Статья опубликована в Time 9 мая 1955 года
Полюбила я драгуна,
Полюбила молодого,
Молодого, удалого,
Да из славного полка.
Не успел приехать сокол,
Как труба зовет в поход.
А его голубушка
Горько слезы льет,
Горько слезы льет.
Ах, останься, милый друг,
Хоть еще на ночку
Я потом тебя, любимый,
Разбужу на зорьке
Раным-рано,
Раным-рано
(Русская песня, пер. В. Денисовой)
В 10-м Новгородском драгунском полку паренек из Калужской губернии по имени Георгий Жуков был одним из самых молодых, и уж точно самым удалым. Пока их голубушки лили горькие слезы, новгородцы в конном строю проносились через германские траншеи, врывались на батареи, и разили вражеских артиллеристов клинком и пулей. Шла Первая мировая война. Юный Георгий уже дважды удостоился почетнейшей награды — Георгиевского креста, что давался только за доблесть в бою. В черном кителе, синих брюках и кожаном кивере с бронзовым двуглавым орлом он выглядел живым воплощением доблести царской армии.
На этой неделе мы стали свидетелями сцены, напоминавшей о Российской империи в зените ее величия: бывший драгун Жуков — коренастый пятидесятидевятилетний маршал — принимал парад отборных полков самой большой армии мира. Стоя в бледно-голубом «ЗиЛе» — широкая грудь сплошь увешана орденами, правая рука застыла, отдавая честь — Жуков смотрел, как курсанты элитных российских военных академий ровными, словно по нитке, шеренгами повзводно чеканят шаг по Красной площади. На курсантах новая нарядная форма — сине-стального цвета, с золотым шитьем из лавровых листьев на рукавах: к муаровым, в желто-белую полоску поясам офицеров пристегнуты золоченые парадные кортики.
Вслед за курсантами на площади появились зеленые бронетранспортеры с мотопехотой в стальных шлемах, танки — в башенных люках у пулеметов в полной готовности застыли стрелки, летчики в новой темно-синей форме, а затем «гвоздь программы» — громадная, сверкающая свежей краской пушка, водруженная на платформу на резиновом ходу; некоторые военные специалисты считают, что она предназначена для стрельбы атомными снарядами (очередное «смелое достижение советской науки», как выразилось Московское радио).
Сводный оркестр из тысячи музыкантов — инструменты трубачей, стоявших в первой шеренге, украшены алыми вымпелами и золотыми кистями — играл военные марши. Правда, пролет над площадью боевых самолетов пришлось отменить из-за дождя. На какое-то время всеобщим вниманием завладел секретарь ЦК Хрущев в бежевом плаще и ярко-зеленой шляпе: он лично сопровождал на трибуну симпатичную Екатерину Фурцеву из Московского горкома партии. Но теперь, когда отзвучали фанфары, Жуков, со всей подобающей случаю торжественностью, занял центральное место на трибуне, приготовившись выступить с официальной речью.
Эта была та же самая трибуна, с которой на прошлых первомайских парадах низенькие, как на подбор, правители России громогласно клеймили американских «поджигателей войны», многозначительно указывая на зримые символы собственной военной мощи, выстроившиеся на площади внизу и проносящиеся в небесах над их головой. Но сейчас маршал Жуков — подобно любому чиновнику из любого горкома — читал по бумажке стандартные формулы, воздающие должное колхозником-скотоводам за выполнение трудодней. Его выступление было коротким и отнюдь не воинственным. Даже перейдя к внешнеполитическому разделу, он осудил ремилитаризацию Германии скорее с горечью, а не с гневом, заметив, что оно «препятствует ослаблению международной напряженности». Что же касается самой России, то она, провозгласил Жуков, следует в своей политике ленинскому завету о «возможности мирного сосуществования и экономического соревнования стран с разным общественным и государственным строем».
Оркестр заиграл государственный гимн, прозвучал салют. «Какая тишина, — прошептал в микрофон диктор Московского радио, — воцарилась на Красной площади после громового салюта!»
Старый друг
Двумя неделями раньше Жуков направил президенту Эйзенхауэру письмо, начав его обращением: «Дорогой старый боевой товарищ!» Напомнив Айку об их дружеских контактах в Берлине после окончания Второй мировой войны, он попросил его помочь убедить беглого сына одного русского полковника вернуться домой. А не далее как на прошлой неделе Эйзенхауэр во время пресс-конференции назвал Жукова «старым другом».
