Василий Курганов — труженик тыла

Когда началась война, Василию Владимировичу Курганову было всего 10 лет. Мать с тремя детьми жила на границе Ростовской и Сталинградской области. Василий Курганов хорошо помнит артподготовку перед Сталинградской битвой, когда целую неделю ночью было светло, как днем, от непрерывного обстрела «Катюшами». Помнит ужасающий запах разлагавшихся на жарком летнем солнце трупов...

«Я 1931 года рождения, — начинает свой рассказ Василий Владимирович. — Мы жили в Дубовском районе Ростовской области, на границе со Сталинградской областью. Дубовка — это граница. У нас был большой госпиталь. Мама работала в госпитале. Мы были там с мамой. Потому что еды никакой не было. Огорода никакого не было. А тут война.

Нас у мамы (было) трое малых детей. Мы с соседями, четыре семьи, два деда старых, вырыли окоп недалеко от дома, где мы жили. И туда прятались. Женщины туда шмотки какие-то притащили. И мы все там сидели. Там меня и ранило. Немец кинул гранату...

А дело было так. Мы сидели в окопе, уже знали, что немцы идут, и дедки попросили меня: Иди, говорит, сынок, посмотри, где немцы, далеко ли? А немцы как шли. Они не шли. Они ехали. У них танки, грузовики большие и мотоциклы. Все на колесах. Я вылез из окопа, выглядываю из-за угла дома, а тут немец на мотоцикле. Я бежать. А он мне: Хальт, Хальт! А я откуда знаю, что это «хальт» («стой»). Я за угол дома. Он за мной. До окопа я не добежал метров пятнадцать. А он как кинул гранату. Граната взорвалась метров пять от меня. Я тогда и не знал, что такое граната, но когда увидел, понял. Я рукой лицо заслонил, глаза. И вовремя. А то бы остаться мне без глаз, — говорит Василий Владимирович, показывая, как он заслонялся руками, а я вижу и до сих пор, хотя прошло почти 70 лет, хорошо заметные на руке шрамы.

«Ухо порвало осколками, зубы выбило, в живот ранило, ноги, морда разбита вся, лобешник вот, видно еще?» — спрашивает он меня.

«Да, шрам заметный», — отвечаю я, пытаясь увидеть раненого десятилетнего мальчишку в этом седом и бодром мужчине (он показал мне в подсобной комнате мотоцикл, да такой, что я ахнула: ярко-алого цвета, весь блестит, ну, прям чистый «Харлей»! Оказалось, что мотоцикл не простой, а для инвалидов. Есть у него и электрический велосипед для инвалидов. («Очень быстро ездит» — такую характеристику дал ему хозяин, который вышел на улицу, чтобы сфотографироваться, опираясь на палку)...

«Я упал, продолжает рассказ Василий Владимирович. А когда очухался, то они уже женщин с детьми всех вытащили, шмотки переворошили, трое их было, немцев. На мотоцикле пулемет стоит. Так я и прожил с этими осколками, пока наши не пришли. На ощупь даже чувствовал их, под кожей на руках, а как вытащить? Только когда наши пришли, мне оперировали в госпитале, осколки вытаскивали. Так я в госпитале и остался. С ними, с ранеными. Питаться надо как-то, вот мы все были с мамой в госпитале. С утра до вечера. Читали письма вслух раненым, носили утки тяжелораненым. И нам там кормили. Госпиталь был расположен в нескольких зданиях школ».

Василий Владимирович хорошо помнит артподготовку перед началом Сталинградской битвы летом 1942 года: «Ночью было светло, как днем. Ровно неделю. Август это был. Лето. Все горело. И самолеты. Тучами. Одна туча улетит, а за ней сразу вторая. От Сталинграда до Ростова ни одного немца не осталось. Они драпали оттуда. Уезжали, а их эта туча авиации накрывала. Вонь стояла от этих трупов. Лето. Ужасное воспоминание. Тем более мы малыши были у мамы. Трое...»

«А уже когда немцев прогнали, то я телят пас. После немцев же никакой скотины не осталось, тогда ввели такой налог. Вот, например, если у нас корова есть, и отелилась, то теленка приходят и забирают. Наши. В «Заготскот». Там этих телят не забивали, они ж тоже не дураки, наши, русские. А телят этих выращивали. Вот я пас этих телят. С мамой сперва. А потом в госпитале работал. Огорода у нас не было. Это уже после немцев огороды стали сами нарезать в степи, рассказывает Василий Владимирович. А почва там — глина. Ничего там толком не росло. Лесопосадки делали еще до войны. Для снегозадержания, и чтоб почва стала плодороднее. Это повышало урожай. А День Победы праздновали с некоторым опозданием, — рассказывает Василий Владимирович. — Радио ни у кого не было. Были до войны. Радиоузел разбомбили, взорвали. Приемники были. Немцы если узнают, у кого приемник — хана. Так все приемники и повыбрасывали. И не знали, что война кончилась. Неоткуда было узнать. Тут надо еще добавить, что в Дубовке был крупный железнодорожный узел. Много паровозов. И все взорванные. А взорвали наши. Чтоб немцам не достались. Потом восстанавливали железную дорогу, все рельсы были сняты... Так что связи никакой не было. Проснулись в 6 утра. Пальба такая была ужасная, а военных много, и все из ракетниц в воздух стреляют. Ужас. Мы думали, что что-то случилось. Война или чего... А они потом на машинах едут. С гармошками. Мы думаем: Как так? Самолеты летают, а эти тут с гармошками ездят и поют! А потом уже узнали — конец войне».