В 1969 году советский диссидент Андрей Амальрик написал эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» В своей работе он предсказывал, что советская система падет, скорее всего, из-за конфликта с Китаем. Как выяснилось, Амальрик был неправ лишь насчет войны с Китаем, но кончину СССР предсказал-таки за несколько лет до того, как это случилось. Но Амальрика никто не воспринимал всерьез. И вот я, как и большинство молодых аспирантов, специализировавшихся тогда на исследованиях СССР, должен был прочесть книгу Амальрика, в первую очередь, для того, чтобы написать на нее рецензию. Сегодня наши современники, которые позабыли о тех временах, считают, что распад Советского Союза был неизбежен.
Но разве распад СССР действительно был предопределен? А смог бы Советский Союз выиграть холодную войну? Или, по крайней мере, смог бы СССР дожить до сегодняшнего дня и оставаться мощным конкурентом для Соединенных Штатов к моменту празднования 100-летия русской революции в 2017 году, или же столетия со дня основания Союза Советских Социалистических Республик в 2022 году?
Сослагательное наклонение в исторической науке — штука рискованная, ведь никому не известны альтернативные варианты развития событий. Да и к чему все эти вопросы? «А вдруг бы персы победили древних греков?»; «А вдруг бы Колумб взял неправильный курс и потерпел фиаско?»; «А вдруг бы первая атомная бомба не сработала, и все опять вернулись бы к чертежной доске?». Но персы потерпели поражение, Колумб переплыл через Атлантику, а в результате ядерного испытания под кодовым названием «Тринити» в небе появились отсветы ядерной вспышки. Словом, и целой жизни не хватит, чтобы рассмотреть все возможные гипотетические альтернативы.
Однако рассматривать альтернативный ход развития истории необходимо. Необходимо для того, чтобы не допустить ошибку, полагая, что альтернативных вариантов быть не может. Неспособность видеть альтернативные варианты развития событий ведет к неповоротливости стратегического мышления. Именно поэтому появилось так много программ, конструирующих альтернативную историю, в том числе и в Военно-морском колледже на кафедре стратегии и политики, которую я одно время возглавлял. В противном случае придется столкнуться с ущербностью стратегического видения. Никогда не забуду, как несколько лет назад у нас, например, учился один курсант, который был твердо убежден в том, что победа американцев в войне за независимость США была неизбежна. Да и на что была бы похожа Северная Америка, не будь революции? — спрашивал он запальчиво.
В аудитории все притихли. И вот, один из курсантов спокойно и коротко выдвинул альтернативу: «Была бы похожа на Канаду».
Многие из моих студентов младших курсов полагают, что победа коалиции демократических стран, возглавляемой Америкой, — дело естественное; та борьба, которую вела Америка, в действительности не была опасной, а ее исход был предопределен. Но люди, принимавшие участие в холодной войне, на протяжении долгого времени так не считали. Несколько раз это глобальное противостояние (в книге, выпущенной в 2003 году, я назвал его битвой за «мировое господство») с Советским Союзом, казалось, вообще никогда не закончится. Пусть эта мысль будет нашей отправной точкой. Давайте с этих позиций рассмотрим пять исторических периодов, когда альтернативное развитие событий могло привести, если не к глобальной победе Страны Советов, то, по крайней мере, к ее выживанию, и дало бы Советскому Союзу шанс на успех.
1938: Сталин отказывается репрессировать всех коммунистов-интеллектуалов
Являлся ли сталинизм неизбежным результатом советского эксперимента? По поводу этого вопроса историки советского периода много спорили, но так и не пришли к единому выводу. Нельзя отрицать, что сталинские чистки в рядах советских вооруженных сил и коммунистической партии были направлены против самых лучших и ярких представителей революционного поколения. Вскоре после того, как в Ленинграде в 1934 году (по тайному приказу Сталина) был убит один из большевистских лидеров Сергей Киров, Сталин инициировал массовые расстрелы и репрессии, в результате чего в рядах партии и вооруженных сил были истреблены главным образом мнимые враги.
