Антонио Пигафетта (Antonio Pigafetta), флорентийский мореплаватель, сопровождавший Магеллана в его первом кругосветном путешествии, проплывая мимо берегов Южной Америки, написал беспристрастные путевые заметки, которые читаются, как приключенческий роман. Он пишет о том, что видел свиней с пуповиной на хребте, птиц без лап, чьи самки высиживали птенцов на спинах самцов, а также птиц, похожих на пеликанов без языка и с клювами, похожими на ложки. О том, что видел странное животное с головой и ушами осла, туловищем верблюда, копытами оленя, которое ржало, как лошадь. Он повествует о том, что первый житель Патагонии, которого они встретили и поставили перед зеркалом, чуть не потерял рассудок от ужаса, когда увидел свое изображение.
Эта короткая и увлекательная книга, в которой прослеживаются прообразы наших современных романов, при этом она вовсе не является самым удивительным свидетельством нашей действительности тех времен. Летописцы доколумбовой Америки оставили нам неисчислимое количество других письменных памятников. Эльдорадо, наша любимая вымышленная страна, в течение веков отображалась на картах, изменяя свое место и расположение по желанию картографов. В поисках источника вечной молодости, великий мистик и целитель Альвар Нуньес Кабеса де Вака (Alvar Núñez Cabeza de Vaca) в течение восьми лет исследовал северную часть Мексики во главе экспедиции сорвиголов, которые поедали друг друга, и в итоге из 600 человек к концу в живых остались лишь пятеро. Одна из многих загадок, которые так и не удалось разгадать – это 11 тысяч ослов, груженных ста фунтами золота каждый, которые однажды вышли из Куско (Cuzco), чтобы заплатить выкуп за правителя империи инков Атауальпу (Atahualpa) и так и не прибыли к месту назначения. Впоследствии, уже после колонизации, в Картахене-де-Индиас (Cartagena de Indias) продавались курицы, выращенные на наносных почвах, в зобу которых можно было обнаружить кусочки золота. Это золотое безумие основателей наших стран продолжалось вплоть до недавнего времени. Не далее, как в прошлом веке, группа немецких экспертов, перед которой стояла задача оценить целесообразность строительства межокеанской железной дороги на Панамском перешейке, пришла к выводу, что проект будет иметь смысл в том случае, если рельсы делать не из железа (которого было очень мало в этих местах), а из золота.
Освобождение от испанского владычества не спасло нас от безумия. Генерал Антонио Лопес де Сантана (Antonio López de Santana), который три раза был диктатором Мексики, распорядился похоронить с высшими почестями свою правую ногу, которую он потерял в ходе так называемой Войны пирожных. Генерал Гарсия Морено (García Moreno) правил Эквадором в течение 16 лет в качестве абсолютного монарха, на похоронах его посадили в президентское кресло и одели в парадную форму со множеством наград. Генерал Максимилиано Эрнандес Мартинес (Maximiliano Hernández Martínez), деспот с теософским уклоном, приказавший варварски уничтожить 30 тысяч сальвадорских крестьян, изобрел маятник, чтобы определить, не отравлена ли еда, и распорядился покрыть красной бумагой уличные фонари в целях борьбы с эпидемией скарлатины. Памятник генералу Франсиско Морасану (Francisco Morazán), установленный на главной площади Тегусигальпы, в действительности является статуей маршала Нея (Ney), купленной в Париже на складе использованных скульптур.
Одиннадцать лет тому назад чилиец Пабло Неруда, один из величайших поэтов нашего времени, осветил своим творчеством наш континент. С тех пор в доброжелательные, а иногда и не очень доброжелательные европейские умы устремился поток новостей о невероятных событиях в Латинской Америке, на бескрайних просторах которой живут великолепные мужчины и замечательные женщины, чья несгибаемая воля не может не вызывать восхищения. И с тех пор мы не знали ни минуты покоя.
Один из наших президентов, подобно героям античности, погиб в своем захваченном дворце, в одиночку сражаясь против целой армии. Еще два президента (один из них - военный), стремившиеся обеспечить достойную жизнь своим народам, погибли при невыясненных обстоятельствах в авиакатастрофах.
