Когда в 1989 году рухнула Берлинская стена и на исходе 1991 года распался Советский Союз, не без достаточных оснований больше всех радовались народы Восточной Европы. Остальной мир в целом разделился на две категории. Страны Западной Европы и Северной Америки видели в этих событиях триумф своей идеологии свободного рынка и праздновали «конец истории». И у них был резон ощущать свою правоту. Что касается развивающегося и неприсоединившегося мира, он испытывал смешанные чувства. Окончание холодной войны должно было стать чем-то позитивным, и они говорили об этом в разных выражениях. В то же время — и это было более всего заметно в зале для делегатов здания ООН — повсюду витало ощущение, что международное сообщество утратило равновесие. Признавали, что мир вступил в переходный период, но никому не было ясно, как долго он продлится, чем закончится и какой новый мировой порядок возникнет. Большинство делегатов считали, что новый миропорядок будет однополярным, и по этому поводу испытывали опасения.
Одним из важных событий за два года между падением стены и распадом Советского Союза явилась конференция «2+4» в 1990 году, принесшая воссоединение двух Германий и одновременное вступление единой Германии в НАТО. СССР более всего беспокоила перспектива, что как член НАТО объединенная Германия станет угрозой для него и его «восточной империи». Дабы развеять озабоченность Советов, некоторые западные государственные деятели, в частности министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер и его тогдашний американский коллега госсекретарь США Джеймс Бейкер стремились убедить Советский Союз обещаниями, что НАТО не будет стремиться к расширению на Восток, конкретно упоминая в этом контексте Польшу, Венгрию и Чехословакию.
Это «обязательство» Запада вызвало много кривотолков: сам Запад отказывался от того, что когда-либо брал на себя такого рода обязательства. Во всеобъемлющей статье 26 ноября 2009 года в «Der Spiegel» подвели итог: «...нет сомнений, Запад сделал всё возможное, чтобы создать у Советов впечатление, будто для таких стран, как Польша, Венгрия и Чехословакия, не может идти и речи об их членстве в НАТО». В телефонном разговоре с советским министром иностранных дел Э. Шеварднадзе 10 февраля 1990 года Геншер заверял его: «Одно наверняка — НАТО не будет расширяться на Восток». Бейкер тоже высказал аналогичное публичное обязательство. Необходимо помнить, что тогда Советский Союз был единым, являлся сверхдержавой, а посему Запад должен был по достоинству взвесить его озабоченность.
Когда Советский Союз стал Россией и утратил влияние, особенно при Борисе Ельцине, Запад вознамерился приступить к выполнению своего плана по ослаблению и изоляции России. Он прибегнул к политическим приёмам, на которые не мог осмелиться в советские времена. Ранее Запад признавал сферы влияния в Европе. Советы беспощадно подавили революции в Венгрии в 1956 году и Чехословакии в 1968 году, и Запад не пошёл дальше осуждающих резолюций Генеральной Ассамблеи ООН. Патетическая реакция Запада была обусловлена не только теорией сдерживания, но и признанием того, что Советскому Союзу был необходим заградительный барьер — некая «доктрина Монро».
В ходе двух десятилетий Запад заполнил пространство в «ближнем зарубежье» России, к её неудовольствию. НАТО непреклонно расширялась на Восток — Польша, Венгрия и Чехия в 1999 году, Румыния, Болгария, Словакия, Словения, Латвия, Эстония и Литва в 2004 году, Хорватия и Албания в 2009 году. Поступают сообщения, что европейцы ведут переговоры о разного рода соглашениях с Казахстаном и другими центральноазиатскими государствами. С точки зрения России все эти шаги предпринимаются наперекор ей. Понизился её авторитет, и подрывалось чувство собственного достоинства. В 2008 году В. Путин остановил дальнейший упадок во время грузинского эпизода, чем заслужил огромную популярность в стране и, возможно, несколько принуждённое уважение со стороны развивающихся стран. У стран — не членов НАТО и внеевропейских держав имеются свои экономические интересы в развитых странах, и им приходится критиковать действия России в украинском кризисе. У некоторых — собственные проблемы из-за утраченных территорий, и посему они бы закономерно выступили против аннексии Крыма Россией, однако большинство из них предпочитает не втягиваться в этот конфликт Запада и Востока.
