Не радуйтесь раньше времени

После окончания финансового кризиса пять лет назад влиятельные политики говорили, что теперь у них все под контролем. Но взгляд за кулисы показывает, что с тех пор все стало только хуже. Следующий кризис обещает быть еще более тяжелым.

Естественно, они встречаются не в офисе. Это неофициальный разговор. Встреча назначена в кафе одного отеля. При входе встречает администратор. «Вы бронировали столик?» Столик забронирован в нише с видом на лондонский Сити, мировой финансовый центр. За углом находится Банк Англии, впереди, в переулках, спешат люди: специалисты по торговле — в сером, аналитики — в синем. Рестораны заполнены, перед барами толпится народ. Смех, музыка, шампанское. Рождество все ближе. Время бонусов. Один только банк Barclays выпускает почти три миллиарда евро.

Трое мужчин начинают разговор. По одну сторону сидит пожилой мужчина – седина, рубашка с легким шелковым блеском, британский флаг на запонках. Он – значительная фигура в мире экономики, его слова приводят в движение рынки и миллиарды. По другую сторону – двое более молодых мужчин, которые тоже иногда оказываются на приеме у глав национальных банков или разговаривают по телефону с Ангелой Меркель. Они рады, что им удалось встретиться с ним. Что он может рассказать? Как он оценивает ситуацию?

Двое мужчин не придерживаются единого мнения. Один считает, что впереди — трудные времена, возможно, еще один банковский кризис. Другой с ним не согласен. Показатели же хорошие. В Сити даже настрой хороший. Недавние скандалы? Это единичные случаи. Он говорит немного быстро, будто сам себя хочет успокоить.

Старший коллега его терпеливо слушает. «То есть вы опасаетесь, что мы снова окажемся в финансовом кризисе?» – говорит он после небольшой паузы. Оба смотрят на него.

Здесь он должен был сказать то, что он обычно говорит в интервью, в официальных беседах. «Мы находимся на пути восстановления» или «Пациент пережил самое страшное». В конце концов, он – ведущий представитель института, который одним только словом может потрясти мир или успокоить его.

Но он не говорит этого. Он только улыбается: «Теперь я опасаюсь, что после нашего разговора ваш страх только усилится». Тишина. Еще один финансовый кризис? Еще одно падение экономики? Миллионы безработных. Банкротство компаний. Сокращение рабочего графика. Спасение банков за счет миллиардов налогоплательщиков.

***

Прошло ровно пять лет с того момента, как мировые державы в начале апреля 2009 года на саммите «Большой двадцатки» в Лондоне — на «решающем саммите», как тогда сказала Ангела Меркель — дали обещание. Это была попытка мирового правительства спасти экономику и ограничить полномочия банков, вызвавшие крупнейший за век кризис.

Главы  правительств заседали два дня. Звучали доклады о последствиях банковского кризиса. Президент Всемирного банка сказал тогда за рабочим ужином: «Впервые с 1945 года мировая экономика падает на 1,5%. Смертность среди детей повысится. Погибнут 200 тысяч детей».

И они начали спорить. Кто был виноват? Встал Барак Обама и сказал: «Да, правда, кризис начался в США, я беру ответственность». И они размышляли, что же делать дальше. Они направили один триллион на экономику. К удивлению, они сошлись во мнении в одном вопросе. Они приняли решение ограничить банки, даже Великобритания и США, которые до этого противились таким мерам. В конце дискуссии они говорили об историческом дне. Никогда больше не повторится такой финансовый кризис, говорил Обама. Занимавший на тот момент пост британского премьера Гордон Браун заявил: «Мы наведем порядок в банках». А Ангела Меркель с облегчением заявила: «Да, мы усмирим монстра».

***

Пеер Штайнбрюк находился тогда в эпицентре разбирательств, и он верил, что саммит сделает наше будущее безопаснее. Зимой 2013 года он сидит в своем офисе в бундестаге и говорит: «Я был тогда в эйфории. Я считал это настоящим прорывом». Он помнит даже точные слова, с которыми обратился к прессе: «Каждый участник, каждый продукт и каждый рынок должны контролироваться».

Он встает, идет к полке. Его книга о финансовом кризисе — бестселлер, как он говорит. Начинает ее читать, это отрывки из самого трудного времени в его политической жизни.

