Под крышей калифорнийского дома Джоан Баэз роятся злющие осы, а в остальном все так, как и должно быть в жизни женщины, всю свою жизнь посвятившей борьбе за мир. С моря дует теплый ветер, от ароматических палочек разносится дым, и мы ведем неспешную приятную беседу. Когда я прошу ее описать, что у нее на душе и в мыслях, она отвечает: «Светло». Ее взгляд сияет как у подростка: «Светло и ясно».
На протяжении более 50 лет Баэз была центральной фигурой в культурной и политической жизни США. Певица, активистка, участница антивоенных демонстраций, красавица, возлюбленная (должен отметить, что ее любили знаменитые мужчины). Она слишком хорошо знает себя, чтобы просто сказать «да, в моей жизни всякое бывало», но даже если бы и сказала, вряд ли кто стал бы с ней спорить. Назовите любую дату в американской политике, начиная с 1960-х годов — она либо знает тех, кто участвовал в событиях, либо участвовала в них сама. «А, Лу, я знала этого Лу», — обычно говорит она, когда речь заходит о покойном Лу Риде (Lou Reed — американский рок-музыкант, автор песен, гитарист и вокалист — прим. перев.).
«Познакомилась я с ним, когда мы уже заканчивали совместный концерт в Праге. Столкнувшись с ним в вестибюле гостинцы, я сказала ему: ‘Пошли с нами обедать, Лу’, и он согласился. По пути в ресторан он все время ворчал из-за того, что мы решили пойти именно туда. Тогда я знала, что это за личность, но было уже поздно».
Спрашиваю ее о написанных ею песнях (за последние 25 лет она не написала ни одной песни), и она отвечает: «Так вот, я позвала Дженис Ян (Janis Ian — певица, композитор и актриса 1970-х годов — прим. перев.) и говорю ей: ‘Дженис, я не умею писать песни — как мне быть?’, а она отвечает: ‘Все очень просто. Окинь взглядом комнату, выбери какой-нибудь предмет и пиши о том, что взбредет в голову’. Я так и сделала. И написала одну из своих лучших песен.
Я назвала ее «Кокосовые орехи» («Coconuts»). Собиралась с ней выступать, но мой менеджер пришел в ужас. Он считал, что людям песня понравится, и я прославлюсь как женщина, написавшая песню о кокосовых орехах».
А потом было время, когда покойный Стив Джобс (Steve Jobs), основатель Apple, сосед и бывший любовник, позвонил и спросил, может ли она научить его играть на пианино. «Я ответила, что я сама на пианино играю так-себе, хотя и могу найти на клавиатуре «до» третьей октавы. А он сказал: ‘Ну, что ты, приходи’, и я пошла. Когда пришла, то увидела, что в круглом холле — совершенно пустом, без мебели — Стив сидит за своим Bösendorfer (инструментом, который стоит очень дорого). Он не мог сыграть ни одной ноты».
Такие вещи Баэз рассказывает не для того, чтобы произвести впечатление, а чтобы порадовать слушателя и развлечься самой. Ей известно, кем ее считают — «легендой» — она произносит это слово с насмешкой и считает все это нелепым. «Однажды одна австралийская журналистка назвала меня так и спросила: ‘А вам никогда не приходило в голову, что вы видели голыми и Стива Джобса, и Боба Дилана?’. На что я ей ответила: ‘Но ведь не одновременно’».
При упоминании Дилана Баэз становится в своих воспоминаниях немного сдержанней. Известно, что в начале 1960-х у них с Диланом был роман, тогда она приобщила его к миру фолка и открыла двери в клубы Новой Англии и Нью-Йорка. Позднее он отплатил ей, унижая ее и оскорбляя во время гастролей в Великобритании, что, как известно, режиссер Д.А. Пеннебейкер (DA Pennebaker) и запечатлел в своем документальном фильме 1997 года «Не оглядывайся» (Don’t Look Back). Потом Дилан извинялся за свое грубое отношение к Баэз. Характер их отношений долгое время был темой многочисленных слухов и сплетен.
Поддерживают ли они связь? «С Бобом Диланом никто никогда связь не поддерживает».
Баэз родилась в семье мексиканца и шотландки — с точки зрения генеалогии и для ребенка, который долгие годы рос и развивался на юге Калифорнии, это была гремучая смесь. «Белым детям я была неинтересна, а мексиканские дети меня не любили, потому что я была совсем не такая, как они. Поэтому когда я, наконец, выбрала четырехструнную гавайскую гитару и начала петь, это положительно сказалось на моем имидже, — вспоминает она. — Белые дети начали подходить ко мне, чтобы послушать. Я была маленьким дворовым клоуном. Мне нравилось, что на меня обратили внимание, и я была рада, что меня признают, пусть даже просто как клоуна».