На смену репрессированным Сталин стал выдвигать на высокие посты более молодых людей, не имевших большого опыта (но чья лояльность не вызывала сомнений). Западные советологи называли их «поколением 38-го», поскольку после чисток 1938 года они сразу же заняли высокие руководящие посты, заменив снятых руководителей. Возникла ненормальная ситуация с кадрами. Так, в армии, например, количество уничтоженных Сталиным офицеров было настолько велико, что к моменту нападения нацистов в 1941 году пришлось организовать досрочный выпуск курсантов военных учебных заведений. Двадцатилетние лейтенанты вдруг стали старшими офицерами — майорами, полковниками и даже генералами.
В коммунистической партии молодым людям, брошенным на передовую, не только не хватало опыта, то также смелости и инициативы. Зато они обладали единственным важным навыком — умением выживать в условиях сталинской России. Их чувство самосохранения сослужит им хорошую службу среди однообразия советской жизни. Однако им не была свойственна широта мышления, они не умели справляться с трудностями. Сталин, будто мудрый правитель древности, решил на своем поле подрезать самые высокие стебли пшеницы, а те, что остались, представляли собой посредственных личностей, которые привели к власти Никиту Хрущева, Леонида Брежнева и множество менее известных и заслуженно забытых некомпетентных лиц.
Итак, могло ли репрессированное поколение большевиков спасти СССР? Вы, наверное, ответили бы положительно, если бы прочли ставшую классической книгу Стивена Коэна «Бухарин и большевистская революция». Другие возражают: без Сталина Советский Союз никогда бы не победил во Второй мировой войне. (Некоторые из нас думают, что война вспыхнула из-за глупости и непомерного самолюбия Сталина.) Если бы не было репрессий, то после победы над Гитлером в 1950-х годах в СССР на командных постах оказались бы закаленные в боях революционеры, а не пугливые бюрократы и начетчики, способные загубить любое дело на корню.
Обратившись перед смертью к людям из своего ближайшего окружения, Сталин сказал, что без него они были бы беспомощны, как котята. И он был прав — но только потому, что сам создал такую ситуацию.
1947: Трумэн теряет самообладание
Год 1949-й, самое начало холодной войны, выдался очень скверным: Советы испытали первую атомную бомбу, а Китай после Второй мировой и гражданской войны в Азии стал крупнейшим в мире коммунистическим государством. Советы к тому времени неоднократно создавали проблемы для Запада: Сталин на тот момент контролировал несколько завоеванных государств Европы (в том числе одну четвертую часть Германии), а в 1946 году даже хотел продлить пребывание своих войск в Иране. Никого не нужно убеждать в том, что создание НАТО, которое появилось в ужасном для Запада 1949 году, было прекрасной идеей. Творцы американской внешней политики, как например Пол Нитце, уже предупреждали о неблагоприятном исходе событий, когда готовили документы вроде NSC-68 («Задачи и программы национальной безопасности США» — прим. пер.), и уже через год — после того, как Северная Корея напала на Южную Корею — их предупреждения подтвердились.
Однако с настоящей проблемой Америка столкнулась за два года до этого. В 1947 году президент Гарри Трумэн должен был решить, должна ли Америка пойти по стопам Британии и в постколониальное время стать главным полицейским Европы. В Греции разгорелась гражданская война с коммунистическими повстанцами. Остальные государства Западной Европы, погруженной в уныние и ставшей банкротом в результате двух мировых войн, которые произошли на историческом отрезке длиной в тридцать лет, тоже созрели для революции — теперь их можно было аннексировать. Главный советский идеолог Андрей Жданов выдвинул доктрину «двух лагерей», согласно которой для всего мира было только два пути — либо социализм, либо капитализм. Ситуация благоприятная; для наступления Советов было необходимо только отступление Америки.
А теперь представьте себе, что в 1947 году Трумэн не пришел бы на помощь грекам, и Америка в политическом и военном отношении ушла бы домой. А это среди прочего означает, что план Маршалла никогда бы не был реализован, Трумэн так бы и не ответил на блокаду Западного Берлина Советами, потому что никакой блокады бы не было; без помощи США в западных зонах, расположенных в Германии, никогда бы не были проведены валютные реформы. Федеративная Республика Германия так бы никогда и не возникла, а поскольку в западных зонах оккупации продолжалась бы экономическая разруха, они, вероятно, в течение долгого времени еще оставались бы жертвами советской «помощи».