Однажды, на одном из заседаний, министр финансов Франции передала ему записку. «При коммунизме происходит передача банков государству, а потом они становятся банкротами. При капитализме сначала банки становятся банкротами, а потом их передают государству».

Однажды во время рабочей поездки в Санкт-Петербург, ему сообщили по телефону, что банку HRE нужна финансовая помощь – еще целые миллиарды. Откуда их взять?

А потом наступило воскресенье 5 октября 2008 года. Немцы начали активно снимать денежные средства. В банкоматах стали заканчиваться крупные купюры. Очереди перед банками: это была картина того, как могла бы выглядеть Германия, похожая на время незадолго до захвата власти Гитлером. «Мы знали, что нам необходимо действовать». Канцлер и Штайнбрюк вышли к прессе: «Мы говорим вкладчикам, что их сбережения в безопасности».

Блеф! Государство не могло так быстро получить деньги. «Иногда вы в вашей политической жизни доходите до такой точки, когда необходимо действовать».

На саммите в Лондоне звучала масса обещаний – создание строгого надзорного механизма в отношении банков и хедж-фондов, ограничение бонусов банкиров, создание всемирной системы раннего оповещения об опасностях.

«Это подействовало молниеносно, – говорит Штайнбрюк. – Но многое до сегодняшнего дня не реализовано». И основной вопрос остался без ответа: кто решает? Политика или финансовые рынки?

Ох уж эти брокеры! Он их видит по пятницам во франкфуртских барах: холодные, будто не с этой планеты. «Когда к ним обращаешься и говоришь, что их деятельность связана с большими рисками, они реагируют так, будто ничего не понимают».

***


Лондон. Район Мэйфер. Раннее утро среды, декабрь 2013. Бар PunchBowl, принадлежавший до недавнего времени Гаю Ричи, бывшему мужу Мадонны. 250-летняя история, темное дерево, постоянные гости как, например, Джуд Лоу. Игорь уже ждет. Он — банкир, инвестор. Что вы выбрали из напитков? Капучино? Он смотрит с жалостью в глазах. Эль или светлое? Эль.

Год назад он вышел из бизнеса. Довольно. Довольно денег. Довольно банковской жизни. Он не был трейдером, зато был инвест-банкиром. Прекрасная профессия – покупка компаний, биржевая торговля, большое колесо, большие риски. Но не для любителя капучино.

Эта профессия ему надоела. Поначалу, незадолго до начала финансового кризиса, ему банк стал платить меньше денег за его сделки, предпочитая отдавать деньги спекулянтам. В ходе кризиса ему стали давать еще меньше денег, потому что спекулянты все деньги проигрывали. Теперь, после окончания финансового кризиса, деньги снова получают спекулянты. «У меня есть друзья, непонятно, чем они занимаются. Это нельзя контролировать или запретить».

«Все очень просто. Есть люди, которые играют в покер. Если запрещаешь покер, они начинают играть в блэкджек. Если запрещаешь блэкджек, они начинают играть в рулетку». Еще один эль?

Он не имеет ничего общего с тем образом, который был у Штайнбрюка. Застиранная футболка-поло, он потягивает пиво и размышляет о своем. «Не существует серебряной пули», – говорит он с русским акцентом. Не существует серебряной пули, которая могла бы уничтожить монстра.

«В чем заключается смысл банка? – спрашивает он вдруг. – Он дает людям деньги, чтобы они могли построить дом, начать свое дело, выстроить свое будущее. В этом был их смысл».

Теперь он инвестор и занимается тем, что банки делают все меньше – дает компаниям деньги. Он использует перемены в системе.

Но откуда приходят эти перемены? И как работают эти трейдеры, о которых говорят? Чем они опасны?

Один из них, Квеку Адоболи, находится уже больше года в тюрьме в Портленде, на юге Англии. Время от времени к нему приходит его адвокат Пол. Время от времени он пишет горькие письма друзьям. Дела у него не очень, говорят они.

Из-за действий Адоболи банк потерял 2,3 миллиарда долларов. Он занимает третье место в мировом рейтинге ненадежных трейдеров.

