Безграничная жестокость большевистского покорения России, которое назвали русской революцией, утопила прежнюю страну в море крови. Миллионы жертв, тысячи мучеников, оскверненные православные и католические храмы. У этой пучины горя было лицо конкретных жертв, конкретных семей, несчастье которых заключалось в том, что они встали на пути «неотвратимого исторического прогресса».
Мечислав Яловецкий (Mieczysław Jałowiecki) — польский помещик и банкир, который стал свидетелем февральской революции, а затем большевистского переворота в Петрограде, слушал выступления Ленина («смесь монгольских черт, приправленная еврейством» — таким он запомнил лицо большевистского вождя) и описал в своих мемуарах визит в Царское село в ноябре 1917 года. Поляка сопровождали британские военные (из британской военной миссии в столице Российской империи). Планировалось посетить семью одного офицера, который расположился в городе, где была прежняя императорская резиденция.
Приехав в дом упомянутого офицера, Яловецкий и англичане обнаружили в сенях окровавленный труп капитана и его жены (позиция тела указывала, что перед смертью она была изнасилована). Это не был конец постигшей семью трагедии. Яловецкий пишет: «В столовой за столом сидели дети убитых родителей. Они сидели неподвижно, как прикованные. (…) Мы подошли к столу и остолбенели. Языки сидящих за столом детей были прибиты к столешнице огромными гвоздями. Дети были едва живы, их языки опухли и посинели. Нельзя было терять времени. Мы заглянули в кухню, нашли клещи и с трудом вынули гвозди. От ужаса и боли дети лишились чувств».
Польский мемуарист записал еще ответ Льва Троцкого на заявление одного из британцев, что детей будут лечить в посольстве Соединенного королевства: «Вы можете забрать их себе на память о работе в России. Нам это буржуазное отродье ненужно».
Таких семей, как та, чью трагическую судьбу описал польский автор, были десятки тысяч. В первой фазе революции первым номером на истребление оказались царские офицеры (потом, особенно в период войны с Польшей в 1920 году, в этой операции была сделана передышка). Их семьи попали в списки «заложников», которых систематично уничтожал красный аппарат террора.
Другой социальной группой, которую планировалось полностью истребить в рамках запущенного Лениным геноцида, была русская аристократия — символ и реликвия прежней России, которой было суждено безвозвратно исчезнуть.
В издательстве Wydawnictwo Literackie вышла недавно книга американского историка Дугласа Смита (Douglas Smith) («Обреченные. Последние дни русской аристократии», Краков, 2014), описывающая эту истребительную политику. В качестве примера того, как большевики истребляли прежнюю социальную элиту, автор выбрал истории двух дворянских родов — Голицыных и Шереметьевых.
Большевистская «Красная газета» в 1922 году провозглашала на своих страницах: «Русского дворянства, русских аристократов больше нет». «Историки будущего подробно опишут, как умер этот класс. Вы прочитаете их рассказы, и вас охватит бешенство и отвращение», — предсказывала газета.
Это оказалось правдой. Дуглас Смит нашел и описал истории, которые вызывают эти чувства. Например, уничтожение рода князей Оболенских. «Владимира Оболенского убили в его имении в начале 1918 года, в том же году в Петропавловской крепости застрелили его старшего брата Александра. Михаила Оболенского в феврале 1918 забила насмерть толпа на железнодорожной станции. В июне 1918 года Павел Оболенский, корнет гусарского полка, был ранен большевиками и признан мертвым, но ему удалось чудом выжить и бежать в Крым. Княжну Елену Оболенскую убили в ее усадьбе в ноябре 1918, а тело сожгли вместе с домом. Не менее трагическая судьба постигла других Оболенских: в следующие годы семерых членов семьи довели до смерти в сталинских лагерях» (с.237).
Такими методами воплощался в жизнь наказ Троцкого, его поощрение геноцида: «Нет ничего аморального в том, чтобы пролетариат добил загнивший класс. Таково его право». Объемный труд Смита (более 650 страниц) наполнен фрагментами, известными, нам, например, по роману «Пожар» Зофьи Коссак (Zofia Kossak), которые описывают варварское уничтожение всего, что было ценным и прекрасным в дворянских усадьбах после (чаще всего зверского) убийства их владельцев. Да, большевистский автор предвидел верно: это все вызывает бешенство и отвращение.
