Интервью с Павлом Делонгом – самым популярным польским актером в России

Wprost: Где вы сейчас находитесь?

Павел Делонг: В Петербурге. У меня ночные съемки. Потом я поеду на Украину, в Киев, тоже сниматься.

– Вы написали мне sms-сообщение.

– Да, написал. Потому что я внимательно прочел ваше интервью с Кристиной Курчаб-Редлих (Krystyna Kurczab-Redlich), которое меня поразило.

– Вас разозлило, что многолетняя польская корреспондентка в России сказала: «Я беседовала с ним в телестудии перед Олимпиадой в Сочи. Он был возмущен тем, что я говорю на тему Путина. Он зарабатывает там невообразимые деньги и стал уже очень богатым и популярным в России человеком. Он не оказывает влияния на польскую культуру, не играет роли какого-то моста и не лоббирует в Польше в пользу России, а просто занимается своей карьерой».

– Меня это разозлило, так как вы намекали, что я боюсь. Вы спровоцировали ее на эти ответы. Впрочем, Кристина Курчаб-Редлих уже не в первый раз пытается меня дискредитировать, говоря, что я предатель, что я занимаю пропутинскую позицию. А это с огромной радостью подхватили некоторые польские таблоиды.

– А вы не такой.

– Нет. В мае прошлого года на моей страничке для поклонников появилась моя фотография в российской военной форме. Но разместил ее не я, а одна из групп моих российских поклонников.

– Я помню, с медалями за Афганистан.

– Вы опять повторяете неправду. Я не очень хорошо разбираюсь в наградах, но, если я не ошибаюсь, на фотографии был только нагрудный знак за окончание военной академии. Вопрос: когда я играю немца и ношу, например, железный крест, я оскорбляю чьи-нибудь чувства? Так мы далеко зайдем. Таблоиды устроили шум, будто я состою на службе России, подлизываюсь к Путину. Но я ни к кому не подлизываюсь. Таков мой ответ. В нашей стране мы продолжаем поиски врагов. Меня поразило, как мало надо, чтобы развязать истерию. А особенно шокировало меня то, как легко манипулировать людьми. Я оказался подходящим человеком на роль врага, делающего карьеру в стране, которой управляет Путин. А вы знаете, в скольких и каких мундирах я играл: и в немецком, и в американском, и в польском. Но почти никто не обратил внимания, что на следующей фотографии на той же странице, которую я повесил в тот же день, 9 мая, были изображены мчащиеся кавалеристы с подписью «Прекрасная польская кавалерия». Это был мой комментарий. Я не мог удалить ту запись, потому что оскорбил бы этим чувства не только русских, но и украинцев, белорусов, татар и многих других.

– Почему?

– Потому что 9 мая для многих в России – это не только день Победы, но день памяти тех, кто погиб на войне, а этих жертв было очень много. И это следует уважать. Очень легко совершить ошибку, не зная реалий, то есть обычаев данной страны. В России и странах бывшего СССР очень многим нравится то, что я делаю, и они очень мило это выражают. На одном Facebook есть четыре моих фан-клуба, и когда в дни государственных праздников…

– Российских?

– Да, российских. В эти дни, например, в День защитника отечества, они присылают мне поздравления. 9 мая - тоже. Я работаю там, и меня воспринимают как польско-российского актера…

– А не как поляка, который работает в России?

– Я воспринимаю себя так, хотя я одновременно работаю во Франции, а в ближайшее время начинаю съемки в польско-чешско-словацкой картине. Но там, в России, меня считают польско-российским актером. Я не в силах на это повлиять. Меня принимают за своего. На 9 мая я устраивал интернет-чаты с моими поклонниками и старался объяснить, что для поляков их День Победы, на котором базируется миф СССР и сила современной России, – это, скорее, символ очередного порабощения, день, в который мы, на самом деле, утратили независимость, символическая дата начала в Польше гражданской войны. Я объясняю им, что для нас Вторая мировая война закончилась де-факто в 1989.

