Данная статья - фрагмент книги «Триумф импровизации: адаптация Горбачева, вовлеченность Рейгана и конец холодной войны» (The Triumph of Improvisation: Gorbachev’s Adaptation, Reagan’s Engagement, and the End of the Cold War, copyright 2014).
Президент Джордж Буш-старший почувствовал ветры перемен в Восточной Европе с момента своего вступления в должность. Он понятия не имел о том, куда могут привести эти изменения и в какой момент они прекратятся. Его приоритетом было не допустить того, чтобы они привели к масштабному насилию.
Как политик и лидер Буш не был похож на Рональда Рейгана. Забавно то, что он пообещал «держать под контролем свою харизму» и открыто признавал, что у него «нет никакого визионерства».
«Если вы дадите мне десятку, то я верну ее назад и скажу: "Дайте мне восемь", — сказал он своим спичрайтерам. — И вам повезет, если я выполню на шесть». Иногда он говорил прямо. «Мы знаем, что работает: работает свобода. Мы знаем, кто прав: права свобода».
Иногда его слова сильно отличались от слов его предшественника. «Мы всегда будем пытаться говорить ясно, - подчеркнул он во время своей инаугурационной речи, - поскольку прямота заслуживает похвалы, но то же самое можно сказать о деликатном подходе, и он имеет право на существование».
Буш-старший принес в Белый дом свое безукоризненное резюме – конгрессмен, посол в ООН, посланник Соединенных Штатов в Китае, директор Центрального разведывательного управления и в последние восемь лет вице-президент. Его отец Прескотт Буш (Prescott Bush) был одним из «мудрецов» восточного истеблишмента, представители которого находились в окружении Франклина Рузвельта и Трумэна, он был республиканцем, сформированным по образцу Генри Стимсона (Henry Stimson), Роберта Ловетта (Robert Lovett) и Джона Макклоя (John McCloy). Он внушил своему сыну представление о том, что долг по отношению к стране стоит выше политики. Джордж Буш был самым молодым летчиком военно-морских сил в годы Второй мировой войны; он был последним ветераном этого конфликта, избранным президентом страны.
«Для обычного человека, как и для интеллектуала, изменения сегодня не осуществляются в левом направлении, - заявил Буш во время своей президентской кампании. - Уныние по поводу Запада, «болезнь», о которой мы так много слышали всего несколько лет назад, теперь отступают, и на их место приходит здоровая уверенность в нашей способности решать, изменять и расти». Однако подобную оценку в начале 1989 года разделяли не все интеллектуалы. Тем не менее, Буш сохранял оптимизм: «Если мы продолжим двигаться по этому пути, - подчеркнул он, - то революционная концепция свободы, воплощенная в западной демократии, несомненно, восторжествует». Мечтая о победе, Буш также понимал, что 1989 год в Восточной Европе был тем периодом, когда надо было проявлять осторожность и деликатность. Вопрос о том, будут ли предполагаемые изменения мирными, зависел от того, как будет реагировать Кремль. Буш понимал, что словесные декларации не изменят реальность. Это не он использовал выражение «империя зла» в 1983 году и не он говорил о «другом времени, другой эпохе» в 1988 году. Он не был агрессивным воином холодной войны, но он и не стал в течение 1980-х годов наивным оптимистом. «Холодная война не закончилась», - отметил Буш в беседе с журналистами после посещения Рейганом Красной площади.
В то время, как Советский Союз менялся, Буш, выступая на совместном заседании Конгресса 9 февраля 1989 года, заявил: «Благоразумие и здравый смысл требуют, чтобы мы попытались понять значение происходящих там изменений, чтобы мы проанализировали нашу политику и после этого действовали с осторожностью». Несмотря на проводимые Горбачевым реформы, «фундаментальным фактом продолжает оставаться то, что Советы сохраняют очень мощную военную машину, которая может быть использована для достижения тех целей, которые нередко противоречат нашим». Умеренности, по его мнению, следовало отдавать предпочтение, а иллюзии нужно отодвинуть в сторону. «Поэтому давайте отнесемся к новой открытости серьезно, но давайте также будем реалистами», - подчеркнул он.