Новые законы, более жесткий контроль – все это не предотвратило его деяний. Адоболи чуть было не удалось разрушить крупнейший швейцарский банк. Это произошло летом 2011 года, через два года после саммита «Большой двадцатки», в период, когда, казалось, что ситуация под контролем. Ужасный случай, который многое говорит о положении в финансовой сфере.

Когда Адоболи встал на путь обмана, ему не было и 30-ти лет. Он работал в паре с более молодым коллегой и торговал акциями в объеме 50 миллиардов долларов. Работа с 6 утра до 10 вечера, времена трудные, банки должны возвращать деньги, которые они потеряли во время кризиса. Он сидел перед монитором, перед графиками и цифрами, каждую секунду приходило новое электронное письмо, сообщение от клиента, оповещение, и он продолжал терять деньги. Однажды ему позвонил клиент. Он ждал падения на бирже, желая продать ценные бумаги. Теперь Адоболи, чтобы обезопасить банк, нужно было найти клиента, который захочет сделать обратное – купить акции. Он его не нашел. Банк потерял 400 тысяч долларов. Но Адоболи этого не хотел. Он придумал ответную сделку и ввел ее в систему. Вскоре после этого он получил деньги обратно.

Это день, в который трейдер научился чему-то фатальному. Раньше такие люди, как он, были на паркете. Каждый умудренный опытом трейдер может рассказать много историй о неудачниках, которые слишком много на себя брали. Они покупали, потому что цена сильно падала, и ставили на то, что она вскоре снова повысится. Но иногда курс падал незадолго до окончания торгов и больше уже не поднимался. Потери никто не мог покрыть. И если денег не было, то к вечеру он терял свое место и свое состояние. И все видели, что он не смог расплатиться за свою ошибку.

Адоболи никогда не учился на этом, как и все его поколение. Банкиры разучились платить за свои ошибки и брать на себя ответственность.

С этого дня Адоболи сам начинает строить свой мир. Он отодвигает потери в будущее, прибыль – в прошлое, записывает их в систему, а они на самом деле были реальные. Нужно только разбираться в IT-системах банков, которые во время глобализации превратились в крупные банки. Здесь легко спрятать один миллион или даже сто миллионов – таков был ежедневный лимит Адоболи.

Он не выдержал. Не определил ли такое развитие его руководитель Освальд Грюбель? «Я полагаю, мы должны больше рисковать», – говорил он вскоре после саммита в Лондоне. Адоболи любит рисковать и поначалу только выигрывает. «У тебя всегда светит солнце», – хвалит его руководитель. «У меня с собой как раз есть зонт», – говорит Адоболи. Если будут потери, он останется сухим. Страха, что начальник его может наказать, у него нет.

***

Мы, европейцы думаем, что крупный банк строится, как одно из предприятий – по принципу пирамиды. Наверху – руководитель, который больше всех зарабатывает, внизу подчиненные. Общая культура, информация идет сверху вниз и обратно.

Но крупный банк, даже если он расположен во Франкфурте или Лондоне, не является европейским. Это творение глобализации. Это не пирамида, а архипелаг, много отдельных островов, связанных между собой под поверхностью воды. Нет ощущения общности, большое количество информации остается на островах.

Главный начальник здесь не зарабатывает больше всех. Больше всего получают инвест-банкиры. Деньги для них – это не только деньги, это авторитет и статус. Твой бонус большой? Тогда ты звезда. Все сразу хотят советов, набиваются в друзья. У отдела Адоболи раньше было много друзей. Шесть миллионов прибыли в 2009 году, 11 миллионов в 2010, 64 миллиона только в первом полугодии 2011 года.

Но в один день Европа погрузилась в кризис. Адоболи проигрывал. Через три месяца он понял, как развивалась ситуация. Утром 14 сентября 2011 года он пошел в церковь помолиться. Днем он написал электронное письмо, которое потрясло его банк, весь Лондон. «Сожалею, что я вам доставляю эти неприятности».

Он получил семь лет тюрьмы. От его коллег невозможно получить какую-либо информацию, они отнекиваются, врут, даже если им показываешь их письма, где упоминается Адоболи. Почему его не остановил его руководитель? «Потому что я дурак», – говорит он.

