают к бесстыдным провокациям, чтобы хотя бы символически куснуть друг друга. Кое-кто еще помнит, как в 2010-м, в годовщину голодомора, одна коммунистка написала в своем блоге про «больных на голову голодоморцев» и о том, что в этот день она вволю наестся шашлыка. Но чем это принципиально отличается от яичницы на Вечном огне, изжаренной в том же 2010-м? Почему одни считают своим долгом накануне годовщины голодомора заявлять, что мы слишком много жалуемся, а другие – накануне 9 мая – что это была победа Колымы над Бухенвальдом? Из-за таких поступков упоминание и без того противоречивого прошлого еще больше психически обостряется. И, наконец, эти провокации затрагивают, прежде всего, чувства тех самых «маленьких украинцев», ради блага которых все это вроде бы и делается.
 
Но отвечает ли интересам украинцев такое вспоминание? Безусловно, общество нуждается в восстановлении коллективной памяти, которую с еще большим энтузиазмом, чем современные политтехнологи, уничтожал советский агитпроп. Однако то, что происходит сейчас, – это не восстановление, а фальсификация памяти. Идеологизированные, искаженные и «отредактированные» воспоминания имеют мало общего с действительностью. Мы смеемся над путинской РФ, где запрещены «фальсификации истории в ущерб интересам России», но на Украине дела обстоят не намного лучше – с той лишь разницей, что речь идет об интересах политических группировок. К тому же, об интересах весьма изменчивых. Например, в 2007 году Луценко осуждал ОУН и УПА, а в 2013-м уже заявлял, что Шухевич – «величайший герой» для него, а тот, кто не признает «миссии УПА», не может считаться гражданином Украины. Или вспомним Табачника, который в начале 2000-х не сомневался, что голодомор был геноцидом, а став министром образования, поменял свои убеждения на противоположные. Таких примеров немало. Однако ситуативный успех этаких homo politicus «дерьма стоит», как сказал бы бравый солдат Швейк. Но как вырвать нашу память из рук манипуляторов?..
 
Перевод: Антон Ефремов.