Два десятилетия с окончания холодной войны в значительной степени оправдали опасения развивающегося мира. Запад довольно эффективно использовал свою военную и дипломатическую мощь для продвижения собственной повестки дня по смене режимов в ряде стран, особенно тех, кого считал антизападными и антиизраильскими. Уже нет Саддама Хусейна, как и Муаммара Каддафи, которых относили к врагам Запада и Израиля. Хосни Мубарак и Зин эль-Абидин Бен Али потерпели поражение, несмотря на симпатии к ним Запада; они были друзьями Запада, но спасти их не удалось из-за феномена «арабской весны». Башар Асад, ещё один антизападный диктатор, вопреки всему выстоял, потому что пользуется реальной поддержкой значительной части общества и благодаря дипломатической и материальной поддержке России и Ирана.
Сирия по-прежнему на повестке дня. Судан раскололся на две части. По мере того, как Египет склоняется в сторону России, покупая у нёе вооружение на миллиарды долларов, он попадёт под мощное давление со стороны США и их союзников, дабы «выправить» этот крен. Сопротивление военным со стороны «братьев-мусульман» получает, по крайней мере, их политическую поддержку. Террористы на Синайском полуострове представляют серьёзную угрозу египетскому господству, получая благодаря Хамасу, подкармливаемому из Катара, материальную поддержку от «братьев», которые имеют сильную базу в Газе. США и Израиль хотели бы добиться смены режима в Тегеране посредством санкций и другими способами. Иран достаточно реалистично на первый план выдвинул элементы умеренности и вступил в серьёзные переговоры по ядерной проблеме, тем самым ослабив давление на себя в плане смены режима.
Последствием всех этих событий является то, что развивающиеся страны снова осознают свою востребованность. Соперникам в нарождающейся новой холодной войне потребуются союзники не в военном, а в политическом и дипломатическом смысле. Новая холодная война — это не идеологический конфликт. Строго говоря, таковой не была и старая холодная война. Она тоже являлась противоборством за власть, сырьевые ресурсы и политическое влияние. Развивающиеся страны сегодня не склонны втягиваться в этот возобновившийся конфликт между Востоком и Западом. Именно поэтому они не поддерживают кампанию по дестабилизации Сирии, не так громко выступают с осуждением Ирана. В нынешнем кризисе вокруг Крыма те, кто не являются союзниками Запада, видят, что он бессилен обратить вспять аннексию Крыма, и они постепенно придут к выводу, что не стоит занимать чью-либо сторону. Китай — это отдельная категория. Учитывая его жёсткую приверженность принципам территориальной целостности (Синьцзян и Тибет) и суверенитета (Тайвань), он мог бы поддержать западную резолюцию в Совете Безопасности ООН, но воздержался по геополитическим причинам. Неудивительно, что Путин поблагодарил Китай, поскольку он знает, что Пекин с лёгкостью мог бы проголосовать против него. Но если Россия попытается захватить ещё больше территорий на отдаленных рубежах, к примеру, в Приднестровье, то ей следует ожидать более жёсткого неодобрения со стороны многих развивающихся стран.
Позиция Индии соответствует классическому пониманию неприсоединения. Мы в равной степени обрадовали или огорчили обе стороны — Россию, признавая её «законные интересы», и Америку, акцентируя принцип территориальной целостности и суверенитета. Некоторые люди могли бы настаивать на том, что нам следовало бы полностью сделать ставку на одну сторону (они подразумевают Америку), но наши естественные национальные предпочтения заключаются в том, чтобы не втягиваться в ссоры между другими народами. Кашмир мог бы явиться фактором в наших расчётах, но таковым не стал. Только Индия, испытывающая дефицит уверенности в себе, могла бы в этом контексте беспокоиться о Кашмире. Индия уже использует неприсоединение на практике в серьёзной игре между Саудовской Аравией и Ираном, хотя ещё рано говорить, в равной ли степени мы радуем или огорчаем обе стороны. Неприсоединение умерло. Да здравствует неприсоединение?
Автор — известный индийский дипломат, Президент Центра искусств им. Индиры Ганди (Нью-Дели), бывший постоянный представитель Индии в ООН, экс-заместитель Генсекретаря ООН.