Кроме того, если бы Трумэн решил, что Америке не стоит ввязываться в европейские дела, тогда ЦРУ не стало бы в 1948 году вмешиваться в итальянские выборы. В результате Италия попадает в советскую сферу влияния, выбрав коммунистов (как это сделала в том же году несчастная Чехословакия). Примеру итальянцев следует Франция, в которой укореняется коммунистическая партия. Греческие коммунисты, не встретив сопротивления, продолжают с успехом свои завоевания — в результате железный занавес простирается от Ла-Манша до Эгейского моря, и проходит через Японское море.
Никакой НАТО нет и в помине. Правда, «особые отношения» между США и Соединенным Королевством в том или ином виде остались бы. И вот, Америка и Британское Содружество сталкиваются с Европой, которая управляется, напрямую или косвенно, из сталинских апартаментов в Кремле. Неограниченно эксплуатируя европейские ресурсы, Сталин выстраивает обширную империю, а США остаются морской державой, которой вместе с британскими, канадскими и австралийскими союзниками остается лишь патрулировать моря — в основном для того, чтобы гарантировать коммунистам безопасность морских перевозок.
Однако Трумэн решился ввязаться в холодную войну, и через четверть века Советы упустили свой победный шанс. Все президенты США после Трумэна, независимо от их принадлежности к стану демократов или республиканцев, были сторонниками холодной войны. В 1949 году Америка и Европа делали первые шаги навстречу друг другу с целью создания союза. И вскоре он стал напоминать вооруженного ядерным оружием дикобраза, на который Советы никогда не рискнули бы напасть.
В 1970-х окно приоткроется снова.
1976: Операция «Красный рассвет»
Напасть на глобальные альянсы, созданные Америкой, и уничтожить их, а затем победить США в нешуточной войне — вот уж это был бы подарок, так подарок к двухсотлетнему юбилею!
Признаюсь, мне не нравится, когда молодые люди сейчас говорят о том, что в Америке «никогда еще не было так плохо», как в 21-м веке. Так утверждают только те, кто не жил в 1970-е годы, а если и жил, то все забыл. Если бы Советы захотели ударить по нам, то они бы это сделали в середине 1970-х.
Рассмотрим ситуацию на Западе в 1976 году. В течение двух лет в США у власти находится Джеральд Форд, очень славный и способный человек, которого никто не избирал и чье имя в то время было неразрывно связано лишь с тем, что он милостиво отнесся к своему чуть было не снятому с должности предшественнику — Ричарду Никсону. И хотя Форд оставил на своем посту Генри Киссинджера, госсекретаря в администрации Никсона, в широких кругах политика Никсона-Киссинджера — политика разрядки с СССР — настолько ассоциировалась с провалом, который, скорее, придает Москве смелость, нежели ее сдерживает, что Форд, в конце концов, убрал это слово из лексикона Белого дома.
И вице-президента в команде Форда тоже никто не избирал, поскольку второй номер в администрации Никсона, Спиро Агню, тоже с позором ушел в отставку. Таким образом, в Белом доме появились двое должностных лиц, кандидатуры которых были всего лишь утверждены на слушаниях Сената, — это единственное, что их связывало с американским народом. (Как говорил в телесериале «Карточный домик» Фрэнк Андервуд после принятия присяги, став уже вице-президентом: «Демократию сильно перехваливают»).
В США экономика разваливалась. Из-за нефтяного эмбарго, деиндустриализаци и прочих проблем возникла «стагфляция» (то есть высокий уровень инфляции, высокий уровень безработицы в сочетании с низким экономическим ростом), которая сейчас настолько редко встречается, что мы с тех пор не используем это слово. Начиная с середины 1970-х и до начала 1980-х, процентные ставки оставались на поразительно высоком уровне, достигнув в 1980 году умопомрачительного значения — 21% (что примерно в шесть раз выше сегодняшнего уровня); кредиты на покупку домов и автокредитование были недоступны для обычных американцев. (Напомню моим студентам: в 1979 году мой первый студенческий заем был выдан по ставке 13,5%, а сегодня такая ставка рассматривалась бы как ростовщичество. Так что, вы меня не разжалобите.)
