Уже довольно давно появилась мода на заявления о том, что мы вступили в «тихоокеанский век». В последнее время появился целый поток книг, ставших вариацией на тему «Когда Китай будет править миром». Конечно, после финансового кризиса 2008-2009 годов и Великой рецессии это стало общепринятой точкой зрения, которая в значительной мере формируется за счет линейного мышления. Одним из самых известных сторонников таких взглядов является плодовитый экс-дипломат из Сингапура Кишоре Махбубани (Kishore Mahbubani), написавший целую серию хорошо воспринятых книг о подъеме Азии, например, «Новое азиатское полушарие» (The New Asian Hemisphere).
В своей последней статье Махбубани поднимает эту линейную логику на новые высоты (или опускает на новые глубины, в зависимости от вашего отношения), выдвигая тезис о том, что американское сползание на второе место в экономике станет «неизбежным к 2019 году». Похоже, его вывод состоит в том, что перспектива передачи экономического лидерства Китаю кажется ужасной и неестественной для коллективной американской психологии.
В 2019 году – то есть через недолгих пять лет – мир преодолеет один из самых важных исторических рубежей. Впервые за 200 лет экономикой номер один в мире по паритету покупательной способности станет Китай, не входящий в число западных держав… На то, чтобы перегнать американскую экономику в номинальном выражении, у Китая уйдет больше времени, однако тенденция эта является непреодолимой.
Конечно, глобальная диффузия власти стала устойчивой тенденцией. А Китай со своим ВВП в 12 триллионов долларов за 2012 год по паритету покупательной способности достиг 75-процентного уровня от американского. Правда, как знают многие экономисты, точность статистики и китайские данные – вещи не всегда совместимые. Однако заявление о том, что очень скоро Америка уступит свое место Китаю, заслуживает внимательного рассмотрения.
Даже если китайский ВВП по паритету покупательной способности превзойдет американский, это почти ничего не говорит о качестве экономики. Китайская экономика по-прежнему очень сильно зависит от инвестиций, там хрупкая финансовая система, доминирует государственный сектор и есть большие проблемы с инновациями (сколько известных китайских торговых марок вы можете назвать?). В линейном мышлении также упускаются из виду те трудные реформы, которые предстоит осуществить Китаю. А ведь из-за них экономический рост в предстоящие пять лет может замедлиться и приблизиться к американским показателям, составив 4-5%, в то время как США могут выйти на уровень 3%. И вдобавок ко всему, вспомните легко запоминающееся по своему названию, но совершенно искусственное объединение БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка). Кроме Китая, ни у одной из этих стран темпы роста не доходят до уровня в 2 процента.
Экстраполяция прямых линий не признает и огромные факторы риска: обремененный огромными долгами формальный и неформальный банковский сектор, или пузырь коммерческой недвижимости. Инновации в промышленности вещь отнюдь не статичная: новая сланцевая революция в Америке ведет к первым признакам новой индустриализации, и это может снизить китайские преимущества как экономики экспорта. В предстоящие пять лет Китай будет проводить очень трудные рыночные реформы в экономике, которая все больше зависит от государственного сектора и от поступления инвестиций, но не от инноваций и роста производительности.
Многие экономисты видят в Китае достойного кандидата на место страны со средними доходами, к которому приближаются и некоторые другие развивающиеся экономики Азии, включая Индию, Таиланд (правда, там налицо отступление демократии), Малайзию и, пожалуй, Вьетнам и Индонезию.
Во-вторых, что означают абсолютные цифры? Разве статистический детерминизм может приказать миру встать с ног на голову, когда китайская экономика произведет на доллар больше американской по паритету покупательной способности или в реальном выражении?
Богатство в одиночку ничего не гарантирует – и это наглядно показывает прежний исторический опыт, скажем, Японии в конце 1980-х годов. Разве сможет усилившаяся экономика каким-то магическим образом обеспечить Китаю большой скачок во всех прочих сферах национальной силы и власти: в военной области, в политике, в «мягкой силе»?