Советские маршалы просто так не вступают в переписку с иностранцами — даже старыми друзьями. Письмо Жукова в сочетании с его речью на первомайском параде было официальным дружеским жестом Кремля по отношению к Западу. В Москве сочли: если этот демарш будет исходить от Жукова, а не от «каменнолицего» Молотова, он будет скорее воспринят благожелательно — и оказались правы. Дело в том, что Георгий Жуков — профессиональный военный, великий полководец, чье имя в российской истории будет неразрывно связано с победами под Москвой, Ленинградом, Сталинградом, и взятием Берлина. Жуков всегда неукоснительно выполнял указания партии, но судя по всему, старается оставаться в стороне от борьбы за власть между политическими кликами. С точки зрения Центрального комитета Коммунистической партии (членом которого маршал является), Жуков был идеальной кандидатурой для обращения напрямую к президенту Эйзенхауэру. И на прошлой неделе люди по всему миру задавались вопросом: может быть, дружба двух старых солдат станет основой для подлинной разрядки напряженности между США и Россией?
Этот вопрос неизбежно влечет за собой другие. Представляет ли Жуков новую силу в советском руководстве? Может быть, Красная Армия теперь играет более важную роль в советской политике? Не зная точных ответов, Белый дом скептически отреагировал на жуковский зондаж, но на всякий случай слегка «подстраховался» на будущее. Впрочем, если речь идет о Георгии Жукове, то и его прошлая биография весьма поучительна. Его рискованный путь от драгуна царской армии до советского маршала, его разногласия с военными комиссарами, тот факт, что он оказывался то в фаворе, то в немилости у коммунистического руководства: все это многое говорит о характере той машины, которой он так умело управлял — Советской армии.
Большевистская армия
Во время большевистской революции 1917 года Жуков находился в родной деревне под Калугой — он был болен. Молодой драгун, которому исполнился 21 год, был, подобно миллионам других русских, глубоко разочарован тем, как царское правительство вело войну. Чтобы подавить активное противодействие своей власти, большевики создавали армию из партизанских отрядов, беженцев, спасавшихся от войны, крестьян, рабочих и профсоюзных активистов. Даже после поражений и отступлений, рассказывал Троцкий, первый большевистский нарком по военным и морским делам, «рыхлая, панически настроенная масса превращалась в две-три недели в боеспособные части. Что для этого нужно было? . . . Дать хороших командиров, несколько десятков опытных бойцов, десяток самоотверженных коммунистов». Командиров и опытных бойцов набирали из старой царской армии, и вскоре у большевиков служили уже десятки тысяч ее бывших солдат. Среди них был и Георгий Жуков.
В Москве молодой Жуков стал членом революционного комитета своего подразделения. Вскоре это подразделение влилось в кавалерийский полк под командованием бывшего унтер-офицера Семена Тимошенко, вошедший в состав красной Конной армии во главе с казаком Семеном Буденным. Война шла по всему периметру Центральной России, на пространстве в три тысячи миль. Конармия играла роль иррегулярного «ударного соединения» — она совершает 400-мильный бросок, чтобы обрушиться на поляков Пилсудского, отбрасывает на юг белую армию генерала Деникина, и, наконец, громит на Перекопе войска белого генерала Петра Врангеля, ставя в войне последнюю точку. Отличный наездник Георгий Жуков — широкогрудый паренек из Калужской губернии — мчался с занесенным клинком бок о бок с самыми лихими конниками. Он был ранен под Царицыным (ныне Сталинград), где красными командовал Ворошилов, получил орден Красного знамени, и вступил в компартию. И об этом он никогда не жалел.
Поскольку многие царские офицеры переходили к белым, часто вместе со своими подразделениями, в 1918 году большевики прикомандировали ко всем частям Красной Армии комиссаров — твердокаменных коммунистов, чьей задачей было заставить командиров и бойцов подчиняться «революционному духу и дисциплине». В противном же случае. . . Как заметил реалист Троцкий: ’Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни’. Так возник пагубный институт комиссаров, который много лет спустя поставит и Красную Армию, и саму Советскую Россию на грань гибели.
