Депардье — последний из французов

Сегодня людям как никогда свойственно отрицать свое тело, пытаться нейтрализовать его или заработать на нем. Тем не менее на пути исчезновения самосознания французов еще остается последний заслон: Жерар Депардье. Что бы ни думали на этот счет СМИ, которые сегодня с таким удовольствием освистывают его и насмехаются над ним, Ришар Мийе предлагает читателю высоко символическую интерпретацию этого монстра кино в книге «Политическая суть Жерара Депардье» (Le corps politique de Gérard Depardieu).

Как писал Ницше, без своей сути и тела человечество давно бы исчезло. И сейчас человечество (по крайней мере, то, которое мы знаем и к которому так или иначе принадлежим сами) начинает исчезать под напором глобализации, санитаризма, феминизма, веганства и атеизма. Человек как никогда в прошлом стремится пойти наперекор своему телу, нейтрализовать его, приручить, заработать на нем и вывести из равновесия. Он мечтает о теле без органов, человеческой многоножке, хочет превратить его в простой артефакт, которому можно навязать чуждые ему правила, хотя изначально это само тело было источником стимулов и запретов.

Тело стало врагом, которого нужно уничтожить. Хозяином, которого нужно превратить в раба. Богом, которого опять и снова распинают на кресте, до смерти боясь его возвращения и воскрешения. Однако тело, несмотря ни на что, остается нашим первым и главным условием присутствия в мире, первым прославлением Бога.

В этом телесном ключе Ришар Мийе описывает политическую, эротическую и теологическую суть величайшего французского актера. Разумеется, многое в нем злит и раздражает. Его выходки, способные довести до белого каления любого чопорного ханжу, хотя они должны были бы тронуть душу, напомнив о человеке, который много отдал и много потерял. Его земная, плотская и в чем-то даже звериная радость, которая выводит из себя, но на самом деле является лишь одной из форм антикультурного выживания. Его (величественное) сопротивление стадной ереси.

Депардье, этот неукротимый борец, напоминает нам о том, что может тело, его тело, наше тело, хотя мы делаем все, чтобы поставить на нем крест, забыть о нем, лишить его христианской и даже французской сущности. «Жеже» — воплощение французского духа. Его нынешняя несовместимость со СМИ (при том, что он был их любимчиком в 1970-х и 1980-х годах). Говорят, он изменился. Но на самом деле это мир изменился. Как Бардо и Делон, другие потерянные для нас сегодня иконы, Депардье не сдвинулся с места ни на йоту. Именно это стало его главной провинностью в нынешнюю эпоху, которая делает все, чтобы лишить самосознания и сексуальной идентичности. Депардье не стал «эволюционировать». Он остался тем же самым жрущим, пьющим, рыгающим и хохочущим галлом, то есть чужаком, «варваром» для человека нового типа, который насаждается нам каждый день, но воняет в тысячу раз мерзотнее любого «выхлопа» Жеже. Возможно, это происходит потому, что нового человека лишили того, что раньше позволяло ему очиститься, вздохнуть свободно. Доисторический «Мамонт» Депардье восстает против посягательств на истоки мира. Вальсирующие против Femen. Дантон против Робеспьера. Фальстаф против Тартюфа. Один против всех со своим пузом, 14 бутылками в день и сотней, тысячей зубов.

Как бы то ни было, Мийе не делает кумира из своего любимого дикаря. По его словам, гений Депардье в том, что он смог воплотить Францию в ее блеске (хотя автор и неоправданно обвиняет «Сирано» в преждевременной «диснейлендизации» Франции) и нищете: «Он становится выше границ благодаря своей вездесущности и умению играть все что угодно с такой избыточностью и надрывом, которые говорят правду о его персонаже и делают его прозрачным, представляя роль современного человека как все менее индивидуальную и все более стандартную».

У актеров, как известно, нет души, и к Депардье все это относится в полной мере. Однако это не отменяет факт, что лучшей его ролью стал Дониссан в «Под солнцем Сатаны» Мориса Пиалы. Там он как никто другой смог показать, что значит бороться со своими демонами, дойти до конца и показать всему миру (будь то сноб с Каннского фестиваля, который, узнав, что пальмовая ветвь достала Пиале, не придумал ничего лучше, как выставить себя на посмешище, освистав его в стиле самого Депардье), что единственное ограничение тела — это Бог.

Ему прощается все, и не потому что он способен на высокое и низкое, а потому что смог, как в карьере, так и в жизни, «сделать худшее частью своего существования» (его бесспорная вульгарность, пьянство, бегство от налогов, дружба с Путиным), доказать, что все самое грязное в нас может быть одновременно и самым чистым, пожертвовать собственным телом, превратив его во вместилище всего того, что отвергает пуританская эпоха.

Без Депардье Франции уже бы давно не стало.

Пьер Кормари, литератор, публицист и блогер.