Глядя на сегодняшнюю Баэз, поседевшую, но в свои 73 года по-прежнему очень красивую, трудно представить, что когда-то ей приходилось добиваться чьего-то внимания. Вот уже долгие годы она живет в одном из самых богатых городов Америки, где особняки стоимостью в 30 миллионов долларов считаются обычным делом, а в ресторане за каждым столиком можно встретить миллиардера из мира высоких технологий. Но ее дом совсем не такой — он раскидистый и старомодный. Машины, припаркованные напротив дома, довольно скромные, и их не мешало бы помыть. Одевается она в стиле старушки Анджелы Лэнсбери (Angela Lansbury — англо-американская актриса и певица 1925 года рождения — прим. перев.). Если она и богата, то хорошо это скрывает. На взгляд стороннего наблюдателя она — само воплощение самоуверенности и спокойствия.
И, тем не менее, она утверждает, что долгое время ее мучали сомнения, особенно относительно своих музыкальных способностей. «Много лет я не понимала, что мой голос — это нечто особенное. Я просто думала, что если серьезно этим заняться, то петь сможет каждый», — смеется она. А были ли какие-то моменты, когда она понимала, что у нее есть все данные, чтобы стать звездой? «Вообще-то нет, но за все эти годы было много случаев, когда хотелось благодарить бога. Я часто бывала в фолк-клубах, там на сцену выходили разные люди и пели, и я стала замечать, что мой голос немного не такой, какой-то особенный. И только потом, с годами, когда в «золоченой карете» приближаешься к «легендарности», начинаешь понимать, что это нечто особенное».
И действительно, это нечто особенное было у нее на протяжении всех этих почти пятидесяти лет. А потом исчезло. «Года три назад я уже хотела сдаться. Мой голос стал неуправляемым. Не могу сказать, что это меня бесило, меня злило то, что я все время занята тем, что пытаюсь правильно взять высокую ноту, и у меня не получается спеть так, как хотелось бы. Ведь никто же не придет и не скажет правду, а начнет говорить, что ты поешь так же, как раньше. Не верьте им», — смеется она.
В качестве последнего средства она по совету подруги обратилась к отоларингологу. Результат оказался удивительным. «Мы пришли к выводу, что я так старалась не слышать свой теперешний голос (особенно верхние ноты), что просто зажала его. Затем врач направил меня к специалисту по голосовой гимнастике. Это чудесная молодая женщина, она помогла мне поправить голосовой аппарат. После двух занятий я поехала на гастроли и вся группа отметила, что есть изменения. Голос вернулся, и брать ноты теперь легче».
Образ Баэз, как обуреваемой сомнениями певицы, поющей в стиле фолк — это почти полная противоположность другой ее сущности — активистки. Что касается политики, она всегда знала свое место и свою роль. Мир никогда не соответствовал ее представлениям о справедливости и равенстве. Ни сейчас, ни раньше, когда 15-летней девчонкой она отказалась приветствовать американский флаг. Спустя восемь лет ее подростковый радикализм приобрел национальные масштабы. Она была одним из главных участников марша на Вашингтон за рабочие места и свободу в 1963 году, когда Мартин Лютер Кинг произнес свою знаменитую речь, в которой прозвучали слова «у меня есть мечта». «В город прибыло огромное количество людей, казалось, будто океан хлынул в город и затопил все улицы», — рассказывает она в ответ на просьбу поделиться воспоминаниями о том дне. На вопрос о самом Кинге она отвечает: «Люди не увидели в Кинге одного — того, что он был очень веселым человеком».
После принятия закона о правах человека и затем убийства Кинга протестное движение заметно ослабло, а с началом войны во Вьетнаме внимание активистов переключилось на события, происходившие на другом конце планеты. И опять Баэз оказалась в первых рядах протестующих.
В 1972 году она поехала в Ханой в составе делегации борцов за мир, где они оказались в самом эпицентре бомбежек, которые американцы обрушили на столицу Северного Вьетнама, и которые длилась 12 дней. «Мы все это время просидели в подвале гостиницы, — вспоминает она. — Я никогда до этого так не боялась. Я думала, что погибну. Но тогда я кое-что узнала — когда по вспышкам огня видишь, что огонь нацелен на тебя, все начинают молиться, даже те, кто не верит или сомневается. Но когда начинают стрелять в другую сторону, все мы опять становимся самими собой и возвращаемся к своей прежней вере или неверию». Под влиянием впечатлений от поездки в Ханой и приобретенного там опыта Баэз стала еще более радикальной, чем до этого. Что ее вдохновляло? «Уверенность в том, что я все делаю правильно».
По мнению Баэз, ни один политик не мог сравниться с Кингом до тех пор, пока не появился Барак Обама и начал свою президентскую гонку. «Если бы Обама был другим человеком и остался в рядах протестующих. Если бы он это сделал, он стал бы почти таким, как Кинг. К нему прислушивались, его поддерживали сотни миллионов человек, а сейчас почти ничего этого не осталось».
Из всех лидеров, которых она знала, только покойный Вацлав Гавел соответствовал ее представлениям о том, каким должен быть настоящий вождь. «Помимо того, что он был поэтом, писателем и политиком, он обладал блестящим умом. Но что в нем нравилось именно мне, это готовность рисковать. Риск, риск и еще раз риск».
