Это заинтересует человек 15, не больше. Остальным разрешаю листать дальше. Но мне очень хочется услышать по этой теме мнения читателей, подкованных в плане богословия.
Если вы новичок в православии, вы услышите немало очень враждебных высказываний богословов о латинском христианстве. Я говорю не о безобразном отношении к католикам. Я говорю о сильном и неизменном ощущении того, что Запад в период позднего Средневековья сошел с теологических рельсов и заблудился. Заблудился настолько безвозвратно, что противоречия между церквями Востока и Запада стали непримиримыми. Есть в этом что-то такое — в непримиримости. Как католик, который с восхищением смотрел на православие еще до появления у меня мысли стать православным, я не осознавал всей глубины теологических различий, которые нас разделяют.
Если позднее Средневековье было важнейшим переломным моментом в истории церквей Востока и Запада, то величайший католический богослов того времени и возможно, величайший теолог латинского христианства Фома Аквинский в православии считается воплощением того, Что Пошло Не Так. В приближенном виде можно сказать, что его считают ярчайшим примером гиперрационализма, который охватил западное христианство, а со временем привел к гибели этой веры. Так ли это? Честно говоря, я не знаю. У меня нет богословского образования и знаний. Но я знаю, что многие православные христиане, вспоминая Фому Аквинского, думают о нем негативно.
Поэтому представьте мое удивление, когда я, читая «Божественную комедию» и особенно ее третью часть «Рай», обнаружил, что там очень многое вполне совместимо с православием. Я имею в виду то, что вся часть «Рай» является повествованием об идее спасения/очищения от грехов как о высшей благодати. Я знал, что теологической основой для Данте при написании «Божественной комедии» стал схоластицизм, и поэтому не ожидал, что мистицизм там будет таким всеподавляющим.
Кто-то из моих читателей прислал мне позавчера ссылку на рецензию вышедшей недавно богословской книги о православном прочтении Фомы Аквинского. Взгляните на эти выдержки:
Вторая часть книги посвящена в основном положительному отношению Византии к Фоме Аквинскому, что объясняется внутренней преданностью Фомы духовным отцам и константинопольской «заботой о терминологической точности, которой вряд ли можно отказать в звании „схоластическая“». Его представление о признании доминиканцами византийского схоластицизма показывает, что такое расположение появилось не благодаря каким-то эксцентричным чудакам, а благодаря «величайшим ученым и выдающимся государственным деятелям империи». Но в отличие от полных энтузиазма императоров, епископов и богословов, были и хулители Фомы Аквинского, считавшие, что он чрезмерно полагался на логику и языческую философию. Анализируя эти претензии, Маркус Плестед (Marcus Plested) показывает, что в их трудах обнаруживается неглубокое и ограниченное понимание Фомы Аквинского, за что их довольно часто и резко критиковали другие византийцы.
Третья часть книги касается восприятия православными Фомы Аквинского после падения Византийской империи в результате ее захвата османами (1453 год) и по сей день. Здесь историческая повествовательная линия проходит от ошеломительного и разнообразного анализа взглядов греческих и русских читателей до жесткого раздвоения, появившегося в 19-м веке и ставшего «основой современного православного склада ума, неточно отражающего византийское наследие». Плестед винит в этом резко негативном и аномальном прочтении Фомы Аквинского (все, что идет с Запада) в основном движение славянофилов, которое усилилось, когда теологи из диаспоры столкнулись с застойным томизмом начала 20-го века и посчитали Фому «удобным мальчиком для битья». Такая привычка порой превращалась в дряхлый via negative (метод отрицания), когда оппозиционно настроенное православие начинало отождествлять себя с тем, чем оно не являлось. Зачастую это выливалось в реакционное богословие, а в худших случаях в веру, где основу составляло противодействие папству. Плестед признает, что в этой оппозиционной схеме в большей степени отражается культура, нежели теология, потому что «в биполярном мире ничто не кажется более естественным, чем раздвоение». Свою работу он заканчивает анализом сегодняшнего дня и ноткой надежды на то, что зловоние такой дихотомии рассеется, и возобновится конструктивный диалог между аквинистами и православием.