Человек, которого Буш назначил своим советником по национальной безопасности, – Брент Скоукрофт (Brent Scowcroft) – считал, что многие советские цели противоречат американским целям. «Я думаю, что холодная война еще не закончилась», - заявил Скоукрофт в интервью газете Washington Post вскоре после своего возвращения на ту позицию, которая у него была в годы правления администрации президента Форда. Красная Армия продолжает отбрасывать мрачную тень на Центральную Европу, советская военная помощь продолжает поступать на Кубу и в Никарагуа, огромный советский ядерный потенциал по-прежнему угрожает свободному миру. «Я с подозрением относился к мотивам Горбачева и скептически воспринимал его планы на будущее», - отметил Скоукрофт позднее. Если бы Горбачев не был преданным марксистом, отмечал Скоукрофт, московские внутренние круги выбрали бы кого-нибудь другого для управления Советским Союзом. Скоукрофт считал, что «цель Горбачева состояла в восстановлении динамики социалистической политической и экономической системы, а также в оживлении Советского Союза внутри страны и на международной арене для того, чтобы конкурировать с Западом». Подобные цели не превращали его в друга Соединенных Штатов. Во всяком случае, популярность Горбачева на Западе сделала его «потенциально более опасным, чем его предшественники, каждый из которых за счет своих агрессивных шагов спас Запад от опасности, связанной с попыткой выдавать желаемое за действительное в том случае, когда речь заходит о Советском Союзе». Советское вторжение в Афганистан, если следовать подобному образу мысли, продемонстрировало эту истину американской общественности, привыкшей уже к разрядке. В отличие от Брежнева, Горбачев ничего не сделал из того, что могло бы потрясти в негативном отношении американский народ, - пока ничего не сделал.
Скоукрофт считал, что энтузиазм Рейгана, а также окружавших его мужчин и женщин, возобладали над трезвым расчетом, связанным с национальными интересами Соединенных Штатов. Желание прежней администрации «заявить об окончании холодной войны, не принимая во внимание того, что для этого потребуется», вызывало у него беспокойство. То же самое относилось к разговорам об уничтожении ядерного оружия. Каким бы ужасным ни было это оружие, оно «являлось необходимым элементом американской стратегии, направленной на то, чтобы держать Советы припертыми к стене, а также компенсировать огромное превосходство Советов в обычных вооружениях». Таким образом Скоукрофт поддерживал Буша в его желании проявлять осторожность в отношении сближения с Горбачевым. Он приказал провести всесторонний анализ американо-советских отношений. Получив проект стратегического обзора от Госдепартамента, он поручил Роберту Блэквиллу (Robert Blackwill), пользовавшемуся большим уважением сотруднику внешнеполитического ведомства и курировавшему отношения с Европой и Советами в Совете национальной безопасности, а также своей собственной протеже Кондолизе Райс (Condoleezza Rice) заняться подготовкой нового аналитического доклада. Еще до того, как он был готов, Скоукрофт выступил за проведение в ближайшее время саммита, который, по его мнению, мог лишь обеспечить пропагандистскую победу Горбачеву».
Скоукрофт и Буш рассчитывали выиграть время. Они не были полностью уверены в том, как им следует действовать, и поэтому позволили бывшему госсекретарю Генри Киссинджеру вновь проявить себя на самом высоком уровне. 17 января 1989 года Киссинджер встретился в Москве с Горбачевым и говорил с ним в духе реалполитики (realpolitik). «Я несколько раз повторил, что невозможно изменить 70-летнюю историю Советского Союза, 400-летнюю историю России и 200-летнюю историю Соединенных Штатов, - сказал Киссинджер Горбачеву. - Если произойдет конфликт между нашими двумя странами, мы сами проиграем, а другие получат преимущество». Американская внешняя политика склонна быть миссионерской по своему характеру, продолжал Киссинджер, тогда как советская внешняя политика носит оборонительный характер. Обеим сторонам нужно выйти за рамки этих фундаментальных различий, выйти за рамки «деталей» контроля над вооружениями. Новая администрация в Вашингтоне не заинтересована в том, чтобы бросить вызов «интересам безопасности» Советского Союза, и, кроме того, Буш не так увлечен идеей стратегической оборонной инициативы (SDI), как его предшественник, отметил Киссинджер. Горбачев «был готов направить Добрынина в Соединенные Штаты или принять Скоукрофта в Москве, сообщил Киссинджер в Вашингтон, или мог бы приехать в качестве эмиссара кто-то другой, если у Скоукрофта не получится по срокам. Соответствующую ноту следует направить через советского посла в ООН, но лучше, если она будет от имени Скоукрофта, хотя для сохранения конфиденциальности этого канала, будет лучше, если внешний конверт будет от меня».