– Вы помните, что несколько лет назад Владимир Путин назвал распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой XX века.

– Я помню, это был шок. Я еще вернусь к теме исторического сознания. Когда-то польские СМИ интересовались исключительно моей личной жизнью, и я попался в ловушку образа «дежурного героя-любовника». А сейчас вы пытаетесь завести меня в другую ловушку.

– В какую?

– В политическую. Журналисты звонят мне и просят дать комментарий на тему польско-российских отношений, президента Путина, ситуации в Крыму…

– Вы работаете в основном в России и за российские (преимущественно  государственные) деньги.

 Я уже сказал, что работаю не только в России. Я не политик, не публицист, не чье-то доверенное лицо. Почему в нашей стране так легко манипулировать общественным мнением, убедить в том, что Делонг хочет подлизаться к Путину? Это не имеет ничего общего с реальностью.

– Ангела Меркель сказала, что Путин утратил связь с реальностью.

– Я говорю сейчас не о политике, а об охоте на ведьм, которых удобно сжигать на костре. Что касается моих якобы пропутинских взглядов, я отправил вам ссылку на трейлер французского фильма об убийстве Анны Политковской. Я сыграл в нем в 2010 году.

– Кого?

– Российского оппозиционного журналиста, друга Анны. Я сомневался, соглашаться ли мне на эту роль. Я сомневался, получу ли я после этого российскую визу, и даже позвонил своему знакомому российскому кинопродюсеру с вопросом, впустят ли меня в Россию, если я сыграю в фильме о Политковской. Он рассмеялся и сказал: «Ты думаешь, что большой медведь обратит на что-то такое внимание?» Тогда я был во власти стереотипов, я хуже знал Россию.

– Вы встречались с Путиным?

– Нет, я играю здесь в фильмах, а не встречаюсь с политиками. А фильм о Политковской в России можно было скачать в интернете. Потом его заблокировали. Мне никто не диктует здесь, что говорить, я сам выбираю, с кем сотрудничать, в каких картинах играть. Сейчас я работаю в совместном российско-украинском фильме. Вы можете себе такое вообразить?

– С трудом.

– Этот продюсер снимал сериал «Анна Герман». Покажите мне польского актера, который бы отказался сыграть в таком фильме?

– Вы были там единственным поляком?

– Да. Я играю немца - врача, спасающего еврейскую девушку. Сюжет разворачивается во время Второй мировой войны.

– Вы играете по-русски? Я спрашиваю, потому что Даниэль Ольбрыхский (Daniel Olbrychski), который отказался от своих обязательств в России, заявил, что русский язык ассоциируется у него теперь с агрессивной военной риторикой господина Путина.

– Жест Ольбрыхского очень важен. Однако не следует забывать о другой важной вещи: договор на участие в этом фильме я подписал много месяцев назад, разорвать его сейчас было бы очень сложно, потому что за ним стоят серьезные обязательства. Я предполагаю, что в случае господина Ольбрыхского административно-финансовый аспект был не настолько существенным. Я – простой винтик в кинематографической махине, я не мог бы бросить сотни людей, с которыми я сейчас работаю, с которыми меня связывает договор. Если кто-то от меня этого ждет, то он не дождется.

– Я думаю, что вас считают пропутинским актером как раз из-за Ольбрыхского.

– Об этом следовало бы спросить его самого, но мне так не кажется. Я солидарен с тем, что с конца ноября происходит на Украине. Я был недавно в Киеве, на Майдане – после провозглашения правительства Яценюка. Там лучше всего заметно, как старый, преисполненный ностальгией режим с имперскими корнями сталкивается с европейскими ценностями. Я работал на Украине в 2012 году и думал, что этот народ лишился стержня, утратил идентичность. И вдруг оказалось, что у них есть силы, что они хотят перемен, справедливости.