Очаровательно. Опять же, я не теолог, чтобы судить о написанном выше. Может быть, ты, более осведомленный читатель, предложишь свои суждения на эту тему и примешь участие в разговоре?
Еще одна проблема Востока-Запада. PEG сообщил в «Твиттере» о статье в католическом журнале Crisis, где ее автор Габриэль Санчес (Gabriel Sanchez) озвучивает строгое предостережение против недавнего заявления папы Франциска о том, что католическая церковь должна многому научиться у православия в вопросах децентрализованного церковного управления. Санчес призывает не спешить, и рассказывает о нынешнем остром соперничестве между Вселенским патриархом в Стамбуле и Московским патриархатом за право лидерства в православном мире, а также приводит другие примеры юрисдикционной грызни. Вот выдержка:
Кто-то может увидеть в этих недавних событиях злополучное отклонение от вполне здоровой жизни и системы управления православной церковью. Но это будет ошибкой. Со времен падения Константинополя в 1453 году история православия была отмечена, и можно даже резко сказать, определялась междоусобной враждой и фракционностью, поскольку те немногие православные церкви, которые не находились под мусульманским игом, усилили свое практическое значение, а более древние патриархаты ушли в небытие. В 20-м веке значительная часть православия находилась за рамками тесного духовного общения с отдельными церквями по самым разным причинам юрисдикционного, доктринального и шовинистического характера. Сейчас ситуация улучшилась, но остаются вопросы по поводу того, как долго это продлится. Кроме вышеупомянутого спора в Катаре, сохраняется напряженность в Эстонии, Македонии и на Украине, где за власть борются три разные православные церкви. Поскольку Вселенский патриарх и Московский патриархат вцепились сегодня друг другу в глотки, непонятно, сколько пройдет времени, прежде чем они порвут отношения друг с другом.
Смысл анализа этих событий не в том, чтобы предоставить католикам подленькую возможность заявить о победе над православием, а в том, чтобы дать Римской католической церкви и миссиям sui iuris, находящимся с ней в тесной связи, шанс поразмышлять о значении коллегиальности и синодальности в практическом плане, и о том, что это означает для второго по численности вероисповедания в мире. Да, посторонние невзгоды в виде исламских вторжений и коммунистического гнета несут свою, причем немалую долю вины за беды православия. Но нельзя не признать, что его конфедеративная модель управления — небрежная, ненадежная, автономная — нейтрализовала попытки православной церкви коллективно самоутвердиться, выступив против усиливающейся волны секуляризма, и одновременно решила множество проблем, которые напрямую влияют как на веру, так и на нравственность.
К великому сожалению, Санчес прав. Слава Богу, у нас нет такого ощущения на уровне приходов, но оно присутствует, и это настоящая беда.
Санчес далее пишет вот о чем:
Возьмем для примера проблему контрацепции. Не будет преувеличением сказать, что верующий православный христианин может пойти в одном американском городе к трем разным священникам и получить по этому вопросу совершенно разные ответы, где будет все — от полного запрета и запрета на абортивные средства до абсолютной вседозволенности. Кто прав? Кто ошибается? Даже если местный начальствующий иерарх или некий священник дает авторитетное суждение по данному вопросу (что случается редко), всегда найдется другой иерарх из другой юрисдикции, который выступит с иным суждением. Но проблема не только в этом. Известный священник и комментатор Русской православной церкви заграницей Джон Уайтфорд (John Whiteford) недавно высказал мнение о том, что одним из возможных мотивов решения церкви дистанцироваться от собрания епископов стало то, что в других православных юрисдикциях Северной Америки «есть добропорядочные прихожане и даже священнослужители, открыто выступающие за однополые браки и заявляющие, что моногамные гомосексуальные отношения не являются грехом».