Когда нарком Троцкий начал строить из революционной армии вооруженные силы мирного времени, он столкнулся с настоящим бунтом. Ему удалось создать Генеральный штаб, управление боевой подготовки и командные структуры родов войск из «ядра» — опытных бывших царских офицеров; среди них был и будущий маршал Михаил Тухачевский. Но бывшие «красные конники» не желали учиться. Жуков, однако, стал в этом смысле исключением. Когда ему представилась возможность поступить в Военную академию имени Фрунзе, он с готовностью за нее ухватился. Начальник Генштаба Борис Шапошников считал его «немножко тугодумом», но все же направил в Германию на учебу под руководством генерала фон Секта. Молодой черноволосый русский выглядел странновато среди прусских офицеров с «ежиком» на голове и моноклем в глазу, но в искусстве фехтования Жуков превосходил их всех — как потом побеждал и всех русских офицеров, которым довелось с ним служить. Фон Сект, главный теоретик формирующейся новой германской армии, учил Жукова премудростям стратегии и тактики «массированного наступления».
Вернувшись в Белоруссию под командование Тимошенко, Жуков стал образцовым строевым офицером. Терпеливо и методично он наводил глянец на «сырые» мужицкие полки. Сообщалось, что как-то он лично вычистил сапоги одному солдату, чтобы показать подразделению, щеголявшему в грязной обуви, как это положено делать. Когда в Красную Армию стали поступать танки, Жукову было поручено превращать сельских пареньков в обученных танкистов. Он прослыл аккуратистом, требуя от подчиненных после дня учений мыть свои боевые машины. Появление подобных «маленьких поучительных историй» в подконтрольной властям прессе не могло быть случайностью: в какой-то момент Жуков явно привлек внимание Сталина. В 1935 году его имя появилось в газетах в связи с резкой критикой в адрес Тухачевского за неудачное проведение маневров, а годом позже Жукову была оказана большая честь: его включили в комиссию, утверждавшую проект сталинской конституции.
Когда товарищи исчезают бесследно
В то время Троцкий уже был изгнан из страны, в партии шли репрессии, но Сталин, стремившийся к единоличной власти, еще встречал сопротивление в рядах армии. Поэтому ее Политическое управление без лишнего шума было наводнено сотрудниками тайной полиции, среди которых главную роль играл некто Иван Серов. Затем Сталин начал «генеральную чистку» аппарата вооруженных сил. Его комиссары обвинили Тухачевского и еще семерых высших военачальников в измене, провели над ними закрытый процесс, и расстреляли через 48 часов после приговора. Через несколько недель подавляющее большинство из 80 членов Военного совета Наркомата обороны исчезло бесследно, а когда волна репрессий схлынула, армия недосчиталась 374 генералов и примерно 30 тысяч офицеров. Что чувствовал Жуков, — профессиональный военный с большой буквы — бессильно наблюдая, как исчезают без следа сотни его боевых товарищей, как командные кадры вооруженных сил в буквальном смысле истребляются? Люди, знавшие его в те годы, рассказывают, что никогда не видели его веселым или улыбающимся — казалось, он подавил в себе любые эмоции.
Первым результатом ослабления Красной Армии стала японская интервенция вглубь Внешней Монголии в 1939 году. Сталин отправил туда Жукова. Он приказал танковым частям совершить 150-мильный марш-бросок от железной дороги до линии фронта и ввел их в бой при поддержке авиации, добившись полной тактической внезапности. Японская 6-я армия была полностью уничтожена, а остальные части оттеснены обратно в Манчжурию. Благодарный Сталин наградил Жукова звездой Героя Советского Союза.
«Партизаны» уходят со сцены
После «чисток» Сталин рассадил на высшие командные посты старых «партизан» — Буденного, Ворошилова, Тимошенко, но обезглавленная Красная Армия отчаянно нуждалась в высокопрофессиональных кадрах. Жуков принял участие в воссоздании офицерского корпуса, требовал «единоначалия, . . . расширения прав и полномочий командира, . . . введения генеральских званий». Но в 1940 году, когда Россия напала на Финляндию, новая система командования полностью провалилась. Части, возглавляемые полуграмотными бывшими «партизанами», ничему не научившимися со времен гражданской войны и получившими высокие звания в результате репрессий, беспорядочно отступали, столкнувшись с упорным сопротивлением дисциплинированных финнов. Некоторые из таких командиров были расстреляны перед фронтом собственных полков. Чтобы повысить боевой дух войск, Жуков и Тимошенко убедили Сталина упразднить ненавистный институт комиссаров. Лишь после того, как эти два военачальника взяли ведение войны с финнами в свои руки, «линию Маннергейма» удалось прорвать. Жуков с гордостью заметил: «Это была решающая проверка, . . . единственный на сегодняшний день случай прорыва современных долговременных укреплений».