Книга Дугласа Смита — это панорама ужасающих судеб российской аристократии после 1917 года не только в контексте ее истребления большевиками (к 1921 году в России осталось всего 12% от всего дореволюционного дворянства), но и картина другого бедствия: своеобразной моды на революцию.
Я уже писал об этом на этих страницах, цитируя воспоминания генерала Петра Врангеля, который рассказывал о своих встречах с представителями петроградского высшего общества (после февральской революции, но до большевистского переворота), которые носили красные банты. Таких примеров в упомянутой книге тоже много.
22-летняя Катажина Сайн-Виттгенштейн (Katarzyna Sayn-Wittgenstein) с восхищением встретила февральскую революцию. Вместе с ровесницами из своего социального слоя она маршировала под красным знаменем и пела «Марсельезу». «Меня переполняла любовь к этой уродливой толпе, я хотела с ней слиться, чтобы меня признали ее частью», — вспоминает она. Это была не только экзальтация «глупой юности». Князь Евгений Трубецкой, связанный с либеральными кадетами, писал в марте 1917 в одной из газет: «В революцию включились все, и все извлекут из нее пользу: пролетариат, буржуазия и даже дворянство».
Поборники революции нашлись даже в семье Романовых. Великий Князь Кирилл Владимирович сразу же после отречения Николая II велел вывесить на своей петроградской резиденции красный флаг. В начале марта 1917 посол Франции в России Жорж Палеолог (Georges Maurice Paléologue) услышал из уст великого князя Николая Михайловича, внука Николая I (печально известного «жандарма Европы»), такие слова: «Крах самодержавия принесет России величие и свободу». Неслучайно этого Романова называли «красным князем» и «Николаем Эгалите», что отсылало к фигуре времен французской революции — Филипу Эгалите (Филип Орлеанский, который стал якобинцем, а в 1793 году поддержал убийц короля). Конец обоих был похожим. В 1919 году большевики расстреляли Николая вместе с тремя другими членами недавно правившей Россией семьи (тогда убили его брата Георгия и двух Великих князей — Дмитрия Константиновича и Павла Александровича; последний был братом Александра III).
Полезные идиоты из западных интеллектуалов и журналистов не заставили себя долго ждать, разделив восхищение «достижениями Страны Советов». Гекатомба большевистской революции, гражданской войны, а потом систематическое истребление советской властью остатков «паразитического класса» ничему не научила некоторых его последних представителей до самого конца. Как объяснить иначе запись в дневнике князя Владимира Голицына в 1930 году: «И царская, и советская власть опирались на ложной теории: первая на своем происхождении от Бога, вторая — на коммунизме».
Как говорит один из современных российских мыслителей, ключ к пониманию «русской души» лежит в характерном для нее «отсутствии логики сознания». Приведенные слова патриарха уничтоженного большевиками рода Голицыных, убедительно подтверждают этот диагноз.
Но дело было не только в этом недуге. Свою привлекательность для многих представителей русской аристократии и дворянства сохраняла традиционная (по крайней мере, с рубежа XVI — XVII веков) полонофобия. Этот мотив склонил многих офицеров царской армии (в том числе Алексея Брусилова, который до этого был главнокомандующим русских войск) летом 1920 года вступить в ряды Красной Армии, чтобы воевать с «полячишками», которые посягнули на Киев — «мать городов русских». Как подчеркивает Дуглас Смит, присоединение царского офицерского корпуса (его значительной части) к красным имело более долгую историю. Во время гражданской войны на стороне красных воевали без малого 48 тысяч царских офицеров, в два раза больше, чем на стороне белых.
Русский дворянин и великий писатель Иван Бунин писал о катаклизме революции: «Летом 1917 (…) сатана каиновой злобы, кровожадности и дикого самоуправства дохнул на Россию именно в эти дни, когда были провозглашены братство, равенство и свобода». И в другом месте: «три четверти народа за подачки, за разрешение на разбой, грабеж, отдает совесть, душу, Бога…»
История российской аристократии после 1917 года — это воспоминание о несметном количестве жертв той «каиновой злобы», а также свидетельство тех аморальных сделок. Масштаб двух этих явлений не был одинаков, однако их одновременность многое говорит не только о России той эпохи.