Какой авторитет и какая власть в православии может сказать им что-то другое?
С сожалением должен заявить о том, что священник Джон Уайтфорд прав в этом вопросе. Пусть более информированные православные читатели этого блога объясняют остальным, «какой авторитет и какая власть в православии может сказать им что-то другое». Авторитет и власть в православии дело довольно сложное, и если я попытаюсь дать им свое объяснение, боюсь, что могу многое перепутать. Но я бы отметил, что у православия нет такой сильной тяги к тому, чтобы давать четкие определения вещам и явлениям, как это пытается делать католицизм. То, что католики в некоторых случаях могут посчитать случайностью, православным может показаться характерной чертой.
Но при всем уважении мне хотелось бы выступить против утверждений Санчеса о том, что католическая доктрина о церкви справляется с этим лучше. Теоретически мне понятно, что католицизм с его четкими линиями власти и полномочий должен работать лучше. Но на практике он работает так же плохо или даже хуже, чем православие с его недостатками. По крайней мере, в нашей стране это именно так. Позвольте объясниться.
Бегущие от хаоса и либерализма протестантских церквей в католицизм беженцы видят в Риме доктринальную твердыню, где можно укрыться от бурь и потрясений современности. Теоретически это верно. Но многие новообращенные с удивлением и даже с изумлением замечают, что несмотря на теоретическую ортодоксальность Римско-католической церкви, ортопраксия, включая учение ортодоксальной католической доктрины, либо присутствует очень слабо, либо вообще отсутствует в зависимости от прихода и епархии. Вы очень редко найдете епископа (если вообще найдете), который выступает против католической ортодоксии, но часто речь идет лишь о сохранении видимости. На практике епископы в своих епархиях допускают всевозможные виды ереси. Вы можете пройтись по приходам и обязательно найдете священника и исповедника, который будет говорить вам то, что вы хотите услышать. В католицизме должно присутствовать доктринальное единство, однако на деле оно существует лишь номинально. Как-то раз во время исповеди в соборе Св. Патрика в Нью-Йорке я поспорил с одним священником, который сказал мне, что нам с женой надо начать пользоваться средствами контрацепции. Не могу сказать, что эти вещи являются нормой, однако такого рода послабления в американском католицизме на практике (в отличие от теории) случаются гораздо чаще, чем может показаться людям со стороны.
Сразу отмечу, что в этом виновата не только католическая система руководства или отсутствие таковой. Всем церквям сегодня приходится жить в современном светском мире, у которого совершенно иные представления о власти и авторитете, нежели в прошлые столетия. Вот почему многие американские католики, как прихожане, так и священники, воспринимают богословские учения и наставления Рима как предложение, но не как авторитетное заключение, несущее в себе зерно истины.
Верно и то, что католики недовольны фактической ересью в жизни своих приходов и местных католических общин, и иногда в связи с этим начинают обращаться к православию как к образцу ортодоксии и серьезности церкви. Они правы — в определенной степени. Как отметил священник Джон Уайтфорд, в некоторых православных общинах в США все чаще поднимается вопрос о правах геев. Я являюсь православным всего семь лет, и у меня очень ограниченный опыт пребывания в православных приходах США. Говорю об этом в качестве меры предосторожности, дабы люди относились к моим оценкам соответственно. На мой взгляд, православие очень сильно зависит от чувств верующих в отношении этих вещей и от мощной коллективной убежденности в силе традиций. А поэтому оно просто не знает, как действовать в условиях современной жизни. Мне кажется, православие не понимает, что делать с последствиями влияния современности на sensus fidelium (инстинктивное разумение верующих) в нашу эпоху и в нашей культуре, когда появляются христиане, считающие, что они имеют право выбирать то, во что хотят верить, и отказываться от подчинения власти Священного Писания, традиции и церкви.