На самом деле время решающей проверки пришло через год с небольшим, когда Германия бросила на Россию всю мощь сильного, заносчивого, победоносного вермахта. Жуков руководил сражением под Ельней, недалеко от Смоленска, в результате которого агрессоров удалось отбросить на 20 миль. Оно стало одной из немногих успешных операций, призванных задержать продвижение врага. Одним из первых шагов Сталина после начала войны было восстановление института комиссаров, но это не помешало сотням командиров Красной Армии, решивших, что коммунистическая тирания еще хуже нацистской, сдаться противнику вместе со своими частями. Их примеру последовало и немало комиссаров. Другие, вроде старого кавалериста Буденного, разбитого на Украине, бесславно вернулись в столицу. Через четыре месяца после начала войны вермахт стоял у ворот Москвы и Ленинграда, а число пленных красноармейцев достигло четырех миллионов. Сталин расплачивался за собственную политику повальных репрессий.
Отстоять Москву
В глубоком кремлевском бомбоубежище диктатора окружали лишь перепуганные партийные лизоблюды. Наверху, на московских улицах, возмущенные и отчаявшиеся люди были готовы разорвать их в клочья. Сталин вынужден был передать все военные вопросы в руки самого квалифицированного командира в России: Георгия Жукова. Первым из его решений было — отстоять Москву.
Гитлер рычал: «С Москвой нужно покончить любой ценой». Жуков ответил вдохновленными Библией словами знаменитого в России героя Александра Невского, жившего в XIII веке: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Земля Русская». Следуя примеру генерала Галлиени, защитившего Париж от немцев в 1914 гjle, Жуков велел реквизировать весь автотранспорт, что имелся в столице, включая лимузины кремлевских начальников, и создал на Можайском шоссе заслон из ополченцев. Он перебросил по Транссибирской магистрали войска с Дальнего Востока и создал из них пять группировок вокруг Москвы. Свежие сибирские части, которыми командовали опытные офицеры, отбросили колонны фон Бока, стоявшие уже в пределах орудийного выстрела от российской столицы. Затем русская зима, самая суровая за последние полвека, вынудила обе стороны прекратить активные боевые действия. За полгода метелей и весенней распутицы Жуков, используя методы, напоминавшие действия Троцкого в годы гражданской войны, сформировал и оснастил новые гигантские армии.
Планы и их осуществление
Энергия и профессионализм Жукова были необходимы и на стадии планирования операций, и при их проведении. Была создана штабная структура под названием «Ставка», дававшая ему возможность отдавать наброски планов для доработки начальнику штаба Василевскому, а самому, при необходимости, отправляться на те участки фронта, где дела шли неважно, и брать командование в свои руки. В ходе одной из первых таких поездок после битвы под Москвой он сменил старого «партизана» Тимошенко, чье весеннее наступление на Харьков провалилось. В этот период командный пункт Жукова располагался поблизости от Калуги, недалеко от его родной деревни Стрелковки. Перед тем как оставить Стрелковку, немцы приготовились уничтожить деревню, а родных Жукова заперли в одном из домов и подожгли его. Рассказывают, что солдаты Жукова ворвались в село как раз вовремя, чтобы спасти семью своего командующего.
Подобные случаи ложились в основу обновленной московской пропаганды. Прежние коммунистические лозунги были отброшены: теперь войну называли ’отечественной’, и призывали русских сражаться за освобождение «родины» от «фашистских зверей». Эта новая пропаганда действовала необычайно эффективно — впрочем, не настолько, чтобы помешать генералу Власову, одному из ближайших подчиненных Жукова во время обороны Москвы, перейти к немцам и приступить к организации антикоммунистической армии из пленных красноармейцев и перебежчиков. Боевой дух в советских войсках был все еще нестойким.