Вероятно, амбиции Киссинджера существенно поблекли в тот момент, когда новый госсекретарь Джеймс Бейкер (James Baker) подчеркнул слова «будет лучше, если внешний конверт будет от меня». Бейкер, который ничем не был обязан Киссинджеру, не собирался делиться своей властью. Как и его давнишний партнер по теннису Джордж Буш, с которым они играли в паре, Бейкер восемь лет числился «умеренным» в администрации Рейгана, и почти каждый день в течение этого срока консерваторы смотрели на него с подозрением. Во время слушаний по вопросу о его утверждении в должности критики набросились на Бейкера из-за недостатка у него опыта в области традиционной внешней политики и его предыдущей деятельности в качестве специалиста по проведению политических кампаний. Однако Бейкер был не в меньшей мере подготовлен для этой работы, чем Джордж Шульц (George Shultz). Оба они окончили Принстонский университет, затем служили в военно-морском флоте и были министрами финансов. Оба они понимали принцип, сформулированный Дином Ачесоном (Dean Acheson), в соответствии с которым важнейшая роль госсекретаря состоит в том, чтобы выстраивать и поддерживать политическую волю внутри страны для достижения внешнеполитических целей. Оба они верили в переговоры, подкрепляемые силой, а также в возможность достижения договоренностей. И оба они установили личные связи с Эдуардом Шеварднадзе.
Во время своего обучения в Принстоне Бейкер написал курсовую работу о временном правительстве Александра Керенского, которое недолго находилось у власти в период между крушением династии Романовых и большевистской революцией. В начале 1989 года он присоединился в оценке к Скоукрофту, который с осторожностью относился к попыткам выдавать желаемое за действительное. «Прогресс в области контроля над вооружениями, прав человека и ситуации в Афганистане» служили «основаниями для оптимизма», подчеркивал он в своих рабочих материалах, подготовленных для заседания кабинета 23 января 1989 года. «Однако реализм требует проявления благоразумия» - несмотря на колоссальные изменения, произошедшие с 1981 года, когда Бейкер работал главой администрации президента Рейгана, Советский Союз продолжал оставаться «хорошо вооруженной сверхдержавой, враждебно настроенной по отношению к американским ценностям и интересам». Бейкер был тверд, но занимал непредубежденную позицию. Советы «стоят перед сложным выбором», написал он Бушу в феврале 1989 года. «Мы не оказываем никаких услуг Горбачеву, если помогаем ему избежать необходимости принимать подобные решения… Он сделал выбор в области контроля над вооружениями, потому что существовала такая необходимость». Склонность администрации Буша к осторожности вызвала критику практически с первого дня ее работы, и критиковали ее за то, что она не идет в ногу с теми изменениями, которые представляются неоспоримыми для столь большого количества наблюдателей. Рейган в одном из своих интервью, которое он дал весной того года, заявил, что Буш ведет себя слишком осторожно в переговорах с Горбачевым».
Патриций Буш не стал бы так говорить - ни публично, ни в частном порядке, однако Рейган оставил после себя довольно беспорядочное наследие. Огромный дефицит федерального бюджета, образовавшийся в результате рейганомики, заставил нового президента пытаться сделать больше с меньшим количеством средств. Озабоченность по поводу дефицита федерального бюджета хорошо чувствовалась в течение президентской кампании 1988 года. «Послушайте меня внимательно: никаких новых налогов», - заверил Буш на съезде Республиканской партии. Вместе с тем, продвижение демократии в Восточной Европе, конечно же, имело внушительный ценник. «Политическое решение в Польше не может быть осуществлено без помощи со стороны Запада», - так было сформулировано предложение финансиста Джорджа Сороса (George Soros), оказавшееся на рабочем столе у Кондолизы Райс. «Действительно, обе стороны начали реализовывать социальный договор, будучи твердо убежденными в получении такой помощи». Эмоции были сильно разогреты в Польше, признал Буш 23 июня 1989 года в беседе с Гельмутом Колем, однако, по его мнению, «следует действовать осторожно и не выбрасывать деньги на ветер».
