От России идет холодок по спине. Об этом пишут все наши газеты. Она вторгается на земли соседей, культивирует гомофобию, ограничивает свободу прессы, поддерживает ультраправые партии и обстреливающих собственный народ свирепых диктаторов. Ее кровавое прошлое с жестокими царями и сталинскими преступлениями дополняет прекрасную картину. Теперь на востоке уже больше не восходит надежда: Путин вновь вернул России образ угрожающего пугала.
«Я очень внимательно, час за часом слежу за войной на Украине, — рассказывает новый лауреат премии Медичи Антуан Володин, который провел немало времени в СССР с 1960-х по 1980-е годы. Мои знакомые россияне подумывают о том, чтобы уехать из страны, потому что боятся ультранационализма».
«Но тут у нас существует большая русофобия. Антисоветский настрой уже был русофобией до падения берлинской стены. Потом на Западе с одобрением смотрели на воцарившийся бардак. Сегодня же в оценке роли Путина в Крыму и на Украине вновь виднеется прежний страх и ненависть к русским».
Как можно быть русофилом в подобных условиях? Тем не менее, еще находятся люди, которые зачарованно смотрят на эту страну. Это наши писатели. При мысли о России у них идет холодок по спине, но становится теплее на сердце. Они посвящают ей романы, путевые заметки, расследования. Они, Оливье Ролен (Olivier Rolin), Эмманюэль Каррер (Emmanuel Carrère) и Матиас Энар (Mathias Enard), мечтают овладеть языком Толстого, как другие мечтают дожить свой век на Карибах.
Их, Патрика Бессона (Patrick Besson) и Янна Муа (Yann Moix), пригласили на первый салон «Русская литература», который прошел в этом месяцев в Париже с благословения посольства России. Их там так и не было видно, но стоявший у лотка с пирожками подва евро Мишель Крепю (Michel Crépu ) посчитал нужным напомнить, что «Россия всегда была предметом пристального внимания» его журнала Revue des deux mondes. Ну а прописавшийся в Донецке после многих лет в Сибири и Якутии Седрик Гра (Cédric Gras) расписывал многообразную Россию, все же посчитав нужным признать, что она «создает проблемы, когда хочет расшириться на Украине».
Спектр русофилов широк и разнообразен. Даже если не учитывать Андрея Маркина (тот сам русский), он идет от Доминика Фернандеса (Dominique Fernandez) до Фредерика Бегбедера (Frédéric Beigbeder) и от Сильвена Тессона (Sylvain Tesson) до Кристиана Гарсена (Christian Garcin). Российское государство даже смогло подтолкнуть к тому некоторых литераторов, когда организовало совместно с российским МИДом большое литературное путешествие по транссибирской магистрали в 2010 году. Это принесло свои плоды. «На эту тему вышла целая стопка современной литературы», — иронизирует один из участников поездки. В частности, поезд «Блез Сандрар» стал музой для Мейлис де Керангаль (Maylis de Kerangal), Сильви Жермен (Sylvie Germain), Матиаса Энара (Mathias Enard) и Даниэль Сальнав (Danièle Sallenave).
Россия колонизирует нашу литературу? Лишь этой осенью она напомнила о себе в историческом шпионском романе «Совет моему экзекутору» Ромена Слокомба (Romain Slocombe), а также «Королевстве» Каррера, в котором автор «Русского романа» и «Лимонова» не упускает случая сравнить истоки христианства и большевизма.
Россия щедро предоставила постапокалипсический антураж впечатляющему «Светлому будущему» Антуана Володина и продефилировала в мексиканской «Виве» Патрика Девиля (Patrick Deville), которому, видимо доставило огромное удовольствие описание пути Троцкого и собственных воспоминаний о Транссибирской магистрали.
Наконец, нельзя не отметить ее след в «Метеорологе», одной из самых интересных книг сезона, где Оливье Ролен (Olivier Rolin) с поразительной ясностью рассказывает о судьбе Алексея Феодосьевича Вангенгейма, ничем не примечательного мученика ГУЛАГа, который томился на Соловках с 1934 по 1937 годы, так и не отказавшись от революционного идеала. В конечном итоге его вместе с еще 1 115 бедолагами расстреляли в обстановке строжайшей секретности.
Случай Ролена является одним из самых интересных, чтобы не сказать показательных. В своем расследовании этот бывший маоист-пролетарий побывал в Москве, на Соловках и в петербургском отделении «Мемориала», где «висит толстенная железная дверь, словно там боятся наймитов ФСБ».
С помощью друга-переводчика он внимательно просмотрел все письма Вангенгейма жене и дочери, номера «Правды» и протоколы допросов НКВД. В конце книги он задается следующим вопросом:
«Так, что же меня так интересует в этой стране, которая прикладывает так мало сил, чтобы понравиться, и не пользуется особой любовью (это еще мягко сказано) там, где я живу?»
Мы встречаемся с ним в парижском ресторане. Он и сам не скрывает удивления по поводу собственного увлечения: «скоро будет уже 30 лет», как он «упрямо» ездит туда. Его брат писатель Жан Ролен (Jean Rolin), который сам побывал в пригородах Москвы и насмотрелся там на бродячих собак, любит вставлять в беседу «твой друг Путин», когда хочет поиздеваться над ним.
