Я - внук узника ГУЛАГа. Я даже знаю имена тех, кто мучил на допросах моего деда. Кого-то из этих людей расстреляли еще в 1953 году, вместе с Берией. Часть дожила до глубокой старости на государственную пенсию. Для меня создание монумента жертвам репрессий (то есть, и моему дедушке, а также ряду других расстрелянных родственников) - событие глубоко символическое. Тем более, что глава государства, одобривший создание монумента, - бывший сотрудник КГБ, наследника сталинского НКВД. Но что-то мешает пока радоваться.
Жертвы стихии или жертвы режима?
Несколько лет назад глава международного правозащитного общества "Мемориал" Арсений Рогинский потряс аудиторию одной из конфереций в Москве: "Знаете, сколько у нас в России памятников и мемориальных знаков, посвященных жертвам репрессий? - спросил он. - Около восьмисот!" Правда, вывод, сделанный правозащитником, был, несмотря на впечатляющую цифру, печальным.
По словам Рогинского, сам по себе словосочетание "жертвы репрессий" безлично, как будто эти люди умерли в результате землетрясеняи или цунами. Пока в России на официальным уровне не принято говорить, что это жертвы конкретного политического режима и совершенно конкретных палачей, никакого расчета с прошлым и национального примирения не будет, подчеркнул тогда руководитель "Мемориала".
Судьба Соловецкого камня под вопросом
История с монументом не закончена, и я предвижу серьезные споры о его концепции, начиная, уверен, с вопроса, убирать или нет с Лубянской площади Соловецкий камень, установленный у штаб-квартиры ФСБ. Ведь он виделся в конце восьмидесятых как закладной - для будущего мемориала. Теперь мемориал возведут в другом месте. Уверен: суть будущих дискуссий - в том, о чем говорил Арсений Рогинский, начиная с самого термина "жертвы политических репрессий".
В советское время добавляли прилагательное "незаконных". Хотя "законные политические репрессии" - оксюморон. Лагеря и расстрелы назывались отклонением от ленинских норм, сталинским исключением в истории во всем остальном хорошего СССР. После разоблачительной речи Хрущева на XX съезде КПСС всем, кто вышел из этого ужаса живым, предлагалось получить компенсацию в 120 рублей (как моя бабушка) - и забыть.
Новая попытка дать всеобъемлющую политическую оценку одному из самых гнусных режимов в истории человечества была предпринята российским обществом в конце 80-х и начале 90-х годов прошлого века. Кое-каких результатов достигли, но согласия и примирения как не было, так и нет.
Дилемма Кремля
Полагаю, с точки зрения властей, будущий монумент должен поставить точку в этом споре. С момента возвращения Владимира Путина в президентское кресло в 2012 году Кремль активно занимается созданием единой "патриотической" российской истории, призванной сплотить общество. А оно все не сплачивается. Советский период вызывает в обществе столь жаркие споры, что поневоле приходишь к выводу - гражданская война не завершена.
Двадцатое столетие ознаменовалось для России гражданской и двумя мировыми войнами, массовым голодом и системой ГУЛАГа. Через нее, согласно данным академического семитомника, изданного десять лет назад с использованием архивов ФСБ, прошло без малого 45 миллионов человек. Единственная возможность честно говорить обо всем этом - признать, что не было никаких "жертв репрессий", а были жертвы конкретного политического режима, тоталитарной диктатуры.
Тот факт, что диктатура дала стране всеобщую грамотность, запустила человека в космос и выиграла войну, не отменяет факта бесчеловечности и аморальности этой системы - от первых расстрелов юнкеров в 1917 году до бойни у телебашни в Вильнюсе в 1991-м. Но признать это - значит согласиться, что власть в России может быть не просто неправой, а неправедной и бесчеловечной.
Это, в свою очередь, подрывает главную концепцию нынешнего политического режима - власть всегда права и никому не подотчетна. Более того, если сказать, что коммунизм - зло, отторгнешь от себя часть электората, все еще ностальгически преданного мифу о советском величии и голосующего за политику Путина.
Назвать зло злом
Что еще сложнее понять нынешним правителям, так это то, что "поставить точку" в истории невозможно. Германия, пережившая тоталитарную диктатуру Гитлера, до сих пор обсуждает эти двенадцать лет и задается вопросом: "А все ли мы поняли о самих себе?" Но в Германии сегодня хотя бы не стоит вопрос о том, был ли нацизм злом. Ответ на него дан - и однозначный, несмотря на построенные в 30-е годы при Гитлере автобаны и всеобщую занятость.
В России режим, уничтожавший страну и ее граждан 74 года, злом не назван. Отсюда большинство проблем нынешнего общества, потерявшего моральный компас. Отсюда же и дилемма для власти. Она хочет создать исторический нарратив, который не столько примирит граждан друг с другом, сколько заставит их забыть о прошлом, чтобы они меньше спорили о настоящем и будущем.
Монумент на проспекте Сахарова станет моральным испытанием для тех, кто этот проект задумал и будет осуществлять, в том числе для Владимира Путина. Пока он не построен, я хочу надеяться, что нормальное для любого человека желание назвать зло злом победит страх и политическую конъюнктуру.
Константин Эггерт, российский журналист, обозреватель радиостанции "Коммерсант FM"
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В России режим, уничтожавший страну и ее граждан 74 года, злом не назван. Монумент на проспекте Сахарова станет моральным испытанием для тех, кто этот проект задумал и будет осуществлять, в том числе для Владимира Путина. Пока он не построен, я хочу надеяться, что нормальное для любого человека желание назвать зло злом победит страх и политическую конъюнктуру.