Рейган также передал Бушу в качестве наследства такое видение мира, которое последний не считал безопасным. Буш полагал - как и Скоукрофт, а также другие окружавшие его в 1989 году советники, - что ядерное оружие служит необходимым средством устрашения, и оно должно быть сохранено. До тех пор, пока Красная армия представляет собой угрозу для Западной Европы, ядерное оружие будет защищать мир, считал он. Буш не был против сокращения стратегических вооружений, однако он хотел с осторожностью продвигаться по этому пути. Он не намеревался вступать в конфликт с военно-морским флотом, представители которого выступали против предлагаемой инспекции подводных лодок в рамках Договора о сокращении стратегических вооружений (START). Ему также было известно, что консерваторы будут настаивать на том, чтобы любой договор сопровождался возможностью проводить неограниченные исследования в области стратегической оборонной инициативы. Хотя Буш и поддерживал противоракетную оборону, он был настроен скептически. Он не понимал, как она сможет заменить доктрину взаимного гарантированного ядерного уничтожения (Mutual Assured Destruction), и, кроме того, он не был уверен в том, что у правительства имеется достаточно ресурсов для того, чтобы позволить проведение исследовательских и опытно-конструкторских работ в этой области.
Позиция президента по вопросу о ядерном оружии, соответственно, вызвала критику со стороны Кремля. Горбачев видел в ней нарушение духа Рейкьявика. Одним своим отказом от планов уничтожения ядерного оружия Буш должен быть разочаровать советского лидера. Что бы ни сделал президент в первые несколько месяцев пребывания в должности, это не изменило бы, вероятно, мнение Москвы относительно осложнения ситуации в результате потери понимания и импульсов, достигнутых с администрацией Рейгана.
Как бывший глава ЦРУ Буш учитывал то, что американские разведывательные службы не могли окончательно разобраться в том, как относиться к Горбачеву. «Некоторые аналитики считают происходящие изменения политики всего лишь тактическими по своему характеру и движимыми потребностью создания передышки после очередного раунда соревнований», - подчеркивалось аналитическом докладе национальной разведки (National Intelligence Estimate) под заголовком «Советская политика в отношении Запада: вызов Горбачева» (Soviet Policy Toward the West: The Gorbachev Challenge). Сторонники этой точки зрения считают, что «идеологические императивы марксизма-ленинизма и его враждебность по отношению к капитализму имеют постоянный характер. Они указывают на неудачи предыдущих реформ, а также на временный характер прошлых периодов «разрядки». Они считают, что существует серьезный риск возвращения Москвы к традиционному недружественному поведению после того, как будут достигнуты предполагаемые цели экономического развития». В том же докладе Национальной разведки далее было отмечено: «Другие аналитики считают, что политика Горбачева отражает фундаментальную переоценку национальных интересов и идеологии, а также соображения в большей степени тактического характера. Они полагают, что идеологические заветы марксизма-ленинизма, включая классовые конфликты и враждебность между капитализмом и социализмом, в настоящее время переосмысляются. Они рассматривают вывод войск из Афганистана, а также сдвиг в сторону большей терпимости в отношении разделения власти в Восточной Европе как исторические изменения в советском определении национальных интересов. Они считают, что осуществляемые Горбачевым изменения получат достаточный импульс для проведения долгосрочных сдвигов в советском поведении».
Другими словами, несмотря на миллиарды долларов, направляемых американским разведывательным службам, их оценка советского поведения не предоставила вариантов для принятия политических решений. Даже самые оптимистические оценки ограничивались лишь указанием на «долгосрочные сдвиги в поведении Советов» в качестве перспективной цели. Подобного рода смешанное послание усиливало склонность Буша к проявлению осторожности. Члены его администрации не считали желательным радикальное сокращение ядерного оружия, и они не могли достичь консенсуса относительно того, насколько серьезно Горбачев относится к своим словам. Они также не могли гарантировать того, что реформированный и ставший более сильным Советский Союз не возродит напряженность, существовавшую во время холодной войны. «Когда холодная война заканчивалась в 1989 году, - вспоминает Роберт Зеллик (Robert Zoellick) - вероятно, наиболее близкий советник госсекретаря Джеймса Бейкера в тот период, - официальные лица Соединенных Штатов находились в очень невыгодном положении по сравнению с соответствующими экспертами: мы не были уверены в том, что холодная война на самом деле заканчивается».