Поворотным моментом стала трудная, жестокая, кровавая Сталинградская битва, проходившая с сентября 1942 по февраль 1943 года Жуков спланировал наступательную операцию, но не присутствовал при капитуляции окруженных немецких войск — ему пришлось вылететь в осажденный Ленинград, чтобы расхлебать кашу, заваренную бывшим «партизаном» Ворошиловым. В ходе Сталинградского сражения Жуков заявил Сталину: его «восходящим звездам» — молодым командирам — можно доверять, и от опеки комиссаров пора отказаться. Хитрый старый диктатор, правда, создал вместо них институт замполитов, по идее, не имевших права вмешиваться в решения командиров, но остававшихся политическими «надзирателями» над армией. При этом самому Жукову Сталин присвоил маршальское звание.
«Нашим следующим шагом, — рассказывает Жуков, — было лишить Гитлера возможности маневрировать силами». Этого он добился за счет серии мастерски проведенных операций, непревзойденных по размаху и масштабу. На фронте, протянувшемся от Заполярья до субтропиков в районе Сухуми, он дирижировал тремя сотнями дивизий. Все мужчины и женщины в стране, способные передвигаться, были либо призваны в армию, либо работали на военных предприятиях. С конвейеров уральских заводов потоком сходили танки и пушки. Жизненно необходимые поставки — боеприпасы, самолеты, бензин, грузовики — поступали от союзников. И Жуков начал вышибать дух из вермахта.
Его стратегия и тактика были достаточно традиционны: времени изобретать какие-то хитрости просто не было. Он выбирал для удара примерно двадцатимильный участок немецкой обороны, который пехота атаковала волнами — в каждой волне было по 20-30 дивизий. Порой немецким пулеметчикам и артиллеристам просто не хватало боеприпасов, чтобы их остановить. После того, как в оборонительной линии пробивалась брешь, туда устремлялись танки с пехотой на броне: прорвавшись в тыл, они делали поворот и окружали неприятельские части на флангах. Порой Жукову удавалось запереть в таком «котле» до десятка немецких дивизий. После этого он приостанавливал наступление, и окруженных громила артиллерия. Немецкий генерал Гудериан отмечает: «Всякий раз, когда германская армия оказывалась в трудном положении, когда наша оборона была дезорганизована и колебалась, мы неизменно усматривали в этом умелую руку. . . Жукова». Эйзенхауэр как-то спросил маршала, как его войска преодолевали минные поля. Ответ заставил Айка оцепенеть: «Когда мы оказываемся перед минным полем, пехота атакует так, как если бы его не было. Мы считаем, что потери от противопехотных мин равны потерям, которые мы понесли бы от пулеметного и артиллерийского огня, если бы немцы защищали этот участок войсками». Массированная атака была излюбленным методом Жукова, и он заранее ожидал больших потерь.
Пробираясь через березовые рощи и еловые леса, форсируя широкие реки, пересекая обширные украинские равнины, преодолевая гигантские болота — с боями, все время с боями, в зимнюю метель и изнуряющий летний зной, Красная Армия за два года освободила полмиллиона квадратных миль территории, изгнав противника из Советской России. Рядом с именем Жукова стали появляться новые имена: Конева, Рокоссовского, Ватутина, Толбухина, Малиновского, Чуйкова, Говорова, Воронова и других — почти всем им не было и сорока. Впрочем, еще одна фамилия не попадала в газетные заголовки — в них не упоминалось о комиссаре тайной полиции Иване Серове, который следовал со своими людьми по пятам победоносных армий Жукова. Какова была его задача? Ликвидация всех антисоветских элементов.
Веселые деньки в Берлине
Последнее мощное наступление на Берлин стоило Красной Армии миллиона убитых и раненых. Жуков прибыл в захваченную германскую столицу: лицо его было жестким и непроницаемым — он отлично понимал, какое великое дело сделал, но и явно был рад, что война, наконец, закончилась. В Берлине он встретился с генералом Эйзенхауэром. В своих мемуарах «Крестовый поход в Европу» (Crusade in Europe) Айк пишет: «Жуков произвел на меня впечатление приветливого человека с отличной военной выправкой. . . заметен был прекрасный дух сотрудничества». Почти все генералы союзников относились к Жукову с уважением, но с Эйзенхауэром его связывала подлинная взаимная привязанность. «Это была по-настоящему личная дружба», — пишет Айк; вместе с Жуковым он побывал на футболе на московском стадионе «Динамо», и под приветственные крики ста тысяч русских положил маршалу руку на плечо. Когда они обсуждали сравнительные достоинства капитализма и коммунизма, Айк ни разу не слышал, чтобы Жуков хоть словом выразил свое разочарование в коммунистической системе. Впрочем, общались они, конечно, через русского переводчика.