За рубежом Соединенные Штаты были изгнаны из Вьетнама в 1975 году коалицией коммунистических государств, включая СССР. В том же году президент Форд должен был лететь в Брюссель и буквально умолять НАТО, чтобы сохранить единство. Американская армия, эта великая военная сила, которая за 30 лет до этого штурмовала французское побережье, пребывала в ужасном состоянии; в ней процветали наркомания и криминал; в ней служило слишком много потенциальных уголовников. (К примеру, один из моих друзей, сейчас он на пенсии, в то время был командиром роты в американских частях, расквартированных в Германии. Ситуация там была настолько угрожающей, что офицеры старались не заходить ночью без пистолета в казармы, где размещались солдаты). В 1970-е годы было много и тех, кто достойно нес службу в вооруженных силах США, однако нам сложно было бы выбрать воинов, которые бы смогли на передовой противостоять Советам, если бы те решили вдруг напасть.
А почему бы не напасть? Советам было бы несложно изобрести какой-нибудь ложный предлог, памятуя об их кровавой битве с немцами, и нанести удар в самое сердце Центральной Европы, желательно в разгар зимы. Всего лишь один стремительный, короткий и жесткий удар — и НАТО, будто стекло, раскололась бы вдребезги. И после произошло бы следующее: американцы уходят восвояси, а немцы переходят к обороне, защищаясь от вторжения Советов. Поляки и восточные немцы, хотя и не являются друзьями России, но, находясь под влиянием пропаганды со стороны Варшавского договора, тоже вступают в борьбу, ведомые своими руководителями, стремящимся получить выгоды в борьбе с западными немцами.
Бельгия сдается; французы не претендуют на ее территорию; датчан и норвежцев предупредили, чтобы они не вмешивались. Греки и турки даже ничего не заметят, потому что с 1974 года друг с другом воюют. И только британская армия держится на Рейне. Правда, недолго.
Америка остается в одиночестве.
Мне скажут, что, мол, Форд никогда бы этого не допустил; мы применили бы ядерное оружие и уничтожили колонны вторгшихся советских танков, а потом — пусть бы Москва призадумалась, стоит ли затевать Армагеддон.
Может быть и так. А могло быть и по-другому: после того как НАТО прекращает свое существование, союзники нас предают, а Советы нацеливают тысячи высокоточных ядерных боеголовок на Северную Америку, нам бы пришлось пойти на сделку и отдать Европу новым хозяевам. А президент США, которого никто не выбирал, возможно, мог бы и не вспомнить, что имеет право предать ядерному опустошению миллионы людей, которые за него практически не голосовали.
И вот, после Вьетнама, неспокойных 1960-х и крушения американской мечты в 1970-х нам, быть может, пришлось бы сдаться, потому что в глубине души, мы понимали, что заслуживаем поражение.
В 1985 году человек по имени Григорий Романов попытался было стать советским лидером. Этот ужасный и порочный советский ястреб (и, судя по всему, склонный к алкоголизму) тоже мог бы начать Третью мировую войну. Какое-то время он, казалось, не прочь был бы это сделать. Но пришел он слишком поздно: к тому времени, Америка и ее союзники восстановили уверенность в себе и свою силу, а СССР ослабел, как в политическом, так и в военном отношении. И вот, 1970-е годы закончились, а с ними растаяла последняя реальная возможность победы Советского Союза над Западом.
1979: Ленин выходит из джунглей
Леонид Брежнев не был самой яркой личностью. Когда мы, наконец, ознакомились с его дневниками, то узнали, что все его интересы крутились в основном вокруг его веса и охотничьих забав. (Напротив, Рональд Рейган, которого долго изображали в карикатурном виде в качестве человека недалекого, ежедневно вел дневник и составил летопись своей администрации.) К тому же в Брежневе мало что было от коммуниста: он коллекционировал автомобили и ювелирные изделия, любил женщин и вообще был не прочь хорошо погулять. Не могу не рассказать советский анекдот того времени: мать Брежнева с тревогой смотрит на всю роскошь, в которой живет ее сын, и на недоуменный вопрос сына о том, что случилось, говорит: «Леонид, живешь ты, конечно, очень хорошо, но что будешь делать, когда коммунисты вернутся?»