За это время было пять войн и 17 государственных переворотов, как будто из преисподней возник диктатор, который, прикрываясь именем Бога, совершил первый в современную эпоху геноцид в Латинской Америке. А между тем, 20 миллионов латиноамериканских детей умирали, не дожив до двухлетнего возраста. Это больше, чем родилось во всей Западной Европе, начиная с 1970 года. Количество без вести пропавших в результате политических репрессий достигает почти 120 тысяч человек. Это равносильно тому, как если вдруг неизвестно куда пропало бы все население шведского города Уппсала. В Аргентине многие беременные женщины были брошены в тюрьмы, а судьба и местонахождение их детей до сих пор неизвестны. Они были либо тайно усыновлены, либо помещены военными властями в детские дома. Из-за нежелания мириться с подобной ситуацией на всем континенте погибли около 200 тысяч человек. Более 100 тысяч погибли в трех маленьких, но свободолюбивых странах Центральной Америки: Никарагуа, Сальвадоре и Гватемале. Если бы это произошло в США, то число погибших от насильственной смерти за четыре года соответственно составило бы 1,6 миллиона человек.
Из Чили - страны, известной своим гостеприимством, - уехало около миллиона человек, то есть 10% населения. Из Уругвая, считавшегося самой цивилизованной страной континента, с населением в 2,5 миллиона человек, эмигрировало около 20% граждан. В результате гражданской войны в Сальвадоре с 1979 года каждые 20 минут один житель этой страны превращается в беженца. Если собрать всех эмигрантов и вынужденных переселенцев Латинской Америки, то по численности они превысили бы население Норвегии.
Рискну высказать предположение, что именно эта чудовищная действительность, а не только ее литературное отображение, приковала в этом году внимание Шведской академии словесности. Та самая действительность, которая существует не на бумаге, а в повседневной жизни и является первопричиной бесчисленного количества смертей, которые происходят ежедневно. Именно она подпитывает родник постоянного творчества, исполненного страданиями и красотой, к которому волею судьбы припал стоящий перед вами колумбиец, мятущийся и ностальгирующий. Наша необузданная действительность полна поэтами и нищими, музыкантами и пророками, воинами и негодяями – персонажами самими по себе столь яркими, которые даже не требуют напрягать воображение. Ведь главная сложность для нас заключалась в недостаточности обычных литературных приемов, чтобы нарисовать нашу жизнь в достоверном свете. Именно здесь, друзья, и зарождается наше одиночество. Ведь если эти трудности препятствуют нашему самовыражению, а мы одной с ними плоти. Нетрудно понять, что самые одаренные люди, проживающие в этой части света и с упоением взирающие на свои национальные культуры, не обладают действенным методом, чтобы выразить наши мысли и чувства. Понятно, что они стремятся применить к нам ту мерку, которой меряют самих себя, забывая о том, что у каждого разная доля страданий, и поиск собственной самобытности является для нас столь же трудным и болезненным, каким он был для них. Рассказ о нашей действительности с помощью чужих приемов лишь затрудняет понимание нас другими, ущемляя нашу свободу и усугубляя одиночество.
Возможно, достопочтенная Европа поняла бы больше нас лучше, если бы попыталась разглядеть нас в своем собственном прошлом. Если бы вспомнила, что Лондону понадобилось 300 лет, чтобы построить свою первую стену, и еще 300 – чтобы возвести в сан собственного епископа; что Древний Рим 20 веков пребывал во мраке сомнений, пока этрусский царь не определили ему его место в истории; а также, что еще в XVI веке швейцарские наемники, предки нынешних миролюбивых граждан, славящихся своими нежными сырами и часами с безупречным ходом, залили Европу реками крови. В самый разгар эпохи Возрождения 12 тысяч наемных ландскнехтов, состоявших на службе имперских армий, разграбили и разорили Рим, убив при этом 8 тысяч его жителей.
Я не намерен повторять здесь мечты Тонио Крегера о союзе строгого севера и страстного юга, который 53 года назад воспевал здесь Томас Манн. Но думаю, что европейцы с непредвзятым мышлением, которые у себя на родине тоже борются за гуманность и справедливость, могли бы оказать нам немалую услугу, если бы в корне пересмотрели свое восприятие нас. Вера в собственные мечты не уменьшит наше одиночество до тех пор, пока не воплотится в акции поддержки законных требований народов, стремящихся к полноправному участию в мировой политике.
Латинская Америка не желает и не должна быть слоном без шахматной доски, ее мечты о независимости и собственном пути развития вполне реалистичны и не противоречат западным нормам.
Тем не менее, развитие мореплавания, в значительно мере сократившее расстояние между Латинской Америкой и Европой, как видно, увеличило культурную удаленность между ними. Почему в литературе наше собственное видение мира принимается без каких-либо оговорок, а любые (столь непростые) попытки социальных перемен вызывают лишь подозрительность и неприятие? Почему принято считать, что латиноамериканцы с помощью своих собственных методов, соответствующих их особым условиям, не могут также стремиться к социальной справедливости, которую передовые европейцы пытаются воплотить в жизнь в своих странах? Те неисчислимые страдания, которые мы испытали за свою историю, порождены насилием, вековой несправедливостью и унижениями, а не заговорщиками, находящимися от нас за 12 тысяч километров. Но многие европейские руководители и мыслители в это поверили, подобно впавшим в детство старикам, забывшим о смелых выходках своей юности, полагая, что невозможна иная судьба, кроме как уповать на милость сильных мира сего. Вот каковы, друзья, масштабы нашего одиночества.
