«Шила в мешке не утаишь» — это одна из самых странных польских пословиц. Расшифровка такова: пословицу используют, желая подчеркнуть ситуацию, в которой вскрывается правда о каком-то человеке или его намерениях.
Но кто первым спрятал постыдное шило в мешке и зачем? У кого оно на глазах всего городка вылезло из мешка? Сегодня никто уже не помнит, что это было за шило, никто не шьет мешков, но тем не менее... шило из них торчит. Его не всегда легко заметить, хотя иногда достаточно лишь присмотреться.
Несколько человек из Гражданского комитета солидарности с Украиной пригласили меня на встречу. Обсуждался вопрос, как громко и отчетливо сказать «нет» Году Польши в России. На мой взгляд, обсуждать здесь нечего. Есть агрессор. Он ввел свои войска на территорию чужой страны. В такой обстановке не стоит делать в его сторону дружественных жестов. Ясное дело, которое даже не заслуживает написания комментария. Однако на встрече я получила ссылку на обсуждение, которое проходило на радиостанции TOK FM. Прислушаться к мнению крайне левых стоило. Основным спикером выступал театральный критик Gazeta Wyborcza Роман Павловский (Roman Pawłowski). Разберем, что он говорил и как.
Дискуссия носила название «Пушкину — да, Путину — нет». Звучит эффектно. Но что это означает? Пушкину, то есть искусству, — «да», это я понимаю. Но что значит «Путину — нет»? Как могут выразить это «люди искусства»? Современное искусство — это символ, сокращение. Что может стать символом идеи «Путину — нет»: полные ложи и шампанское или пустой зал? Впрочем, оставим название.
В ходе дискуссии прозвучала мысль, что, может быть, не следует отказываться от организации польского года в России, а стоит выступить там на независимых, не самых крупных сценах. Павловский бросился защищать официальные залы. Какие он приводил аргументы? Процитирую: «Самое критическое в российском театре — это спектакли в больших театрах. (...) Это наиболее критический голос по поводу механизмов власти». То есть, нужно ехать в Россию, чтобы высказать свое критическое мнение в больших залах, как это делают российские театры, обнажающие правду о кремлевском ужасе. Протестный голос лучше всего звучит на профессиональной большой сцене. Возможно. Однако дела у Владимира Путина идут все лучше. Российская публика его не освистывает. Напрашивается вопрос: чего добился этот критический голос? Если ничего, то чего добьемся мы? Публика будет тронута, устроит овацию, вздохнет «вот жизнь» и пойдет домой. Искусство на войне — это мышиный писк. Или... с этой войной, этой агрессией и этим «Путину — нет» все не так просто?
Читайте также: Год Польши в России только без Кремля
Слушаю дальше. Шило пока прячется в мешке. В какой-то момент из зала звучит вопрос: «У вас совсем нет гордости?» Павловский хватается за микрофон: «Я так понимаю, вы хотите купить форму и отправиться воевать? Вы хотите войны с Россией? Нам уже готовиться, вооружаться?» Диалог - будто из какого-то фильма. Допрашиваемый говорит, что он не хочет ехать в Россию, а следователь светит ему лампой в глаза: «Вы хотите войны с Россией?»
Дискуссия идет дальше. Павловский перечисляет спектакли, которые должны непременно поехать в Россию, и упоминает, в частности, «Варшавское кабаре», говоря, что эта постановка «рассказывает о праве на собственную половую идентичность» и о человеческой свободе. Шило показывается из мешка уже почти целиком. Российская публика осознает свою половую идентичность и вздохнет полной грудью. Ведь разве там есть более серьезные проблемы?
Следующий аргумент Павловского (я прослушала его несколько раз, сложно было поверить своим ушам): «Адам Мицкевич тоже жил в Петербурге, городе оккупантов, и никто его в этом не обвиняет, мы, скорее, это ценим». На критика не произвели впечатления голоса из зала, что «ведь Мицкевич поехал в Петербург не по приглашению! Его сослали в Россию!» Ответа не последовало. Павловский продолжал: «Волна русофобии, свидетелями которой мы стали в последние пару месяцев, уже переходит на культуру».
Через Польшу прокатывается множество невидимых глазу волн. После волны гомофобии пришла волна русофобии. Где и когда она прокатилась? Неизвестно. Ясно только одно: если ты выступаешь против польско-российского года, то ты — русофоб. И неважно, сколько у тебя в России друзей, и как сильно ты любишь русскую литературу. Продолжаю слушать. Обсуждение планировалось посвятить теме культурного обмена между двумя народами. Но Роман Павловский несколько заговорился, а потом заявил прямо: «Этот конфликт неоднозначен. Здесь нет черного и белого, двух сторон этого конфликта».
Вот мы и пришли. Шило выпало. Пушкину — да, Путину — неизвестно. И зачем была нужна дискуссия? Какой смысл обсуждать превосходство культуры над политикой? Пусть они скажут открыто: дело темное, не нам оценивать, кто напал и на кого, и поэтому мы можем с чистой совестью пить фестивальное пиво. Под конец дискуссии звучит вопрос: «Где в таком случае лежит граница, та линия, за которой мы скажем себе "хватит, отменяем Год Польши в России"»? Павловский ответил: «Я каждый месяц заново обозначаю для себя эту границу. Я до сих пор не знаю, станет ли ею вход регулярных войск в Восточную Украину или попытка отделения Донецка и Луганска».
Простая стратегия: каждый месяц отодвигать границу. Так можно зайти далеко. От Донецка и Луганска до, скажем, Польши. И здесь тоже можно будет ее сдвинуть. Ведь нет ничего черно-белого. Послушайте эту передачу. От нее становится «весело и страшно». Хотя, скорее, страшно. Посреди площади сверкает шило.