В-третьих, несмотря на недостатки, у Америки есть основанная на правилах система, в которой действуют встроенные ограничители, обеспечивающие интересы США и тех, кто, подобно Сингапуру, умело играет в мировой системе торговли. А какой набор правил может установить у себя Китай, когда его экономика достигнет чудесного момента и станет весить на один доллар больше американской? Здесь возникает еще один важный вопрос: кто-нибудь ждет с нетерпением перехода к гибким правилам гуаньси (система личных связей, поддержки, кумовства и т.д.), на которые столь очевидно опирается Китай?
У власти и влияния есть гораздо более тонкая и изящная система показателей, в отличие от мира голых антагонизмов. С начала века Соединенные Штаты приспосабливаются – постепенно, непоследовательно, хаотично, но все равно приспосабливаются к новому миру, в котором власть становится более рассредоточенной. Соединенные Штаты адаптируются к таким изменениям – в рамках «двадцатки» и многочисленных многосторонних азиатских форумов. Обаме пришлось пожалеть о неудачной фразе «лидировать сзади». Мы живем не в мире абсолютных принципов и ценностей – скорее, здесь более уместен термин «первый среди равных».
И наконец, разве устойчивое накопление богатств и капитала дало Китаю больше друзей и союзников? Где его союзники? Подобно Китаю и прочим развивающимся державам, многие желают и дальше свободно пользоваться созданной и поддерживаемой США системой, не оглядываясь на то, какой у них ВВП – равный или превосходящий американский.
Как пишет Кишоре, «к большому сожалению, усиление Китая происходит в период мощного политического паралича и разобщенности в американском государстве». Но политический класс США прекрасно знает об этом усилении. На самом деле, перенос производства в Китай из промышленных центров Америки и других стран оказал сплачивающее воздействие на политическое мнение. Как и те 1,3 триллиона долларов, что Китай держит в американских казначейских бумагах.
В основе широко распространенного мнения о превосходстве Китая лежит некая базовая путаница. Например, в своей последней статье Кишоре использует обманчиво мрачные выражения:
Когда Америка – «номер один», в ее интересах делать так, чтобы номер первый обладал полной свободой действий и поступал, как ему заблагорассудится. Когда она номер два, не в американских интересах допускать, чтобы номер первый обладал полной свободой действий и поступал, как ему заблагорассудится. Улавливаете разницу?
Ни одна американская администрация не стремилась к «полной свободе действий» и не пыталась поступать так, как ей заблагорассудится. Со Второй мировой войны она пишет и проводит в жизнь правила с встроенными в них ограничениями, порой нарушая их как сверхдержава (вспомним вторую войну в Ираке) и страдая от этого. И задумайтесь вот о чем: какая другая великая держава поддерживает политику, скажем, свободной торговли, которая обогащает ее потенциальных конкурентов и ослабляет американское превосходство? Преднамеренно или случайно, но американское лидерство после Второй мировой войны постепенно ослабевало. Оно переходило к процветающей Европе и Японии (а позднее к Китаю), где рос средний класс, покупающий американские товары и услуги, и все более заинтересованный в прочных правилах и порядке, дающих ему огромные выгоды. Конечно, каждый хотел иметь максимальный выбор, а это обычно порождало желание разделить риски. Нет таких долларовых мин в ВВП, которые провоцируют стратегию создания помех. Как писал 2500 лет назад Геродот, фортуна городов-государств и великих держав на протяжении веков то идет на убыль, то поднимается. «Тот, кто был когда-то великим, будет унижен». Но это обоюдоострая динамика.
Проводя реваншистскую, националистическую политику по отношению к соседям в попытке исправить исторические несправедливости, Пекин умудрился спровоцировать создание латентной антикитайской коалиции, куда входят многие, от Индии до Вьетнама и Японии. Такой результат обычно не способствует усилению власти государства, а как раз наоборот. Китай это страна, где почти на всем протяжении истории существовал сильный центр или воюющие друг с другом раздробленные провинции. Наследие центральной власти кажется все более ветхим. Мы бы не стали делать ставку на что-то «неизбежное» в китайском превосходстве. Особенно если смотреть на его показатели, тем более через пять коротких лет.
Джеймс Клэд – бывший заместитель министра обороны США. Роберт Мэннинг - старший научный сотрудник Центра им. Брента Скоукрофта по международной безопасности при Атлантическом совете (Atlantic Council). Оба работали в администрации Джорджа Буша.