Позже, находясь в Берлине в качестве члена Контрольного совета союзников, Жуков позволил себе немного расслабиться. Принимая французского генерала де Латтра де Тассиньи, он сплясал казачий танец; он с удовольствием лакомился солеными орешками, развлекался, посещая личный зоопарк рейхсмаршала Геринга, приказал разобрать приглянувшийся ему немецкий загородный дом и перевезти его в Москву. Каждое утро он ездил верхом, зимой катался на коньках, и гордился своей физической формой. Несколькими годами ранее корреспондент New York Herald Tribune Уолтер Керр (Walter Kerr) объяснял, как трудно что-нибудь узнать о личной жизни Жукова. По его словам, единственный случай, когда ему удалось сколько-нибудь близко подобраться к маршалу, выглядел так: на московской улице мальчик показал ему дом и сообщил, что здесь живет Жуков с двумя сыновьями и женой «выше его ростом». В Берлине Жуков (его рост — 167 см) как-то отвел Эйзенхауэра в сторонку, познакомил со своей женой, и встал с ней рядом, показывая, кто из них на самом деле выше. «Теперь видите, какие небылицы публикуют о нас некоторые ваши журналисты, — заметил он с возмущением. — Кстати, сыновей у нас тоже нет. У нас две дочери».
На официальных мероприятиях он появлялся в маршальской парадной форме: синие брюки с красными лампасами, темно-зеленый китель и ярко-желтый пояс. Под кителем он носил бронзовую пластину, амортизировавшую вес множества его орденов. Один британский офицер с ужасом заметил, что престижнейший орден Бани маршал повесил примерно на уровне пупка. Похоже, единственные награды, которыми Жуков по-настоящему гордится — это три золотые звезды Героя Советского Союза.
В суховатом, честолюбивом, но колоритном Жукове по-прежнему просматривался бывший драгун. Американец Джеймс Гейвин (James Gavin) — он сам прошел весь путь от рядового до генерала — отмечает: «У него было суровое лицо, порой расцветающее чудесной улыбкой. Это человек практический, с короткими, толстыми пальцами и недюжинным умом».
На заседаниях союзного Контрольного совета Жуков сидел невозмутимо как Будда, предоставляя суету «генералам от политики». Когда капитан парашютных войск США приказал расстрелять четверых дезертиров-красноармейцев, грабивших немцев в американском секторе Берлина, Жуков отреагировал жесткой нотой протеста, но потом объяснил: «Я не мог ее не написать. Это чистая формальность. На самом деле мне вот что интересно — откуда вы берете таких людей, как этот капитан?» На официальных банкетах всем распоряжался Вышинский, и Жуков послушно зачитывал речи, написанные замполитами. Он ничем не выдал недовольства, когда Сталин присвоил себе все заслуги в победе над Германией. Институт замполитов превратился в гигантскую организацию; она снова начала терроризировать армию. В Восточной Германии появился комиссар Серов — он руководил ликвидацией инакомыслящих, демонтажем заводов и вывозом экспонатов из музеев, похищением ученых и организацией разведшкол. С точки зрения политического контроля ситуация в Красной Армии вернулась на круги своя.
В сентябре 1945 года Эйзенхауэр пригласил Жукова посетить США; тот согласился. Но подготовка визита стала затягиваться. Жуков заявил, что с ним прибудут двое телохранителей; он также попросил, чтобы его сопровождал сын Айка, лейтенант Джон Эйзенхауэр (John Eisenhower). Позднее, когда Жуков вернулся в Москву, приглашение было отклонено по причине болезни. Когда Жукова спросили, что за недуг его постиг, он лаконично ответил: «С ухом были неприятности».
В Одессу и обратно
В начале 1946 года Жуков вдруг исчез из вида. По слухам, он отказался подчиняться заместителю министра обороны Булганину (еще не получившему маршальского звания), и тогда Сталин лично позвонил Жукову и предложил ему отдохнуть. Правдива эта история или нет, одно несомненно: Жуков в глазах Сталина стал слишком крупной фигурой — то есть его уже нельзя было втихомолку ликвидировать, — а потому был отправлен командовать Одесским военным округом, где он жил вдали от всеобщего внимания, под бдительным оком комиссара Серова.