– А президент Путин говорит, что это фашисты, которые проходили обучение в Польше.

– Я говорю не об этом. Вы ведете разговор, придерживаясь одной линии, одной концепции. А одновременно упрекаете в том же самом Россию. Украинцы вернули себе чувство собственного достоинства. А россияне… Они считают, что Украина – это их земля, сердце Киевской Руси, их культура и «братский украинский народ». А мы говорим «Литва! О родина!» (А.Мицкевич, поэма «Пан Тадеуш», – прим.пер.). Где, значит, находится польское сердце?

– Но мы не захватываем чужих территорий.

– Однако захватывали. Пилсудский (Józef Piłsudski), кажется, в 1920 году отправил генерала Желиговского (Lucjan Żeligowski) занять Вильно. И как чувствовали себя литовцы? А сейчас Вильнюс – столица Литвы.

– Но господин Делонг!

– В октябре 1938 года мы заняли Заользье, и снова вошли в Чехословакию в 1968 в составе войск Варшавского договора.

– Но ведь вторжение в Чехословакию инспирировал Советский Союз.

–  Я говорю это затем, чтобы мы помнили, что присваивают себе разные народы, и что присваивает Россия в контексте Украины. Скажу честно, у меня сердце кровью обливается, когда я бываю во Львове. Вся моя семья – из Станиславова. Но я не требую, чтобы Украина отдала Львов Польше. Границы были определены в 1945, и точка. А Россия отдала Крым Украине в 1954. Я считаю, что передвижение границ – это опасное дело.

– Я смотрю на это через призму циничных выступлений Путина.

– Я не понимаю этого польского удивления действиям Путина и реакции россиян. Он уже давно не скрывал своих планов, а у большей части российского населения - довольно консервативное историческое и политическое сознание.

– Как вы выдерживаете в такой обстановке?

– Российское общество меняется, эволюционирует. В Польше кто-нибудь помнит, о том, что два года назад во время президентских выборов были антипутинские манифестации?

– Их быстро разогнали, а демонстрантов посадили в тюрьму.

- Но люди вышли на улицы! Россияне знают, что государство, власть – это враги гражданина, и они каждый день ведут «борьбу» с этим государством в будничных делах: например, не платят налоги. Каждый предусмотрительный россиянин выводит свои деньги в европейские банки (настолько мало доверяя своему государству), учит детей за границей. Но одновременно россияне чувствуют, что Россия – большая и сильная, что она встала с колен, что ее гражданином быть не стыдно. Они гордятся именно этой великой Россией. С европейской точки зрения эту страну понять невозможно. Нас разделяет стена, которая не в последнюю очередь состоит из предубеждений.

– Я не понимаю: вы пытаетесь их оправдать, говорите, что это какой-то избранный народ, которому позволено больше, чем другим?

– Это ваши слова, что им больше позволено, и что они избранный народ. Я только стараюсь их понять. У меня здесь много друзей, больше, чем в Польше. На день рождения одного из них мы поехали в Рим. Мы долго обсуждали место России в европейской культуре, роль России в мире, и часа в три утра один из участников нашей компании произнес: «Наша матушка-Россия всегда защищала народы, которые она брала под свое крыло». И тут одновременно встали трое: моя невеста-армянка, продюсер-украинец и я. И Эмма говорит: «Ты скажешь еще, что в Катыни польских офицеров выстрелом в затылок убивали немцы?» И что мы услышали? Конечно, немцы. Я добавлю только, что это был вполне образованный человек. Для меня это был шок. Тогда я понял, каково историческое сознание россиян.

– При Ельцине в учебниках российской истории Катынь упоминалась. Путин велел ее вычеркнуть. Вы об этом знаете?

– Знаю. В своих разговорах с россиянами, со зрителями я говорю об истории, о том, что нас отличает. Наша роль – изменить их мышление.

– Что вы такое говорите? Там живет 140 миллионов человек, и большинство из них крайне консервативны в политическом и историческом плане.