***

Долгое время от Йориса Лайендика нет ответа – ни в электронной почте, ни в Твиттере. Он говорит, что обходится без почты. Ничто не должно его отвлекать, он должен работать. Его офис находится на севере Лондона, но он проводит много времени в ателье своей соседки по офису, художницы, где на полу раскиданы теннисные мячики и скульптуры – немного хаоса.

Лайендик – антрополог. Уже два года о нем говорят в Сити. Раньше он изучал Египет, роль женщины в исламе, теперь он выбрал новый объект исследований – банкиров. За последние два года он растворился в их среде. Он никогда не думал, что его это вначале так воодушевит, а затем так расстроит.

Случай с Адоболи логичен, говорит он. «Это продукт системы». Какова же система?

«Американская система – конкуренция. Мы говорили многим трейдерам – враг находится рядом с тобой. Друг против друга, зачастую на одном рынке. В одном банке они в год выгоняют по 5% людей. Самых плохих. Каждый год».

Какое значение это имеет для культуры?

«Отсутствие безопасности означает отсутствие лояльности. Я бывал в банках, там внезапно опустели целые коридоры. Входят сотрудники отдела персонала, и начинается… Такие люди, как Адоболи, которые приносят деньги, прославляются».

И никто не смотрит, чистая ли это прибыль?

«Никто не хочет знать об этом. Люди из удаленных офисов мне сказали, что шефы делают все, чтобы ни о чем не знать. Как только они узнают, они начинают нести ответственность».

Бывшие сотрудники этой сферы говорят, что в банках еще много таких, как Адоболи.

«Было бы неверно сказать: “Найдите их, выгоните их, и проблема будет решена”. Как социолог я смотрю на структуры. Не индивидуумы, а структура приводит к таким скандалам. Удивительно, что не последовало еще такие случаи. Но их и не отслеживают в должной степени».

Антрополог еще долго говорит о структуре, в которой он видит настоящую катастрофу для человечества. Необходимо что-то делать. «Я хочу предупредить своих сограждан. Они должны знать, что здесь происходит. Я думаю, что пойду в политику. Я знаю банкиров, которые во время последнего кризиса приобрели оружие». Они хотят уметь защищаться, когда дело дойдет до развала, пустых супермаркетов и погромов.

***

Банкиры должны искать риски, это часть их профессии. Кредиты теряются, биржа то поднимается, то опускается. Но руководителям банков больше не знаком риск, чувство поражения. Из последнего кризиса они вынесли следующее: «Нас спасут». Или, как говорится на кризисном жаргоне – «Too big to fail». Крупный банк никогда не cможет уйти на дно, потому что он потащит за собой и других.

С момента саммита в Лондоне крупные банки стали еще сильнее, небольшие банки были выкуплены. Такие банки смогут и дальше шантажировать государства. Объем банка Barclays больше, чем ВВП Англии.

Эти крупные банки снова начинают вести нечестную торговлю и именно с деньгами, которые центробанки принесли в экономику. Этот капитал крутится все сильнее и сильнее. Поскольку проценты низкие, люди покупают все и практически по любой цене.

Пузыри растут, как это было в 2008 году с недвижимостью. В США сейчас неимоверно быстро растут цены на коммерческую недвижимость. В Германии жилая недвижимость переоценена на 20%. Центробанк предупреждает, что банки легкомысленно выдают кредиты, что стало одной из основных причин последнего кризиса.

В последние месяцы кредитов и долгов компаний становится больше, количество неблагонадежных фирмы растет. Такие бумаги раньше покупали специалисты. А сегодня это фонды, в том числе, пенсионные. Это миллиардные сделки.

Все большая опасность исходит со стороны теневых банков – хедж-фондов и других финансовых компаний. «Они уже давно не контролируются, как следовало бы», – говорит Пеер Штайнбрюк. Зачастую у них офис на Каймановых островах, и они спекулируют на суммах, которые по объему равны ВВП Германии в течение следующих 20 лет.

Многие сотрудники этих теневых банков во время последнего кризиса были трейдерами в инвест-банках. Это было раньше в Lehman в Лондоне, рассказывает один из них. Тогда его к себе позвал руководитель Дик Фалд. Он спросил: «Как ты сможешь заработать для меня триллион долларов». Парнишка попытался заработать хотя бы миллион. До осени 2008 года, когда банк обрушил мировую экономику.