Но нашим ответом на подавление, грабеж и одиночество будет вера в жизнь. Ни потоп, ни чума, ни голод, ни стихийные бедствия и даже длящиеся веками войны не сумели отнять у жизни ее преимущество перед смертью. И это преимущество постоянно растет: ежегодно количество новорожденных на 74 миллиона превышает количество смертей. С их помощью каждый год можно было бы семикратно увеличивать население Нью-Йорка. Большинство этих детей рождается в странах с недостаточным количеством ресурсов, к которым, разумеется, относятся и латиноамериканские. При этом самые богатые страны накопили такое количество оружия, которого достаточно не только для того, чтобы сто раз уничтожить всех людей, живших до наших дней, но и вообще всех живых существ, когда либо существовавших на нашей несчастной планете.
Однажды мой учитель Уильям Фолкнер сказал на этом самом месте: «Я не могу согласиться с концом человека». Я бы не считал себя вправе занимать это место, на котором когда-то стоял он, если бы не был полностью уверен в том, что впервые с момента зарождения человечества та страшная катастрофа, вероятность которой он отказывался признать 32 года тому назад, сейчас представляет собой лишь чисто теоретическую возможность. Перед лицом этой страшной реальности, которая во все времена должна была казаться утопией, мы, авторы разного рода легенд, считаем себя вправе предположить, что еще не слишком поздно создать утопию с противоположным знаком. Это будет новая и всепобеждающая утопия жизни, где никто не решает за других, что и как им делать, где любовь будет искренней, а счастье - настоящим, и где людям, осужденным на сто лет одиночества, представится еще один шанс в земной жизни.
Я выражаю благодарность Академии словесности Швеции, присудившей мне премию, которая ставит меня в один ряд со многими из тех, которые обогатили меня своими произведениям как читателя и способствовали моему приобщению к безумному ремеслу писателя. Их имена и произведения продолжают невидимо опекать меня, одновременно налагая и обязательства, зачастую изнурительные, которые предполагает столь высокая честь. Эта нелегкая ноша, которая в их случае мне казалась совершенно справедливой, лично мне кажется очередным из тех неожиданных уроков, которые преподносит нам судьба. Эти уроки лишний раз свидетельствуют о том, что мы лишь игрушки в руках непредсказуемого случая, который, как правило, дает нам лишь одну горькую награду - непонимание и забвение. Наверное, именно поэтому в самых потаенных уголках собственного сознания, где мы обычно храним те главные истины, которые составляют нашу суть, я задавал себе вопрос, что является самым важным в моих произведениях, что могло привлечь такое пристальное внимание столь строгих судей. Без ложной скромности признаюсь, что мне было непросто найти истину, но хочу верить, что она оказалась именно той, которую я бы хотел.
Друзья, я хотел бы в очередной раз выразить надежду на то, что сейчас мы воздаем дань благодарности поэзии. Той поэзии, чья сила наполняет несметное количество кораблей в «Илиаде» Гомера мощным ветром, который гонит их вперед с неподвластной времени и ошеломляющей воображение скоростью. Той поэзии, чьи тонкие струны связывают в одно целое терцеты Данте, вдыхая жизнь во все литературное творчество Средневековья. Поэзии, что столь чудным образом напоминает нам о нашей земле на вершине горы Мачу Пикчу, величии Пабло Неруды, в которой застыла тысячелетняя грусть наших лучших несбывшихся грез. Поэзия, в конце концов, это та невидимая энергия нашей повседневной жизни, которая готовит нам горох на кухне, вызывает любовь и создает отображения в зеркалах.
В каждой написанной строке я всегда, с большим или меньшим успехом, пытаюсь призвать застенчивых духов поэзии, а в каждом слове стараюсь засвидетельствовать свое преклонение перед их даром предвидения и постоянной победой над равнодушной властью смерти. Со всей скромностью я воспринимаю только что полученную мной премию как утешительное признание того, что мои усилия были не напрасными. Именно поэтому я приглашаю вас всех поднять бокалы за то, что Луис Кардоса и Арагон (Luis Cardoza y Aragón), один из великих поэтов Латинской Америки, назвал единственным конкретным доказательством существования человека, - за поэзию.
Большое спасибо.