Пять лет о Жукове почти ничего не было слышно. Периодически до Айка доходил дружеский привет, переданный военными или членами западных делегаций, побывавшими в России. Однако имя маршала исчезло из русских газет. Бронзовый бюст, который положено ставить на родине любого, кто дважды удостаивался звания Героя Советского Союза, в Стрелковке тоже не появился.
Затем началась война в Корее. И Жуков, словно по мановению волшебной палочки, появился вместе с Молотовым на встрече в Варшаве, а затем, в 1952 году, и на партийном съезде в Москве. Однако по-настоящему он опять оказался в фаворе после смерти Сталина 5 марта 1953 года и ареста «архикомиссара» Берии четыре месяца спустя. На том же пленуме, что осудил Берию, Жуков был избран членом ЦК КПСС.
То был рискованный момент, когда многие в России, наверно, задавались вопросом, а так ли уж монолитно пришедшее к власти «коллективное руководство»? Жуков и его коллеги — маршалы и генералы — публично заявили о лояльности армии новому режиму: сама беспрецедентность этого шага говорит о том, что общество необходимо было успокоить. Жуков появлялся на официальных приемах, снова беседовал с американцами. На одном из таких мероприятий маршал, как его ни отговаривали чиновники, поднял тост: «За правосудие!» Вскоре смысл сказанного прояснился: трибунал вынес Берии смертный приговор. В «Правде» появилось сообщение, что на родине Жукова установлен бронзовый бюст.
После падения Маленкова Булганин стал премьером, а Жукову досталась его прежняя должность министра обороны. Наконец, высший военный пост в стране занял не комиссар, а настоящий солдат. В ходе той же кадровой перетряски Серов был назначен министром госбезопасности.
Эти два назначения уравновешивали друг друга. Жуков — единственный человек в СССР, которого можно считать народным героем, а победоносная Красная Армия — единственный институт, который народ по-настоящему почитает. Однако в коммунистической России, герои, преклонение перед ними, и все без исключения институты контролируются с помощью ведомства Серова.
Эту систему создал Сталин — непревзойденный реалист во всем, что касается власти. Жестокой и произвольной чисткой он превратил Красную Армию в зависимый организм. Наводнив ее сотрудниками тайной полиции и информаторами, он позаботился о том, чтобы армия не превратилась в самостоятельную силу, как это часто происходит при обычной тирании. Эта система, однако, настолько ослабила боеспособность Красной Армии, что в моменты смертельной опасности ее эффективность спасали только такие люди, как Жуков, настаивая на ослаблении политического контроля. Это не означает, что Жуков был противником системы — он возражал лишь против близорукости некоторых ее методов.
В результате партия без особого риска могла предоставить Красной Армии и ее величайшему герою более видную роль. Причину этого понять нетрудно: в условиях неразберихи во власти после смерти Сталина Жуков и армия придавали режиму успокоительную видимость стабильности. Наблюдая со стороны, эксперты из западных разведок воспринимают взлет Жукова не без удовлетворения: по их мнению, когда речь зайдет о судьбоносных вопросах войны и мира, он будет сторонником осторожных действий.
Дело вот в чем: никто лучше Жукова не понимает, что для реалистической оценки возможностей Красной Армии следует учитывать не только ее материальную мощь, но и боевой дух. Ни одна армия в истории не несла таких потерь. Ни у одной армии не было стольких перебежчиков, стольких катастрофических поражений и блестящих побед. В качестве боевого организма она хороша лишь настолько, насколько хороши ее комиссары, а они, если судить по опыту Второй мировой войны, способны добиться многого, только когда призывают солдат к мужеству именем Родины. Руководство настолько не доверяет своим солдатам, что была создана семисоттысячная «армия внутри армии»: на нее возложены такие будничные задачи, как охрана границ, складов и лагерей для заключенных. В случае малой войны или интервенции эти особые «идеологически выдержанные» войска представляют собой грозную силу. Но в случае масштабного конфликта понадобится такой человек, как Жуков — способный одолеть и комиссаров, и врага одновременно.