Никто этого пока не понимает. И ни у одной из сторон нет права чувствовать себя победительницей. Рим может подумать, что у него есть такое право, однако его деятельность за последние полвека кажется довольно жалкой. Православие выглядит лучше в глазах осажденного традиционалиста и консервативного католика; но я думаю, это в основном из-за того, что православие на Западе присутствует слабо, и оно еще не столкнулось в полной мере с мощью современности, где главный упор делается на индивидуализм и потребительство. Одно дело бороться с большевиками, потому что их никто не любил. И совсем другое — бороться с торговыми центрами, которые любят все. Кроме того, есть большая разница между православием в приходах с большим количеством новообращенных и православием в старых приходах северо-востока, отличающихся этническим однообразием. Когда я был одним из тех разочарованных католиков, которому надоело плохое богослужение и хаос в богословии, и смотрел на Восток со слепым восхищением, один мой православный знакомый сказал, что мои ощущения от православия складываются только на основе общения с американскими новообращенными, которые в большинстве своем испытывают энтузиазм от популярной православной культуры. Если бы я побывал в католических приходах с таким же большим количеством новообращенных (если бы такие вещи существовали), я бы нашел там точно такой же энтузиазм и тягу к традициям и теологии Рима. Мне кажется, это было важное замечание.
Я говорю об этом не в целях защиты православия от католицизма, или наоборот. Мне бы хотелось увидеть больше примирения и сближения — этакое «окопное экуменистическое братание» в форме практического сотрудничества между ортодоксальными католиками и консервативными протестантами по вопросам, вызывающим общую озабоченность (например, движение против абортов). В 2001 году я написал статью в Wall Street Journal, будучи ревностным католиком, который восхищался православием, и которого раздражало абсурдное в своей враждебности отношение афонских монахов к Иоанну Павлу II, когда он посетил Грецию. Вот выдержка:
В отличие от своих православных собратьев, понтифик живет в реальном мире. Он понимает, что для выживания, а тем более для процветания христианства в третьем тысячелетии верующим непозволительно ссориться из-за старых обид и недовольств. Между Востоком и Западом существуют глубокие теологические разногласия, и любое движение за объединение христианских церквей, делающее вид, что это не так, является лживым. Но разве взаимодействие в борьбе с функциональным нигилизмом, сопровождающим распространение потребительских ценностей, не важнее, чем суетливый спор по поводу тезиса о «филиокве» (спорный пункт в христианской церкви относительно того, от кого приходит Святой Дух — лишь от Отца или от Отца и Сына — прим. перев.)? Папа знает, что ключевой вопрос в эпоху постмодернизма и глобализации состоит не в том, какой разновидности христианства будет следовать мир, а в том, будет ли он исповедовать христианскую веру вообще.
Говорят, что православные греки считают Иоанна Павла символом западного стиля жизни, к которому они относятся с презрением. Но кого они пытаются одурачить? Понтифик, ставший настоящей карой для воинствующей идеологии атеизма, которая предала мученической смерти миллионы православных верующих, в то же время является самым ярым врагом могущественного западного секуляризма. Обращают ли православные на это внимание последние двадцать лет? Читают ли они его работы? Наверное, нет. Выдающийся богослов русского православия ныне покойный Александр Шмеман жаловался на полное безразличие своей веры к миру. Он говорил, что официальное православие живет в «тяжелом, статичном и окаменевшем мире иллюзий». «Православное сознание не заметило падения Византии, реформ Петра I, революции. Оно не заметило революции в умах людей, в науке, в образе и формах жизни. Короче говоря, оно не заметило ход истории», — написал Шмеман в своем частном журнале. А Иоанн Павел заметил.