Кроме того, они не чувствовали, что администрация ведет переговоры с позиции политической силы. В отличие от первой администрации Рейгана, Буш старший имел дело с Сенатом, наполненном демократами, а также с Конгрессом, лишенным многих «южных демократов» (boll weevil), поддерживавших проводившееся Рейганом наращивание вооружений и сокращение налогов. А те, кто остались, были сильно возмущены в связи с грязной кампанией, проводившейся Бушем старшим во время президентских выборов 1988 года. Большое расстояние отделало предвыборные ролики «Утро Америки» (Morning in America) четырехлетней давности от этой президентской гонки, и кандидат в президенты Буш действовал иначе, чем вице-президент Буш.
Президентская команда признала политическую реальность. «Протокол и благоразумие требовали, чтобы я сначала проводил консультации с членами моей собственной партии, - написал позднее Бейкер по поводу своих попыток разработать новую политику в отношении Никарагуа. – Однако в практическом плане я понимал, что поддержка со стороны демократов, составлявших большинство, была более критичной». Так поступали и умудренные политическим опытом американские наблюдатели, посещавшие Москву в первые месяцы работы администрации Буша. Они сообщили помощникам Горбачева о том, что новый президент не пользуется такой же популярностью, как Рейган, и не обладает в избытке политическим капиталом. «У него непростые отношения с Конгрессом», - подчеркнул западногерманский канцлер Гельмут Коль в январе в беседе с Александром Яковлевым. Позиция нового президента «очень непростая», сообщил Ларри Горовиц (Larry Horowitz), помощник сенатора Эдварда Кеннеди в ходе переговоров с Вадимом Загладиным. «Он хотел бы добиться успеха в области контроля над вооружениями», однако его собственные сторонники на базисном уровне недовольны его внутренними законами, а также изменением политики в отношении Центральной Америки. Во всяком случае, продолжил Горовиц, демократы в Конгрессе ведут себя «как его истинные союзники». Как бы демонстрируя свои политические мускулы, демократы в Сенате не утвердили предложенного Бушем на пост министра обороны Джона Тауэра (John Tower), несмотря на то, что сам кандидат четыре срока проработал в Конгрессе США. Ричард Чейни, следующий кандидат Буша, так высказался о Горбачеве в программе «Meet the Press» телеканала NBC: «Если бы я сегодня стал делать прогноз, то я сказал бы, что в конечном счете он потерпит неудачу. Другими словами, он не сможет реформировать советскую экономику и превратить страну в эффективное современное общество». После этого администрация Буша быстро дистанцировалась от Чейни. Однако первоначальные комментарии и последовавшие вслед за этим опровержения лишь подогрели подозрения относительно того, что администрация Буша хотела заставить Горбачева «самому поискать выход из сложившейся ситуации». Работавший в Москве посол Джек Мэтлок (Jack Matlock) вновь попытался подтолкнуть президента к проведению переговоров с Советами. «Состоящая из четырех частей повестка дня, положения которой мы успешно претворяли в жизнь в течение последних шести лет… была успешной в том смысле, что она в конечном итоге способствовала формированию значительного позитивного движения советской стороны» в двусторонних отношениях, региональных проблемах, сокращении вооружений и правах человека, подчеркнул он в одной из трех своих депеш, направленных в феврале. «Однако данная повестка дня сохраняет свой потенциал, поскольку еще много предстоит сделать во всех этих четырех областях».
Мэтлок составлял свои послания с учетом позиции так называемых реалистов в составе новой администрации. «Конечно, мы имеем немало специфических интересов, которые мы должны преследовать, - продолжал он, - однако ни одна из долгосрочных целей не является более важной, чем трансформация советской политической системы и создание в ее рамках эффективных структурных ограничений в области использования военной силы за пределами советских границ, а также переориентация советской военной машины в первую очередь на выполнение оборонительных задач». Многие сомневались в том, что это может произойти без «полного развала существующей системы». Возможно, этот развал случится когда-нибудь в будущем, признал Мэтлок, однако в ближайшей перспективе, «впервые за последние шесть лет», политические преобразования и военная сдержанность «соответствуют провозглашенным советским чаяниям». Администрация «совершила бы ошибку, если бы она не усилила стимулы для движения Советов в этом направлении».