– Но бывают инициативы, которые исходят от россиян и отвергаются поляками.

– 2015 год был объявлен Польско-российским годом, никто ничего не отвергает: министры культуры и иностранных дел, несмотря на политическую обстановку, не отменили никаких мероприятий. Так что я бы не волновалась.

– А я волнуюсь. Потому что одна польско-российская картина как раз из-за этой обстановки точно снята не будет. Российский продюсер показывал мне сценарий, который по своей форме напоминает польский фильм «Колоски» (Pokłosie). Сюжет рассказывал о российской семье, которая узнает однажды о страшном прошлом дедушки, который служил в НКВД и расстреливал польских офицеров. Вы можете себе представить, что россияне хотели снять такой фильм?

– Кто собирался его финансировать?

– Государство. Софинансировать.

– Очень странно. Ведь Путин издал указ о недопустимости представления истории на основе негативных фактов.

– Со стороны российского руководства согласие на создание такого фильма было. Сейчас из-за политической ситуации они отказались от этой идеи, нам сообщили, что сейчас не самое подходящее время для такой ленты. Но будет сериал о 80-х годах в Польше и России. В нем будет рассказываться о молодой польке из семьи оппозиционеров и молодом русском – сыне высокопоставленного члена партии. Их любовь разрушают польские и советские спецслужбы. Это подлинная история. Я надеюсь, что сериал будет снят.

– Тоже за государственные деньги?

– Да, Первого канала. Польское телевидение интереса не выразило. Политическая обстановка здесь ни при чем, дело было задолго до крымских событий. Однажды я привез в Польшу проект сериала «Анна Герман», он тоже никого не привлек.

– На прошлой неделе российский государственный телеканал делал в Польше репортаж о поляках, обучавших украинских фашистов. Вы представляете?

– Я осознаю, что российское телевидение делает программы такого рода. Я только пытаюсь показать вам то, что происходит внутри России. Я оказался здесь не по собственной воле: в Россию меня привели жизненные обстоятельства.

– Раньше вы говорили, что в Польше потратили зря десять лет своей профессиональной жизни.

– В 2004 году я начал играть во Франции, потом были Украина, Россия, Белоруссия. Я смог профессионально ожить только за границей. Скажу откровенно, я ни о чем не жалею. Я не снимался ни в одной антипольской картине, чего не могут сказать о себе некоторые другие польские коллеги.

– Вы имеете в виду фильм «1612» с Михалом Жебровским (Michał Żebrowski)?

- Или, например, «Волчье солнце», в котором есть отчетливые антипольские мотивы. (Это история о молодом чекисте, который в 1924 году попадает на территорию Польши, чтобы предотвратить вторжение войск «белых».) Однако я считаю, что нам следует создавать общую польско-российскую культурную платформу. Мы не можем изменить географию: Россия всегда будет нашим соседом. Одновременно я вижу, что некоторые российские авторы очень хотят разобраться с историей. По другую сторону находятся СМИ, которые работают как огромный пропагандистский станок. Но и мы в польских СМИ прибегаем к пропаганде. Вернусь еще раз к моему разговору с Кристиной Курчаб-Редлих об Олимпиаде, который состоялся еще до событий на Майдане, до обострения политической обстановки. Госпожа Курчаб-Редлих огульно обвиняет всех россиян. И это предвзятость.

– Мне кажется, она обвиняет не россиян, а Путина.

