Демократия в XXI веке

Реакции в Соединенных Штатах и в других странах с развитой экономикой на недавнюю книгу Томаса Пикетти «Капитал в XXI Веке» (“Capital in the Twenty-First Century”) свидетельствуют о растущем беспокойстве по поводу усиливающегося неравенства. Его книга добавляет еще больше доказательств в уже подавляющую базу свидетельств того, что ошеломляющая доля доходов и богатства находится на самом верху: у высшего класса населения.

Кроме того, книга Пикетти предоставляет иную точку зрения для понимания экономики в течение около 30 лет, последовавших за Великой депрессией и Второй мировой войной, представляя этот период как историческую аномалию, возможно, вызванную необычной социальной сплоченностью, которую могут стимулировать катастрофические события. В эту эпоху быстрого экономического роста процветание было широко распространено: все группы населения продвигались, а самые низкие даже получали значительную прибыль.

Пикетти также проливает новый свет на «реформы», которые продвигали Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер в 1980-е годы в качестве усилителей роста, от которых все должны были получить прибыль. За их реформами последовали замедление экономического роста и усиление глобальной нестабильности, а тот рост, который все таки произошел, пошел в основном тем, кто наверху.

Аргументы Пикетти поднимают фундаментальные вопросы, касающиеся как и экономической теории, так и будущего капитализма. Он документирует значительное увеличение соотношения между богатством и выводом продукции. В стандартной теории такое повышение будет связано с падением прибыли на капитал и увеличением заработной платы. Но на сегодняшний день кажется, что доходность капитала не уменьшилась, а вот заработная плата падает (в США, например, средняя заработная плата упала примерно на 7% в течение последних четырех десятилетий).

Наиболее логичное объяснение в том, что увеличение измеряемого богатства не соответствует увеличению производительного капитала – и кажется, что данные подтверждают эту интерпретацию. Большая часть увеличения богатства вытекает из увеличения стоимости недвижимости. До финансового кризиса 2008 года пузырь недвижимости был очевиден во многих странах и кажется, что он до сих пор не «скорректировался». Рост стоимости также может представлять собой конкуренцию среди богатых за «позиционные» товары – дом на пляже или квартиру на нью-йоркской Пятой авеню.

Иногда увеличение измеряемого финансового благосостояния – это не более чем сдвиг от «неизмеренного» богатства к измеряемому богатству. Такие сдвиги могут отражать ухудшение общих экономических показателей. Если мощность монополии возрастает, или фирмы (такие как банки) разрабатывают более эффективные методы эксплуатирования обычных потребителей, они будет отображаться как более высокая общая прибыль, а когда они капитализированы, то это будет отражаться в общих показателях как увеличение финансового благосостояния.

Но когда это происходит, то благополучие общества и экономическая эффективность на самом деле падают, даже если официальное измерение благосостояния растет. Мы просто не замечаем соответствующее уменьшение стоимости человеческого капитала – то есть богатства работников.

Кроме того, если банки преуспеют в использовании своего политического влияния, чтобы договориться о своих потерях и сохранить все больше и больше своих неправедных доходов, измеренное богатство финансового сектора будет увеличиваться. Мы не измеряем соответствующее уменьшение богатства налогоплательщиков. Аналогичным образом, если корпорации убедят правительство переплачивать за свою продукцию (как удалось сделать ведущим фармацевтическим компаниям), или получат доступ к общественным ресурсам по ценам ниже рыночных (как удалось сделать горнодобывающим компаниям), официальные показатели будут показывать увеличение в финансовом благосостоянии, хотя уменьшение в богатстве простых граждан будет твердить иное.

То, что мы наблюдаем – стагнация заработной платы и рост неравенства, даже когда богатство увеличивается – это не то, как работает нормальная рыночная экономика, а то, что я называю «суррогатным капитализмом». Проблема не в том, как рынки должны работать и работают сейчас. Проблема лежит в фундаменте нашей политической системы, которая не смогла обеспечить конкурентоспособные рынки и создала правила, которые поддерживают использование искаженных рынков, на которых корпорации и богатые могут эксплуатируют всех остальных, и к сожалению так и делают.

Разумеется, рынки не существуют в вакууме: должны быть правила игры, и они устанавливаются с помощью политических процессов. Высокий уровень экономического неравенства в таких странах, как США, и все чаще в тех, которые последовали их экономической модели, привел также и к политическому неравенству. В такой системе возможности для экономического развития тоже становятся неравными и усиливают низкие уровни социальной мобильности.

Таким образом, прогноз Пикетти о все более высоких уровнях неравенства не отражает неумолимые законы экономики. Простые изменения – в том числе высокая прибыль от капитала и налоги на наследство, увеличение в расходах для того, чтобы расширить доступ к образованию, неуклонное применение антимонопольных законов, реформы корпоративного управления, которые очерчивают зарплату заведующих и иных лиц высшего менеджмента, и финансовые правила, которые обуздают способность банков эксплуатировать остальное общество – позволят сократить неравенство и заметно увеличить равенство возможностей.

Если мы изучим правила этой игры, то сможем даже восстановить быстрый и общий экономический рост, который характеризовал средний класс обществ в середине XX века. Главный вопрос, стоящий перед нами сегодня на самом деле, – не о капитале в XXI веке. Речь идет о демократии в XXI веке.