Советники Буша старшего обнаружили в депешах Мэтлока отголоски языка рейганизма. Они хотели получить более точную информацию. Пока Буш и Скоукрофт ожидали результатов стратегического доклада, они обдумывали альтернативные варианты, призванные заменить амбициозные мечты относительно мира без ядерного оружия. В марте Скоукрофт рассматривал возможность выступления с публичной декларацией, призывающей Советы и Соединенные Штаты вывести все свои обычные вооружения из Европы. Блэквилл уговорил своего босса, и тот не поддержал предложение, которое, как он опасался, может подорвать обязательства Америки по отношению к европейским союзникам. Вместо этого Блэквилл хотел сосредоточить внимание на Германии. «Сегодня главный приоритетом американской внешней политики в Европе должна стать судьба Федеративной Республики Германии» - так начинался меморандум, составленный им и Филиппом Зеликовом (Philip Zelikow) для Скоукрофта 20 марта 1989 года. Через несколько месяцев Коль будет вновь бороться за свой пост, и многие считают, что в этом соревновании он может проиграть. Перспектива возвращения к власти СДПГ способна поставить под сомнение планы Соединенных Штатов относительно тактических ядерных ракет ближнего радиуса действия «Lance», а также, в более широком контексте, ослабить единство НАТО на фоне происходящей «горбомании» на улицах Западной Европы. Скоукрофт внес свой вклад в составление меморандума Блэквилла и Зеликова, связав перевыборы Коля с «перспективой европейского будущего», которое включил бы в себя «определенное отношение к немецкому вопросу». Он рекомендовал президенту «направить ясный сигнал немцам о том, что мы готовы сделать больше, если позволит политический климат». Предложенная идея заинтриговала президента, и он, насколько известно, сообщил Скоукрофту о том, что прочитал меморандум «с интересом».
Весной того же года Буш решил перевести фокус американо-советской дипломатии с ядерного оружия в сторону долгосрочного будущего Европы вместе с судьбой Германии, которая могла бы стать предметом переговоров. Западная Европа, как представлялось, находилась на пути к политической и экономической интеграции, однако существовала серьезная обеспокоенность. Что будет с колоссальной советской армией, остававшейся крупнейшей силой на континенте? Будет ли объединенная Европа сама обеспечивать свою безопасность? Именно этим вопросам, по мнению команды Буша, администрация Рейгана, уделявшая повышенное внимание сокращению ядерного оружия и верившая Горбачеву на слово, не уделяла достаточного внимания. Горбачев действительно обещал вывести полмиллиона солдат из Центральной и Восточной Европы. «Но даже после этих сокращений, - написал Буш 16 февраля 1989 года, - отвечая на вопросы одной японской газеты, - Варшавский пакт должен будет еще многое сделать для того, чтобы исправить дисбаланс в области обычных вооружений в Европе».
15 марта 1989 года в преддверии саммита НАТО Роберт Зеллик, заместитель Бейкера, направил своему боссу докладную записку, в которой содержался настоятельный призыв выступить с изложением «общих ценностей Запада» - демократизация, рыночная система, права человека и свобода собраний - в контексте превращения «Восточной Европы и СССР в «сообщество наций». Эта цель позволила бы «на наших условиях» положить конец «разделению Европы», противопоставить «общие ценности Запада» «более узкой территориальной концепции Горбачева относительно создания общеевропейского дома».
Зеллик рассматривал Германию «как реальную возможность продвинуться вперед и превысить ожидания». В официальных документах НАТО, относившихся к 1950-м годам, подчеркивалось, что объединение Германии является долгосрочной целью. «И нет сомнений в том, что эта тема возвращается, - отметил он. - Настоящий вопрос состоит в том, не поставит ли его первым Горбачев». Или сами немцы, возможно, его поставят – «особенно после того, как Хонеккер сойдет со сцены». Зеллик выступал в поддержку инициативы, опиравшейся на риторику лозунга «уничтожить стену», и его подход включал в себя создание «более свободных и более открытых связей между двумя Германиями в области коммуникации, потоков информации, перемещения людей, авиации (создание компании Berlin Air с немецким участием), а также окружающей среды». Почему бы не призвать к проведению Олимпиады в 2000 году, спрашивал он, на которой атлеты «из двух Германий» могли бы участвовать в одной команде?
