Зимние виды спорта всегда были изолированными: они, с одной стороны, аккуратно изолированы северным полушарием, с другой — вдвойне изолированы нашими пристрастиями. В то время как в период Летних Олимпийских игр каждые четыре года какой-нибудь крупный мегаполис начинает претендовать на космополитическую значимость, хотя и, как правило, безрезультатно — мой чудесный родной Монреаль до сих пор не может избавиться от этого чудовищного Олимпийского стадиона — во время Зимних Олимпийских игр каждые четыре года на горизонте начинают возникать маленькие курортные города. Ведущие телевизионных трансляций надевают толстые вязаные свитеры и греются у специально созданных для съемок бутафорских каминов, люди рассказывают о веселых забавах и множестве новых друзей — а затем это место быстро превращается обратно в маленьких курортный городок. Как объясняет Дэвид Рэмник (David Remnick), до Олимпиады Сочи был своего рода Эсбери-Парк или Си-Брайт Советского Союза.
Тем не менее, те из нас, кто любят зиму, находят в этих играх определенную долю романтизма, потому что они отдаленно напоминают нам о центральной теме романтизма 19 века — об открытии парадокса скорости зимой. И это придает особое очарование даже самым незначительным зимним видам спорта. То есть, в то время как летние виды спорта позволяют продемонстрировать все виды человеческих умений — метание, прыжки, бег, плавание, синхронное плавание — в основе зимних видов спорта лежит всего одна тема: главная идея заключается в том, чтобы извлечь максимальную пользу из опасности и замерзшей воды. Керлинг, санный спорт, коньки и даже хоккей — все эти виды спорта так или иначе основаны на физике движения острого ребра по льду. Это праздник скольжения, который длится целых две недели.
Однообразие не должно помешать нам оценить ту романтику, которая заключена в зимних видах спорта. Как я уже говорил не так давно в серии лекций, посвященных зиме, в 19 веке на территории Европы и России люди вдруг обнаружили, что в холодные месяцы года мир может двигаться быстрее, чем в теплые. Это стало одним из самых раскрепощающих открытий, когда-либо сделанных современным человеком. Хотя зима ограничивает людей в комфорте, она позволяет им увеличить скорость движения. В то время как грязь и пыль затрудняют движение по дорогам, а течения — по рекам, приход зимы с ее льдами превращает их в скоростные коридоры. Разгон русских саней стал настолько легендарным образом в Европе, что, когда Гектор Берлиоз увидел его своими глазами в 1847 году, он был так же разочарован, как и многие поколения европейских туристов, посещавших Ниагарский водопад. (Шутка Оскара Уайльда о том, что посещение водопада стало вторым величайшим разочарованием его американской супружеской жизни, до сих пор остается довольно популярной.)
Однако романтики 19 века, любившие коньки и сани, воспринимали Зимние Олимпийские игры несколько иначе, чем просто общественно-культурные досуговые мероприятия. Они видели в них душевность, попытку найти уединение, своего рода медитацию, способ стряхнуть с себя общественную ложь и вновь открыть правду человека на лоне природы. (Существует целый ряд романтических образов философов и проповедников, одухотворенно скользящих по льду. Среди них стоит особо выделить образ великого Гете, скользящего на коньках и окруженного девушками, готовыми забросать его снежками.) Зимние виды спорта превратись в командную деятельность, направленную на увеселение общественности, только во второй половине 19 века. (Идея горных лыж, как вида спорта, а не как средства передвижения, очевидно, возникла только в 1850-х годах.)
Зимние виды спорта до сих пор дают нам это ощущение: огороженное социальное пространство, в котором мы можем остаться или, по крайней мере, представить себя в уединении. Как я уже говорил в своих лекциях, нет никого более одинокого, чем горный лыжник или саночник — возможно, бегун на длинные дистанции тоже иногда чувствует себя одиноким, но рядом с ним всегда кто-то есть. Чтобы заняться летним видом спорта, нужен только импульс: вы бежите, ловите или бросаете на поляне, созданной Богом. Но чтобы заниматься зимним видом спорта, нужно немало трудиться: вы и ваша команда должны расчистить лед, залить каток или построить подъемник.
И именно в этом, как мне кажется, и заключено волшебство Зимних Олимпийских игр для тех из нас, кто их по-настоящему любит. В них заключена какая-то едва уловимая нота, аура уединенности, образы одинокого конькобежца или лыжника, которые до сих пор прослеживаются даже во время самых тщательно спланированных соревнований. Образ угрюмого норвежца на лыжах и с ружьем за спиной, юноша на сноуборде, выполняющий различные трюки, и даже фигурист, выписывающий узоры на льду в полной темноте — несмотря на следующие за ними толпы людей и множество камер, в их решимости можно уловить особую ноту уединения, ощущение единственной цели, которую они преследуют, даже если эта нота — не что иное как хруст снега вокруг. Биатлон — это, несомненно, спорт, однако это далеко не зрелищный вид спорта, хотя мы его с удовольствием смотрим. Когда Линдси Якобелис (Lindsey Jacobellis) остановилась перед последним трюком на сноуборде в 2006 году, что стоило ей золотой медали, в этом было нечто очень личное, ускользнувшее от посторонних глаз. Это была шутка и одновременно ошибка. «Катание на сноуборде должно приносить удовольствие», — сказала она печально, но при этом очень искренне. Она делала все это ради самой себя, а мы просто наблюдали за ней. Если бы во время падения она была одна, она бы его даже не заметила.
Олимпийские игры можно назвать тем моментом, когда американцы начинают страстно болеть за спортсменов, о которых они прежде ничего не слышали, участвовать в играх, за которыми они никогда не следили, подчиняться правилам, которых они не знают, и пытаться задобрить судей, которых они не видят. Это утверждение, применимое к Летним Олимпийским играм, вдвойне применимо к зимним. Однако удовольствие, которое мы получаем, наблюдая за радостью скольжения по снежному склону, на короткое мгновение ставшей доступной для широкой публики, стоит того. И в сочинских играх есть особая острота, потому что они проходят в России, естественной родине опасности и льда. Самым известным воплощением силы зимнего движения в мировой литературе стал последний абзац гоголевских «Мертвых душ», в котором писатель сравнивает Россию с тройкой, несущейся по снегу:
«Летят вёрсты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с тёмными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль... Русь, куда ж несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа».
В течение почти целого столетия этот отрывок многим казался предостерегающе зловещим — долгое время считалось, что то неизвестное место назначения, куда мчалась тройка, нашло воплощение в аде лагерей, ГУЛАГов и в кошмаре тоталитарного режима. Теперь же место, к которому летит тройка, кажется нам уже менее пугающим, хотя и не менее утопичным. Если отвлечься от угроз безопасности и нелицеприятных аспектов политики, русская зима и спортивные состязания, которые сейчас проходят в Сочи, покажутся нам довольно странной ареной покоя и возможностей, скорости и застывшей неподвижности, необычной и блестящей, как никогда прежде.