«Но это все шутки. Я вовсе не друг Путина, хотя меня и удивляет, каким исчадием ада его сейчас представляют. В любом случае, нужно уяснить для себя одну вещь перед тем, как называть русских сборищем пьяниц и фашистов под властью плутократов.
У них была очень большая империя. И они позволили ей постепенно разделиться на части без единого выстрела. Чего нельзя сказать о нас, французах. Как мне кажется, в их ностальгии по более сильной стране нет ничего криминального.
Книга "Конец красного человека" Светланы Алексиевич переворачивает ваше представление. Она рассказывает об удивительных людях, которые говорят: "У нас была великая страна, но мы променяли ее на джинсы и Mercedes". Но это вовсе не реакционные, а скорее даже прогрессивные взгляды: люди сожалеют о стране, в которой верили, что строят коммунизм».
Его первая поездка состоялась в 1986 году. Ролен несколько месяцев брал уроки русского языка, чтобы самостоятельно отправиться в тогдашний СССР. Он не строил себе «ни малейших иллюзий насчет советской системы» и просто хотел «сказать, на что похожи такие вещи». Казалось бы, проще не бывает. Но не тут-то было.
«Это дало возможность путешествовать в одиночку. Даже в Ленинграде когда я хотел вечером сходить в ресторан, местный швейцар меня спрашивал: "Один?" И я отвечал: "Один". Он не мог поверить своим ушам. Такого еще не было. Обычно все сидели за столами с производственными комитетами, профсоюзами и т.д.».
Ролен вернулся обратно с рассказом «В России» и думал, что никогда уже больше туда не поедет. Но ездил снова и снова. Его восхищение Толстым, Чеховым и Гроссманом подготовили для этого благодатную почву (при этом он «ненавидит» Достоевского, потому что «этот великий писатель-славянофил, антисемит и противник Просвещения, воплощает в себе все то, что мне не нравится в России»). Страна водки смогла пробудить в нем нежные чувства:
«Это какое-то детское чувство, но бескрайние просторы России, 9 000 километров по Транссибирской магистрали и десяток часовых поясов неизбежно захватывают воображение».
Кроме того, это целый сборник «невероятных историй» со своими авантюристами вроде «черного барона» Унгерн фон Штернберга (он появляется в графической новелле «Корто Мальтез в Сибири»), который в 1920 году подмял под себя Монголию с безумным проектом установить теократию в России, а затем в Европе.
Выпустивший в 2011 году книгу «Алкоголь и ностальгия» Матиас Энар тоже уделяет большое внимание географии:
«В этой стране можно пешком дойти до Тихого океана, это словно одна нескончаемая граница между Европой и чем-то еще. ГУЛАГ — всего лишь самое страшное из того, что было. С XIX века начались депортации, когда людей отправляли в ссылку в собственной стране. Как если бы вас выслали куда-то в Лотарингию... Это многое говорит о сложившемся в стране представлении о самой себе».
Вопрос ГУЛАГа, как отмечает Ролен, играет важнейшую роль. Он превращает Россию одновременно в колыбель и могилу революционной идеи ХХ века с миллионами жертв, которых слишком часто окружает завеса молчания - как там, так и тут.
«Я никогда не восхищался СССР. И хотя мое поколение придумало, сказало и сделало немало глупостей, его никак не обвинить в том, что оно закрыло глаза на ГУЛАГ. В то же время меня задевает слепота французских интеллектуалов. Как мне кажется, у нас она еще сильнее, чем в других странах. У нас не было Оруэлла. Враждебность Сартра по отношению к Пастернаку, когда тому присудили Нобелевскую премию в 1958 году, до сих пор мне поперек горла».
Так, может быть, в русофилии современных писателей находит отражение чувство покаяния? Плач западного человека при мысли о - пусть даже косвенной - причастности к сталинским злодействам?
Ролен завершает рассказ такими холодными словами:
«Мы сегодня справедливо опасаемся проявлений бесчеловечности в России, но к нашим предупреждениям было бы куда больше доверия, если бы мы уделили больше внимания человечному в истории этой страны и, в первую очередь, человечности жертв».
Володин смотрит на ситуацию иначе:
«Я сам жил при советской системе и, как и мои персонажи, по-прежнему привязан к морали свободы и братства, но никогда не присягал на верность сталинизму. Поэтому у меня нет совершенно никакого груза вины».
Энар в целом согласен с позицией автора «Метеоролога» и «Бумажного тигра»:
«В представлении Ролена на первом месте стоят социальные потрясения, но в моем поколении о них думают меньше. В любом случае, русская земля — огромное кладбище: там везде ходишь по солдатам, строителям дорог и железнодорожных путей. Это сложно принять, но такова часть истории Европы».
Хотим мы того или нет, но с Россией мы еще не закончили.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Я вовсе не друг Путина, хотя меня удивляет, каким исчадием ада его сейчас представляют. В любом случае, нужно уяснить одну вещь перед тем, как называть русских сборищем пьяниц и фашистов под властью плутократов. У них была очень большая империя. И они позволили ей постепенно разделиться на части без единого выстрела. Чего нельзя сказать о нас, французах.