Буш уже выступал публично с более сильной позиции. За три дня до появления меморандума Зеллика президент произнес речь в Техасском университете, расположенном в городе Колледж Стейшн. «Мудрые люди – Трумэн и Эйзенхауэр, Ванденберг и Рэйберн, Маршалл, Ачесон и Кеннан – разработали стратегию сдерживания, - сказал он, обращаясь к студентам этого университета. – Они считали, что Советский Союз, которому будет отказано в свободном продвижении по пути экспансии, повернется внутрь себя и станет заниматься решением проблем своей неэффективной, репрессивной и негуманной системы. И они были правы – Советский Союз сейчас явно сталкивается с подобной суровой реальностью. Сдерживание сработало». Существовавшая возможность указывала на то, что Соединенные Штаты должны пойти дальше. «У нас смелые цели, - заявил Буш, - они более амбициозны, чем это могли бы себе представить моим предшественники. Наши оценки показывают, что 40 лет настойчивых действий предоставили нам в результате ценнейшую возможность, и сейчас настало время продвинуться вперед за пределы сдерживания к новой политике 1990-х годов – к той политике, которая учитывает весь спектр изменений, происходящих в мире, а также в самом Советском Союзе». Буш поднял ставки, и от сдерживания советского экспансионизма перешел к чему-то новому: «Мы добиваемся интеграции Советского Союза в сообщество наций». Эта цель может быть достигнута, продолжал Буш, если Советы сократят свои вооружения, уничтожат железный занавес, перестанут вмешиваться в дела третьего мира и, самое главное, расширят область прав человека и плюрализма, а также присоединятся к международной борьбе против торговли наркотиками и разрушения окружающей среды».
Спустя две недели Буш привез свое послание в Европу. В этот момент в него уже были включены некоторые предложения Зеллика. Политика администрации «состоит в том, чтобы выйти за рамки сдерживания, - заявил Буш 31 мая в Майнце, Германия. – На протяжении 40 лет семена демократии в Восточной Европе были погружены в сон и погребены под ледяной тундрой холодной войны. Десятилетие за десятилетием, новь и вновь цветущий человеческий дух страдал от холода конфликтов и подавления, и вновь мир вынужден был ждать. Мир ждал достаточно долго. Но теперь время настало. Путь Европа будет единой и свободной».
Буш попытался изложить основные условия, которые могли бы послужить основой для окончания холодной войны: когда Европа будет единой и победит мир. А «импульс движения к свободе приходит не просто от печатного слова, транзистора или от экрана телевизора, - заявил он в Майнце, - он приходит от единственной мощной идеи – от демократии». Другими словами, холодная война может закончиться, когда Советы уйдут из ГДР и Восточной Европы и когда эти страны станут демократиями. Буш надеялся на то, что этот процесс будет мирным, однако история не гарантировала возможность такого варианта. Давление на коммунизм оказывалось в 1953, 1956, 1968 и в 1981 году, но оно было встречено силой. Американские президенты делали все возможное, восхваляя превосходство демократического капитализма. И, тем не менее, в течение 40 лет холодная война не прекращалась.
В конечном итоге только Кремль мог обеспечить мирное окончание холодной войны. «Согласен, если только эти программы не имеют ничего общего с подстрекательством к революции, - написал Скоукрофт по поводу предложенного в июне Информационным агентством Соединенных Штатов (USIA) «демократического диалога» с Восточной Европой. В то же самое время администрация Буша не имела никакого желания выступать в качестве посредника при заключении сделки, в результате которой в обмен на мирную либерализацию пришлось бы согласиться с сохранением советское господства. С учетом враждебно настроенного Конгресса и наличия недоверия со стороны консерваторов Буш не мог себе позволить выступить в роли человека, разрабатывающего соглашение «Ялта II». Его приоритеты состояли в следующем: добиться того, чтобы реформы в Восточной Европе продолжали реализовываться мирным путем; деликатно подходить к решению немецкого вопроса, стремиться к сокращению обычных вооружений, а также отвечать с умом, изобретательностью и быстротой на те события, которые никто не может заранее предсказать.
Джеймс Уилсон - историк Госдепартамента. Выраженные им в этой публикации взгляды не обязательно отражают точку зрения Госдепартамента и правительства Соединенных Штатов.
