«Левиафан» — в нас или против нас?

В ноябре на экраны польских кинотеатров выходит «Левиафан» Андрея Звягинцева — лауреата множества престижных премий (в том числе венецианского «Золотого льва», двух российских наград «Ника» и др.). Сам «Левиафан» уже был отмечен в Каннах за лучший сценарий и стал российским претендентом на «Оскар» следующего года (лучший иноязычный фильм).

Действие картины вновь разворачивается на фоне прекрасной природы русского севера, как и в снятом на Ладожском озере фильме «Возвращение». Эта суровая, древняя и бесстрастная природа становится отличным контрапунктом для человеческой борьбы. Основная сюжетная ось фильма — трагическая конфронтация жителя маленького городка в Мурманской области с государством, которое олицетворяет его мэр — коррумпированный, безжалостный, лишенный любых человеческих чувств. Конфронтация, которую герой фильма проигрывает (это не спойлер, а очевидность). Вынесенным в название Левиафаном, согласно концепции Гоббса, выступает здесь государство — абсолютная и неконтролируемая власть: ее подданный против нее бессилен, он может лишь ее принять. Фильм показывает сращение структур (мэр — прокурор — судья — спецслужбы), в которой «рука руку моет», и первый среди этих людей — архиерей, который сыпля цитатами из Библии, потрясает всем этим мирком. Именно он играет в фильме роль Леди Макбет, подталкивая колеблющегося и порой безвольного мэра применить силу, уверяя, что «вся власть от бога», а «где власть, там сила, не бойся ее использовать, иначе тебя сочтут слабаком».

Фоном для этой агитации за богато накрытым столом служит картина «Тайная вечеря» и бронзовый бюстик Христа, ассоциирующийся, скорее, с вездесущими до недавнего времени бюстиками Маркса или Ленина. А на стене кабинета мэра висит портрет Путина, не оставляющий сомнений, кто здесь «символическая» крыша всего уклада.

Государство-Левиафан — это довольно очевидная идея, об изъянах российского государства написаны уже целые тома. Однако размышления над фильмом уводят дальше: Левиафан в картине — это нечто большее, чем окружающее человека и подавляющее его государство. Это ветхозаветное воплощение зла, которое ведет борьбу с добром в каждом герое. В фильме, собственно, нет положительных персонажей. Почти все предают друг друга, прибегают к насилию, сквернословят, пьют водку из горла или стаканами без закуски, а потом садятся за руль или берутся за оружие, чтобы для развлечения пострелять по мишени. Обиженный судьбой герой спрашивает: «Боже, за что?» Хотя бог в жизни персонажей фильма на самом деле отсутствует. «Где же ты был до сих пор?» — спрашивает героя местный, бедный, как мышь, батюшка, который, как кажется, символизирует здесь «совесть народа». Бога нет ни в жизни архиерея, который выступает capo di tutti capi, осуществляющего свою власть под прикрытием библейских сентенций, ни в жизни героев, появляясь лишь время от времени максимум в роли талисмана: в машине одного из них три маленькие иконки соседствуют с такого же размера «троицей» обнаженных девушек. Схожий нигилизм и магическое мышление демонстрировал Звягинцев в «Елене», где главная героиня, хладнокровно планирующая убийство своего мужа, отправляется в церковь и расспрашивает, какому святому следует ставить свечку, чтобы загладить запланированный шаг.

В России фильм встретился с обвинениями в антироссийской направленности и пропаганде негативных стереотипов, которые (по мнению критиков картины) прекрасно продаются на русофобском Западе. Действительно, «Левиафан» бьет по нервам концентрированной патологией — и политической, и общественной. Святых здесь нет — все постоянно нарушают закон или принципы морали, а ругань и водка льются бесконечной рекой. Против этого выступил даже российский министр культуры Мединский, заявив, что россияне так водку не пьют.

Конечно, статистика демонстрирует, что в последние годы объем употребления крепких напитков в России падает, на их место (особенно в больших городах) приходит пиво или вино. Появились целые клубы любителей вин, хорошего виски или коньяка. Можно добавить, что Польша тоже сражается со стереотипом «пьяницы-поляка», а интернет полон фотографий хмельных господ, растянувшихся на обочинах дорог или виснущих на велосипедах. Однако жизнь в российской провинции на самом деле далека от трезвости, достаточно почитать местную прессу или рассказы путешественников. Я сама не раз становилась свидетельницей, насколько гибким бывает там понимание принципа don’t drink & drive. Как «пара стопок» не считается там вообще выпивкой, как пьют в автомобилях, а водитель, чтобы опрокинуть рюмку, выходит на минуту из машины, так как «пить за рулем — плохая примета». Это было бы даже забавным, если бы не было таким трагичным. Как тут эффективно разбивать стереотипы, когда в свежих новостях читаешь: «Погиб глава французской компании Total Кристоф де Маржери (Christophe de Margerie): его частый самолет, вылетавший из аэропорта Внуково, разбился в результате столкновения со снегоуборочной машиной, которой управлял пьяный водитель».