В тот день он был на свадьбе одного банкира в Нью-Йорке. Это был замечательный день, до того момента, как у всех начали звонить мобильники. Все больше людей начало выходить из церкви. Было созвано чрезвычайное совещание. Трейдеры потеряли целое состояние. Это только деньги, говорит он. За год он зарабатывает столько, сколько его мама, работающая учительницей, зарабатывает за всю жизнь.

Подруга спросила его тогда: «Что это значит для нас?» «Спроси лучше, что это значит для мира», – ответил он.

В последующие недели он оставался в Нью-Йорке, работал как сумасшедший. Он пытался сократить ущерб, получить что-то для клиентов. «Вокруг тебя рушится целая индустрия, это великое время». 

Такие события делают коллектив более сплоченным. Он остался с командой, с которой тогда работал. Они вместе перешли в хедж-фонд. Мы делаем то же, что и раньше. Трейдерские операции.

Саммит что-то изменил?

Он мотает головой.

– Контролируют ли регуляторы и ведущие политики ситуацию?

– Абсолютно нет.

– Но банки стали безопаснее?

– Там теперь еще больше риска.

 – Опасаетесь ли вы, что повторится ситуация, как это произошло с Lehman?

– Вы знаете, история никогда е повторяется, но она рифмуется, – процитировал он Марка Твена.

В таком же ключе говорят и другие умные люди, и поскольку они не банкиры, то говорят об этом открыто. «Финансовая система сегодня безопаснее, чем во времена до краха Lehman. Ситуация даже хуже», – говорит Дидье Сорнетте, исследователь предпринимательских рисков ETH Zurich.

«В течение следующих пяти лет нужно исходить из того, что может случиться схожая катастрофа, быть может, она будет еще хуже», – говорит Симон Джонсон, профессор Массачусетского технологического института (MIT) в Бостоне.

«Теневые баки могут создать кризис 2015-2020 годов», – сказал Глава британского Управления по финансовому регулированию (FSA), лорд Адэр Тернер. Как это может произойти? Почему не реализовано то, что обещали Браун, Обама и Меркель пять лет назад? Кто не допустил приятие необходимых мер? И почему?

***

Только за прошедшие два года у его состоялось 200 разговоров с ними. Они просочились в его офис и тут же стали обращаться на «ты». «Привет, Маркус». Они давали ему тексты законов. Один человек, с которым он не был знаком, связался с его секретарем с просьбой назначить встречу. «Черт, депутат ЕС из ХДС, ответственный за новые законы на финансовых рынках», – говорил Маркус Фебер.

Он в этом бизнесе десятки лет, такого натиска раньше не было. Банки боролись с развитием событий, прибегали к лоббированию, самому влиятельному в мире. «Банкиры применяют наиболее инновационные подходы в поиске брешей в законах», – говорит Фербер. Неподалеку от аэропорта Франкфурта есть интернет-узел, которым пользовалась армия. Именно там располагались трейдеры, чтобы получить пару долей секунд и быть быстрее конкурентов.

Но это он запретил, говорит Фербер. И кроме этого, он и его коллеги кое-чего достигли – запретили опасные продукты, ограничили бонусы, обязали банки увеличить собственный капитал. Это были отличные успехи.

В целом регуляторы проиграли. Они больше не контролировали финансовые споры, чей объем в десять раз больше, чем весь мир производит за год. Банки выиграли. В Европе у правительств есть много других забот. В США на принятие правила Волкера о торговых ограничениях, налагаемых на финансовые учреждения, ушло четыре года. Когда закон был представлен три месяца назад, газета Financial Times написала: «Принятие неэффективного курса нельзя ошибочным образом принимать за настоящий прогресс».

Фербер и его соратники не могут быть довольны борьбой, которая никак не кончается. О иногда это доставляет удовольствие, говорит он. Однажды к нему зашел главный лоббист Goldman Sachs. Он сказал, что Goldman абсолютно невиновен в финансовом кризисе. «А почему вы разрабатывали продукты, которые привели целые государства к краху? Знаете, для меня вы – Дарт Вейдер», – сказал Фербер.

***

Постоянно одни нападки – лоббисты, спекулянты, банкиры. Юргену Фитчену надоели  вечные  претензии, он хочет возразить. Поэтому он в этот февральский день пришел в Немецкий театр в Берлине, где проходит презентация книги по экономике.