Как и большинство посредственных руководителей, вознесенных к власти в послевоенном СССР (см. выше о «поколении 38-го»), Брежнев верил в советскую систему в той мере, в какой это было доступно его пониманию. Ему везло: и после поражения США во Вьетнаме, и во время последующего краха внешней политики США в середине 1970-х, Брежнев и его помощники опрометчиво повели СССР путем, который привел к имперскому перенапряжению, что привело к катастрофическому решению о вторжении в Афганистан в 1979 году.
До тех пор пока Советы не сделали этой огромной оплошности, им казалось, что у них пошла полоса удач. Как впоследствии написал Александр Яковлев, советник Горбачева, «советское руководство того времени действовало несколько вслепую. Достаточно было, например, какому-нибудь африканскому диктатору заявить о "социалистической ориентации"... и помощь ему уже практически гарантирована». Обращаясь к своему ближайшему окружению, Брежнев сказал так: «Смотрите, даже в джунглях они хотят жить, как Ленин!»
Но «они» вовсе этого не хотели. И все же данный факт не помешал СССР закачивать большие деньги — драгоценную валюту, добытую с огромным трудом, — в страны третьего мира. В каких-то случаях подобная политика имела смысл. Куба, например, была коммунистической витриной прямо у американского порога. Она, действительно, была бельмом в глазу у Вашингтона. А Эфиопия? А Никарагуа? А Гренада, которую Советы фактически считали еще одной страной, которая добавится к несуществующему Карибскому социалистическому содружеству? Все эти проекты были фантастически дорогими и бесполезными; они были затеяны теми советскими руководителями, которые не имели ни малейшего представления о том, как работают законы экономики, и не понимали, что финансовая дуэль с Западом, во главе которого стоят США, пусть и вступившие в полосу неудач, — это ужасная затея.
В некотором смысле, вторжение в Афганистан было намного хуже, чем война США во Вьетнаме. Там, во Вьетнаме, Вашингтон понемногу разогревал конфликт и в результате увяз в войне, которую надеялся выиграть. Однако советское вторжение, напротив, было совершенно безнадежным, и советское руководство догадывалось об этом еще до вторжения. У нас есть стенограммы заседаний, и мы точно знаем, что говорили советские лидеры: они были обеспокоены тем, что Афганистан (как Египет в 1970-х), так или иначе, развернется на 180 градусов и присоединится к Западу. Они знали, что вторжение не будет эффективным, но, с другой стороны, не понимали, как можно было еще поступить по-другому — вот и ввели войска.
Но ничего подобного советская экономика не могла себе позволить. Большинство экспертов сходились во мнении, что рост советской экономики прекратился в середине 1970-х. Но советское руководство почувствовало экспансионистский угар и, по словам бывшего высокопоставленного советского политического советника, «принялось в пьяном запале» раздавать оружие. Вместо этого, лучше было бы, наверное, экономить силы, заняться реформами и внутренней реорганизацией. Но для этого нужно было бы, чтобы во главе Советского Союза встали люди дальновидные и способные (в том числе женщины, которых в советском руководстве не было). А поскольку Сталин в свое время уже репрессировал таких людей... Ну, в общем, вы поняли мою мысль.
1988: Китайский синдром
Китай все больше и больше преуспевает, не так ли?
Когда в 1989 году протестующие собрались на площади Тяньаньмэнь, китайские коммунисты старого поколения назвали все это «контрреволюцией» и применили танки. Вместе с тем они дали понять, что одобряют экономическую либерализацию и предложили китайскому народу сделку: либо присоединяйтесь к нам и разбогатеете, либо продолжайте сопротивляться и получите пулю. Была ли возможность у Михаила Горбачева сделать то же самое?