– В данном случае россиян тоже. Это как если бы россияне нападали на организацию ЧЕ-2012 в Польше. Поляки тоже любят порой ударить себя в грудь и заявить, что мы не такие белые и пушистые. Я знаю, что с вашей помощью могу обратиться не только к польским, но и к российским читателям, потому что это интервью могут перевести на русский. Вы знаете, в России я не слышал ни одного дурного слова о поляках, со мной не было никаких неприятных историй из-за моей национальности. Никто не говорил мне в спину: «Этот полячишка». Максимум – «пшек» – от того, как мы шипим, говоря по-польски. Обычные русские уважают поляков. А уважают ли обычные поляки русских? Политическую оценку я оставлю политикам. Хотя, скажу, чтобы не осталось недоговоренностей, что я оцениваю эту ситуацию однозначно и негативно отношусь ко всем действиям Путина, нацеленным на изменение границ Украины. Война за территории – это что-то из Средневековья.

– Я повторю за Адамом Ротфельдом:  это не война за территорию, а война за власть над умами.

– Разумеется. Можно наблюдать следующее явление: два сталкивающихся друг с другом сознания. Одно – демократическое, проевропейское, а второе – из XIX века. Возможно, поэтому Путин опасается, что происходящее на Украине может в любой момент перекинуться на Россию. Но я бы хотел остановиться на нашей стране. У нас нет выбора, нам нужно стать сильным государством. Ведь Россия воспринимает только сильных – в экономическом, политическом, военном смысле – партнеров. А мы каждый год теряем тысячи поляков, которые покидают страну в поисках лучшей жизни. Я тоже уехал, хотя предпочел бы работать в Польше. Я считаю, что нашей стране нужно пройти процесс глубоких изменений, чтобы нам не пришлось больше испытывать перед Россией страх.

– Вы не собираетесь просить российское гражданство?

– Нет. У Жерара Депарье были на это причины, в основном налоговые. Хотя, мне кажется, он немного сошел с ума (Павел Делонг отвечает на телефонный звонок, говорит на прекрасном русском). У нас десять минут. За мной сейчас приедет водитель, я еду на съемки.

– Скажите под конец, что вы думаете о президенте Путине.

– Гораздо интереснее, что думают о нем россияне.

– Но вы поляк.

– Но я знаю, что они говорят, думают. Они считают, что это лидер, который им нужен. Они верят, что только сильный человек способен сохранить порядок в их стране. Мировые политики, в том числе польские, долго считали Путина гарантом стабильности. По мнению россиян, он поднял Россию с колен. Россия не знает другого режима, кроме авторитарного. Может быть, нужно уважительно отнестись к выбору ее граждан? Хотя агрессию я не приемлю. Но если мы все будет только протестовать, между нашими странами не будет диалога. Позвольте мне оставаться мечтателем и верить, что будет мир. Я вам еще кое-что расскажу. Россияне хотят сделать фильм под названием Destination Mars. Я выступаю в качестве продюсера от Франции. Есть сценарий, сюжет рассказывает о путешествии на Марс в 2020 году. На одном корабле оказываются русские, американцы, французы, немцы, китайцы.

– А поляки?

– И один поляк, которого буду играть я. Всем этим людям придется вместе работать, они представители одной планеты, одного вида. Конечно, будут моменты враждебности, напряженности. Но закончится все хорошо.

– Вы сказали, что вы мечтатель. Это немного наивная позиция.

– Фильм «Аватар» рассказывал о поиске лучшего мира.

– Только выйдя из кинотеатра, мы видим аннексию Крыма и угрозу войны.

– Или мы друг друга поубиваем, или постараемся жить по-другому, более мудро. Для этого необходима сила и большой запас политического реализма. Но мне кажется, что у Польши сейчас нет ни того, ни другого. Мы, судя по всему, забыли, что в 1939 году Запад нас предал. И не только в 1939, в 1945 тоже. А если бы мы воспользовались нашим историческим шансом в XVI и XVII веках, возможно, сейчас существовала бы Речь Посполитая трех народов – польского, литовского и русского. 

– Если начнется война, вы останетесь в России?

– Мой дом – в Польше. Вторая мировая была войной двух идеологий. Сейчас война идет за деньги, а за них умирать не стоит.

– То есть в случае чего вы готовы отказаться от российских денег?

– Вы не поняли, о чем мы все это время говорили?