Фитчен – один из двух руководителей Deutsche Bank. Он больше, чем банкир, он не только руководит институтом, но и оказывает влияние на судьбы стран, является важнейшим немецким голосом в мировой экономике.

В политике были рады, когда два года назад он вместе с Аншу Джейн встал у руля банка. Фитчен, казалось, заслуживает доверия – прямая осанка, уверенный голос. Он родился в Харзефельде на севере Германии, где проживает 12 тысяч человек. Его родители владели небольшой гостиницей Linde, мама, которую звали «тетушка Ильзе», была известна приготовлением рулетиков из капусты. Когда Фитчен отмечал свое 60-летие в Харзефельде, пришли старые приятели, с которыми он играл в настольный теннис.

В банке он долгое время отвечал за клиентов фирмы и занимался тем, чтобы выдавать компаниям деньги, которые им необходимы для развития благосостояния Германии.

Фитчен привел к смене культуры в Deutsche Bank. Все сотрудники должны быть честными, служить клиентам и думать в долгосрочной перспективе, а не только о быстрых деньгах.


Но Deutsche Bank погружается в один скандал за другим, даже если речь идет о старых грехах. Его критикует в письме финансовое надзорное ведомство, и письмо это оказывается в открытом доступе. Министр финансов Вольфганг Шойбле публично раскритиковал его: «Банки очень находчивы, когда речь заходит об обходе регуляторов. Да, я знаю, что банки считают, что уже хватит. Но я недавно сказал Юргену Фитчену: “Кризис вызвали не государства, а финансовая отрасль!“ Поэтому регулирование е может быть приостановлено».

Фитчен был в ярости. «Сегодняшние заголовки связаны с тем, что происходило много лет назад. Такие популистские комментарии безответственны», – бушевал он. Это был неверный ответ.

И в этот февральский день в Берлине, где Фитчен собирался выступить, а не спорить, он вновь дает неверные ответы.

«Да, больше правил – это хорошо, но не для нас. И не для американцев и британцев».

«Да, мы должны измениться, но не мы одни».

Он смотрит только на других – на британцев и американцев, на Goldman, Barclays, JP Morgan. Как может что-то измениться, если один из самых влиятельных немцев и важнейших мировых банков не может ничего больше предложить?

Как это должен понять человек, например, из Харзефельда, который просто хочет знать, что хочет теперь делать Фитчен?

Возможно, Фитчену стоило лучше объяснить, что действительно представляет опасность. Если Deutsche Bank теряет свои позиции в мире, а в мировых финансах властвуют только британцы и американцы, тогда старая модель окончательно пробилась.

Возможно, Фитчену не стоило нападать на Шойбле, а лишь указать на то, что тот не говорит всей правды, упрекая финансовую отрасль.

***

Кто хочет понять, почему мы погрузились в эту катастрофу, должен на миг посмотреть в другую сторону. «Мы, банки, не являемся ни достаточно умными, ни властными, чтобы запустить такой кризис», – говорит Ленни Фишер, бывший член правления Dresdner Bank. «Банки использовали финансовую систему, а создавалась она политикой».

30 лет назад правительства в США и Великобритании приняли решение, что их индустрия в будущем будет концентрироваться не на автомобилях или вооружении, а на банках. Затем они сделали все, чтобы освободиться от оков и избежать банкротства. Финансовый рынок обособился и превратился в монстра не самостоятельно, о чем так много говорят Штайнбрюк и Шойбле. Этому способствовала политика.

«В целом, каждые четыре-пять лет они должны банкротить банки. В воскресенье они объявляют крупные банки банкротами, а в понедельник они снова открывают их как государственные банки. Вклады защищены, акционеры теряют свои деньги, а менеджеры – все претензии. Несколько банкиров обеднеют, а система останется здоровой», – говорит Фишер.

Но США и Великобритания только во вторую очередь заинтересованы в системе. Они, прежде всего, хотят одного – защитить свои банки и их мировое господство. Мы переживаем соперничество культур. Здесь европейская система, а там – англо-американская. Неслучайно Маркус Фебер, говорит о том, что британцы все тормозят. Лондонский Сити – сердце британской экономики, он важнее, чем вся автомобильная промышленность для Германии.

