В этом году празднование краха Третьего рейха вновь будет, скорее, разделять, чем объединять. В большинстве стран антигитлеровской коалиции флаги будут традиционно подняты 8 мая, хотя история подсказывает, что капитуляция Германии на Западе произошла днем ранее: уже 7 мая в штаб-квартире Эйзенхауэра в Реймсе. Однако из-за россиян принята первая дата: Сталин вынудил союзников поздним вечером следующего дня подписать акт второй раз при участии командования Красной армии в Берлине. В России из-за разницы во времени уже начинались новые сутки, и поэтому символом окончания войны для народов бывшего Советского Союза стало 9 мая.
Впрочем, расхождение в датах не имеет особого значения. Нас разделяло и разделяет нечто большее, чем листки календаря. 70 лет назад подходила к концу война с Третьим рейхом, нацизм и его идеология летели в адскую бездну. Готовился Нюрнберг и виселицы для гитлеровских преступников в европейских столицах. В Москве и на Бранденбургских воротах в Берлине развевались, однако, триумфальные красные знамена, что означало одно: преступления второго тоталитаризма осуждены не будут, а в странах, которые заняла Красная армия, на долгие годы воцарится коммунизм.
Финал этой истории нам прекрасно известен. В оккупированной Западной Германии постепенно зарождались зачатки демократии, а в Польше, Чехословакии, Венгрии и в восточной части Германии царил самый жесткий вариант сталинизма. Литву, Латвию и Эстонию империя поглотила еще раньше. Начиналась ночь, очнуться от ее мрака нам было суждено лишь 40 с лишним лет спустя.
Сейчас от этих событий нас отделяет 70 лет, и можно было бы подумать, что для выработки какой-то дистанцированной оценки наследия великой войны двух поколений достаточно. Но дело с этим обстоит неважно. Как, впрочем, и с крупными эпическими произведениями на тему тех событий, что говорит о сложности военной материи и в сфере фактов, и в сфере оценок. Толстому, чтобы подвести итог наполеоновской эпохи литературным шедевром, было достаточно полувековой перспективы. Мы спустя 70 лет после войны продолжаем читать агиографические, предвзятые и концентрирующиеся на разрозненных эпизодах произведения. Сможет ли кто-нибудь описать ту войну в произведении, равном по масштабу «Войне и Миру»?
Полагаю, что не я один этого жду. Гораздо легче, конечно, писать национальную мифологию. Главными мастерами в этом жанре выступают россияне со своей легендой Отечественной войны, создавшей монументальную картину без изъянов и недоговоренностей. Она стала краеугольным камнем современной России, удачно заменив собой традицию Октябрьской революции, и, на самом деле сложно удивляться тому, что отношение к этой войне стало там фундаментальным вопросом. Недалеко отошли от такой мифологии и американцы, для которых война на фронтах 1941-1945 не стала, правда, краеугольным камнем государства, однако превратилась в прекрасную легенду об отважных и благородных «парнях», спасавших мир от уничтожения. Германия со своей активной исторической политикой уже почти убедила нас, что в военных преступлениях повинны некие «анонимные нацисты». Япония работает над возрождением мифа о жертвенных самураях. Французы поверили, что они как один сплотились вокруг де Голля. Итальянцы напоминают об экзекуции Муссолини в Милане.
А мы, поляки? Есть ли у нас официальная версия событий Второй мировой войны? Родилась ли из нее стройная мифология? А, может, мы оказались самым честным народом, потому что задаем больше вопросов, чем находим ответов? Хорошо ли довоенная Польша справилась с миссией создания сильного государства? Смогла ли она воплотить в жизнь наказы отцов-основателей? Все ли мы сделали в сентябре, чтобы избежать катастрофы? Были ли у подпольного государства шансы пронести основы независимости через военный хаос? Все ли возможное мы сделали, чтобы ограничить последствия Холокоста? Каков был смысл Варшавского восстания? А действия Проклятых солдат? На самом ли деле «красные» поляки из Польского комитета национального освобождения осознанно несли с собой большевистское зло? Действительно ли режим послевоенной Польши можно назвать лишь истребительной советской оккупацией? Не подтолкнули ли дула советских автоматов ее в какую-нибудь положительную сторону? Каково на самом деле наследие послевоенного государственного уродца под названием Польская Народная Республика?
Множество вопросов и еще больше ответов. И жаркие споры, которые воспламеняют наши умы, хотя с тех пор родилось уже третье поколение поляков. Кто-то скажет: так все и должно быть. Нагромождение вопросов так давит на нас, что споры могут продолжаться еще полвека, прежде чем нас начнут занимать новые эпохальные события, а новый Гомер, Толстой или Сенкевич завершит прежнюю эпоху каноническим шедевром. Сомневаюсь, что я до этого доживу.
Так что пусть происходит то, что должно. Пусть одни на нашем освященном кровью своих защитников Вестерплатте, а другие перед причудливым набором политиков на Красной площади вспоминают о тех временах. Жаль ли мне, что мы не находим общего языка? Пожалуй, нет, хотя я зажгу свечу не только на могилах повстанцев, но и на могиле безымянного советского солдата, который погиб на этой земле, когда его гнала в бой дубина НКВД. Мы живы в том числе благодаря нему. Пусть мир видит, что у нас тоже помнят.