В качестве примера она рассказывает о том, как выступала с концертом в Братиславе в 1989 году — за несколько месяцев до революции, в результате которой Советам пришлось убраться из страны, называвшейся в то время Чехословакией. Внезапно подошел Гавел, чтобы поддержать ее и подсказать ей, как она могла бы помочь ему в предвыборной кампании. «Мой концерт транслировали по телевидению, поэтому мы с ним придумали план, согласно которому я выучу некоторые слова на чешском языке, запишу их на магнитофон и буду слушать их через наушники, которые будут у меня в ушах. В нужный момент я должна была сказать по-чешски: ‘А сейчас я хочу представить вам своего дорогого друга Вацлава Гавела’».
«Именно так я все и сделала. Вы знаете, что было потом, телетрансляция прервалась, и все».
За все эти десятилетия политически активные певцы появлялись и исчезали — в частности сам Боб Дилан, чья преданность радикальному движению длилась не больше пресловутых пяти минут, но Баэз никогда не изменяла своим взглядам. Она многим пожертвовала, особенно в плане музыкальной карьеры. Тратя так много времени и отдавая столько энергии на митинги протеста и политическую деятельность, она теряла заработки. Звукозаписывающие компании не очень-то стремились вкладывать деньги в активистку, которая с таким безрассудным упорством читала мораль Америке, указывая на ее недостатки. Мейнстримная аудитория тоже была далека от политики.
Нельзя сказать, что ее это особо беспокоило. Главные ее цели были связаны с домом, хотя прежде, чем она смогла погрузиться в семейные дела, ей пришлось лечиться целых 20 лет. «Я понимала, что мои любовные отношения быстро заканчиваются, но я все равно ходила по кругу, пытаясь выяснить, в чем проблема. Ответ на этот вопрос я получила благодаря лечению. Мой врач отправлял меня в разные места, пытаясь заставить меня думать и понять свои проблемы, я перепробовала многое — искусство, танцы — прежде, чем мы выяснили, в чем дело, — рассказывает она. — Я боялась доверительных отношений. Очень многие люди испытывают такие же трудности, потому что когда вступаешь в близкие доверительные отношения, ты как бы открываешься перед другим человеком. Я в таких случаях всегда начинала искать выход. Нет, я не искала спасения в курении или наркотиках. Я начинала заниматься тем, что мне нравилось (массовая политическая деятельность), и мне повезло, что я смогла принести пользу другим людям. Мне было 50 лет, когда я решила, что больше так жить не хочу.
То, что она решила свои внутренние проблемы, позволило ей начать вновь выстраивать отношения с сыном Гэбриелом (Гэйбом), который вместе с еще одним музыкантом будут аккомпанировать ей, […] когда она выйдет на сцену Royal Festival Hall.
«Пару раз мы вместе посещали занятия у психолога, потому что он по-настоящему обижался на меня за то, что когда он был маленьким, меня никогда не было рядом, — говорит она. — Меня мучает раскаяние, но я стараюсь это пресекать. Если я буду сидеть и сожалеть о том, что когда-то я сделала то, а должна была сделать это, то Гэйбу будет только хуже. Я должна принять тот факт, что ему было одиноко, и он чувствовал себя брошенным. Труднее всего простить саму себя, но сделать это надо обязательно».
Что касается остального мира и его проблем, Джоан Баэз готова лично помогать в тех делах, которые ей особенно по душе, в частности, в проведении мероприятий по отмене смертной казни в США. Но когда дело доходит до радикальных действий, она уже не спешит в первых рядах на баррикады. «Люди меня спрашивают, что я собираюсь делать, а я в ответ им говорю: ‘Нет, вопрос в том, что собираетесь делать вы’».
Теперь, когда ее личные отношения восстановлены, и для ее энергии найдено другое применение, Баэз может найти время для своей карьеры. Спустя шесть лет после того, как Стив Эрл (Steve Earle) выпустил ее альбом «Послезавтра» (Day After Tomorrow), она подумывает над тем, чтобы записать еще один («Я всегда помню, что надо быть в теме и стараться, чтобы следующий альбом был всегда лучше прежнего»). А еще вся эта суета в связи с предстоящим концертом, в которую она погрузилась с головой. Помимо прочего, это дает ей возможность проводить больше времени с Гэйбом. «У многих матерей нет возможности тусоваться с сыновьями — с дочерями да, а с сыновьями нет. Как это здорово, когда можешь сказать: ‘Эй, пойдем куда-нибудь пообедаем’, — говорит она. — Думаю, что я могу выступать с концертами благодаря публике. Но еще больше я должна быть благодарна самой себе и своему голосу. У меня есть много талантов, например, дар к живописи или писательский дар, но мне кажется, что мой самый главный дар — это мой голос. Такого голоса никогда ни у кого не было раньше, и ни у кого уже не будет потом».
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Под крышей калифорнийского дома Джоан Баэз роятся злющие осы, а в остальном все так, как и должно быть в жизни женщины, всю свою жизнь посвятившей борьбе за мир. С моря дует теплый ветер, от ароматических палочек разносится дым, и мы ведем неспешную приятную беседу. Когда я прошу ее описать, что у нее на душе и в мыслях, она отвечает: «Светло». Ее взгляд сияет как у подростка: «Светло и ясно».