А США? «Обама был готов посадить Wall Street на цепь». Но он не пробился через самое влиятельное лобби в мире.

Обама сможет это пережить. Такой финансовый кризис поразил его страну. Кто будет его принуждать выплачивать долги? На это не решаются даже китайцы. Тогда мир рухнет.

Так, лондонский саммит в 2009 году провалился, потому что тогда неверными были три предложения:

1) Ответственность несут США. Они не должны.

2) Британцы должны навести порядок. Они не хотят.

3) Мы усмиряем монстра. Немцы не могут.

***

У всех них были причины больше беспокоиться после разговора, чем до него. Менеджеры встретились с пожилым мужчиной в отеле неподалеку от Банка Англии. Они обговорили все сложные темы – «Too big to fail», долги банков, новые спекуляции, роль политики.

«Мы еще не на финальной стадии кризиса, – говорит мужчина. – Мы в его начале. Мы прикладываем к пациенту дефибриллятор. Мы не поняли, что он мертв. Он еще подергивается».

Цифры, графики, прогнозы на протяжении целого часа, разговор об очень сложных материях. Один иногда внезапно начинает задавать вопросы, некоторые из них очень наивные. «Почему не вернуться к системе XIX века, о которой недавно рассказывали? Почему не вернуться к неограниченной ответственности, к банку, его собственникам, акционерам, которые будут отвечать своим имуществом? Кто имеет прибыль, должен и нести убытки».

Пожилой мужчина смеется: «Это радикальный подход. На это политика не решится». Они начинают обсуждать последствия для общества и приходят к такому же выводу, как Штайнбрюк. «Опасность состоит в том, что при наступлении следующего кризиса отвечать будут опять налогоплательщики. Это будет плохая проверка демократии», – говорит он.

***

Вход только по приглашениям, но пройти старается столько людей, что администратор просто открывает дверь. В холле Дворца Эпштейн в Вене 18 декабря стоит очень много людей, они хотят услышать, что же скажет Андреас Мельцер. Тема его выступления – Европа.

В джинсах и пиджаке он сидит на сцене и слушает, что говорят выступающие перед ним о выходе из ЕС, об опасностях банков, о лоббистах, возможной инфляции. Как это все происходит? Депутат Европарламента дает несколько ответов на вопросы.

«ЕС – это же диктатура. По сравнению с ним Третий рейх, возможно, был бесформенным и либеральным, потому что там не было так много правил и предписаний».

«ЕС должен задаться вопросом о том, не является ли он конгломератом, возглавляемым бандой лоббистов».

«А мы, злые популистские силы, которых сейчас много повсюду, являемся единственной и последней надеждой европейских народов».

В зале раздаются аплодисменты от людей, которые до недавнего времени не искали встреч с оратором.

В мае пройдут выборы в Европарламент. Что будет дальше в ЕС?

Для европейских популистов все выглядит хорошо. «Национальный фронт» – сильнейшая партия во Франции. Все они стали крепче – «Датская народная партия», «Северная лига» в Италии, «Партия свободы» в Голландии, «Альтернатива для Германии», которая на своих плакатах размещает фразу «Шойбле спасает только банки». За «Австрийскую свободную партию» Мельцера проголосует, наверное, каждый четвертый австриец. Она окажется на втором месте с небольшим отставанием от первого.

«Да, они выиграли от кризиса», – говорит Андреас Мельцер на следующий день за завтраком.

«Это проклятие демократии». Он смотрит очень спокойно.

«Это можно принимать за популизм, но это законно». Он улыбается.

«Некоторые говорят, что мы будем размножать страхи, подогревать их».

«Мне не нужно подогревать страхи. Угроза банковского кризиса – это реальность».

Ему нужно на самолет, он летит в Каринтию, на мероприятие в рамках предвыборной кампании. Небольшая федеральная земля, возможно, должна будет заплатить за ужасную ситуацию с Hype Alpe Adria, говорит Мельцер. «Он знает, что скажет избирателям на своей родине».

Он признается, что его беспокоит только один вопрос. «Что случится, если ответственность будет распространяться и на нас тоже? Тогда мы будем почти рады тому, что находимся в оппозиции».