В некотором смысле он это и делал. К сожалению, делал именно «в некотором смысле» — это выражение в значительной степени хорошо описывает то, как Горбачев осуществлял руководство во время своего краткого пребывания на посту советского лидера: он попытался было немного использовать репрессивные методы, немного либерализации — немного того, немного сего. Его поклонники на Западе не хотят признавать, что основная проблема заключается в следующем: Михаил Горбачев не знал, что он делает. Его учили люди, оставшиеся после Сталина — помните, я говорил о «поколении 38-го»? Словом, Горбачев был и есть до мозга костей порождение советской системы.
Говоря по правде, к 1985 году и Горбачеву, и СССР, должно быть, уже поздно было что-либо делать. К тому же перед Горбачевым встала единственная в своем роде проблема, с которой китайцы не сталкивались: внутри восточно-европейского альянса наблюдалось недовольство социалистическим гнетом и бесхозяйственностью. Но вполне возможно допустить, по крайней мере чисто теоретически, что после пленума ЦК КПСС в начале 1987 года или позже, во время 19-й партийной конференции в 1988 году, Горбачев мог бы закрепить в законодательстве следующий принцип: я буду полагаться и на силу и на рынок, а вы, граждане, выбирайте, что для вас будет лучше.
Проблема Горбачева была в том, что в армии и полиции имелись некоторые из его злейших врагов, которые могли получить приказ выйти на улицу и стрелять в людей. И они были готовы выполнить приказ. Именно это они и сделали — расстреляли демонстрантов в странах Балтии и в Грузии. Это были события, которые Горбачев, по его словам, никак не мог проконтролировать. (А кто же, Михаил Сергеевич, всем управлял?) Было ли это сделано, чтобы скомпрометировать Горбачева, — это уже другой вопрос.
Пример Китая — и его мощь, и его финансы — в Москве изучали на протяжении всего позднего советского периода, но Кремль не знал, как заставить эту модель работать, возможно, потому, что она в советских условиях не работала; ведь для того, чтобы она заработала, нужно было позволить жителям советских республик избрать рыночную экономику и одновременно с этим подпитывать их доверие к партии, которой они с годами доверяли все меньше. В конце концов, Горбачев стал жертвой возвышенной риторики своих большевистских предшественников. А они утверждали, что созданная ими федерация представляет собой добровольное объединение государств — это утверждение так и осталось утверждением, поскольку так и не подтвердилось на практике.
Когда пришло время делать выбор — либо открыть советскую экономику, либо подавлять советское инакомыслие — Горбачев не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он создал для себя новый пост «президента СССР», как будто одно лишь наличие этой должности могло остановить центробежные силы, которые он же сам и привел в движение. Может быть, этим можно объяснить, почему на выборах президента Российской Федерации еще в 1990-х годах он получил всего лишь 386 тысяч из многих миллионов голосов. На Западе он, может, и был популярен, но русские запомнили его как беспомощного советского бюрократа. Для Запада было несомненной удачей то, что такой человек занял ответственный пост именно в тот момент, когда Советский проект застопорился.
В конце статьи я не могу не признаться в своей предвзятости: полагаю, что Советский Союз развалился потому, что советская идея была столь же фантастически неработоспособной, как и другие идеи — нацистская, идея императорской Японии, наполеоновская идея и прочие мечты об имперских завоеваниях. (Политика США здесь тоже сыграла свою роль, особенно при решении вопроса о том, как распадется СССР — будет ли этот взрыв направлен вовнутрь или вовне.) Как однажды обмолвился бывший советский офицер, а позднее российский историк Дмитрий Волкогонов, Советский Союз создавался группой порочных, но слабоватых интеллектуалов, которые и понятия не имели о том, как нужно управлять страной. Вскоре они друг с другом переругались, и, в конечном итоге, революция съела своих детей.
Я не верю, что Троцкий, Киров или Бухарин могли бы спасти Советский Союз, потому что СССР с самого своего образования был основан на лжи. Для нас радостно осознавать, что история и, возможно, некая толика божественного провидения, в данном случае не допустили альтернативных сценариев. Но о них лучше не забывать, поскольку мы в очередной раз сталкиваемся с противниками, которые стремятся растоптать наши идеалы и ценности. И хотя эти противники не так опасны, как прежний Советский Союз, они тоже были бы не прочь нас уничтожить. К счастью для нас, худшие моменты истории уже позади — и нам принадлежит господство.