Прошло тринадцать лет, я сегодня православный христианин, но я все равно в основном придерживаюсь того, что написал в 2001 году. Иоанну Павлу II тоже не удалось успешно сопротивляться модернизму, причем даже в собственной церкви (хотя он вместе со своим преемником Бенедиктом заложил основы настоящего сопротивления). Однако Иоанну Павлу и Бенедикту пришлось иметь дело с такими культурными силами, которые в значительной степени обошли православный мир стороной, а сейчас вторгаются в него и будут это делать и дальше. Внутри православия я слежу за дальновидными лидерами типа митрополита Илариона (Алфеева), который является кем-то вроде госсекретаря Московского патриархата. В 2012 году он сказал журналу Crisis:
Теологические различия между Римом и православным Востоком хорошо известны. За исключением ряда аспектов из области богословских догматов, это различия в учении о первенстве в церкви, и более конкретно, о роли епископа Рима. Данная тема обсуждается в рамках православно-католического диалога, который идет несколько десятилетий на заседаниях созданной в этих целях совместной комиссии.
Но сегодня первоочередное значение приобретает иная проблема — проблема единения православных и католиков в деле защиты традиционного христианства. К нашему великому сожалению, значительная часть протестантских конфессий к началу 21-го века приняла либеральные ценности современного мира и по сути дела отреклась от соблюдения библейских принципов в сфере нравственности. Сегодня Римско-католическая церковь на Западе остается главным оплотом, выступающим в защиту традиционных нравственных ценностей — таких, например, как супружеская верность, недопустимость искусственного прекращения человеческой жизни, возможность брачного союза только между мужчиной и женщиной.
Следовательно, когда мы говорим о диалоге с Римско-католической церковью, мне кажется, что сегодня приоритетом этого диалога должен быть не тезис о «филиокве», и не главенство папы Римского. Мы должны научиться взаимодействию в том качестве, которое находим сегодня в себе — в состоянии раскола и отсутствия единения церквей. Мы должны научиться воспринимать друг друга не в качестве соперников, а в качестве союзников, поняв, что у нас есть общее миссионерское поле деятельности и общие вызовы. Перед нами стоит общая задача по защите традиционных христианских ценностей, и сегодня крайне важны совместные усилия, но не по причине неких теологических соображений, а в основном потому, что мы должны помогать нашим народа выживать. Именно эти приоритеты мы поддерживаем в ходе диалога.
Я согласен с этим на тысячу процентов. Не считаю сентиментальным экуменизмом слова о том, что католицизму и православию есть чему поучиться на ошибках друг друга, есть что перенять из успехов друг друга. Габриэль Санчес прав, когда выдвигает на передний план юрисдикционную грызню внутри православия и отсутствие единого учения церкви, называя это важной проблемой православной экклезиологии. Но было бы неправильно говорить о том, что Римско-католическая церковь решила эту проблему благодаря своей структуре доктрины о церкви. На самом деле, в практическом плане в католической доктрине гораздо меньше единства, чем кажется.
С другой стороны, Санчес это и не оспаривает, в связи с чем его очень тревожит желание папы Франциска передать власть местным епархиям, поскольку там присутствует немало практической ереси. Я понимаю эту тревогу и разделяю ее как симпатизирующий посторонний наблюдатель за католицизмом. С учетом культурных реалий жизни на Западе, то, что сегодня является просто серьезной богословской проблемой для православия, может стать доктринальной катастрофой для католицизма, если он примет более ортодоксальную модель — даже в том случае, если, как считает православие, децентрализованная модель исторически более верна. Будет любопытно посмотреть, насколько хорошо православная экклезиологическая модель будет сохранять и охранять веру в предстоящие десятилетия и века, когда православные страны будут модернизироваться, пропитываясь светским сознанием и капиталистическим динамизмом. Если, конечно, это произойдет.
Прошу вас присылать свои замечания и отзывы. Пожалуйста, будьте снисходительны и доброжелательны к противоположной стороне теологического раскола. Дойдя до конца этой статьи, вы могли забыть о том, что начал я с воспоминаний о Фоме Аквинском и о православии. Очень хотелось бы узнать, что думают по этой теме читающие данный блог католические и православные богословы.
