О свободе и терроре на Донбассе

Американский историк японского происхождения Хироаки Куромия — автор, одного из наиболее полных и достоверных исторических исследований о Донбассе. Материалы для своей работы он собирал девять лет — в московском, киевском и донецком архивах. Так родилась книга-исследование об индустриализации региона — «Свобода и террор в Донбассе». Работа была опубликована в 1998 году на английском, а в 2002-м в издательстве «Основа» вышла на украинском.

За последний год «донбассовед» Хироаки Куромия не раз приезжал на Украину, но до сих пор удивлен такому живому интересу к себе. Этот интерес связан с тем, что здесь профессора считают человеком наиболее сведущим в самом на сегодняшний день животрепещущем вопросе — «где лежат ключи от сердца Донбасса?».

Профессор Куромия прекрасно говорит по-русски, часто используя в своей речи украинские слова. И утверждает — историю нашей страны знает на порядок лучше, чем историю своей.

Его книга — собранный паззл, отражающий контекст индустриализации Донбасса и человеческих судеб, вмонтированных в этот контекст. Ключ к разрешению сегодняшнего кризиса он призывает искать в осмысливании истории региона.

На Украину профессор Хироаки Куромия приезжал по приглашению кураторов международного культурного фонда «Изоляция», который до июня прошлого года работал в Донецке. Сейчас фонд базируется в Киеве.

— Профессор, почему вы выбрали Донбасс для ваших исследований? Девять лет кропотливой работы… Чем вызван такой значительный интерес именно к этому региону?

— Моя докторская диссертация, которую я защитил в середине 80-х годов, посвящена сталинской индустриализации. Я глубоко исследовал этот период. Почему? Потому, что это крайне драматический и одновременно динамичный период в истории человечества. Происходил переход от одного типа экономики к другому. Люди были ресурсом для государства — людьми расплачивались за технологии.

Индустриализация требовала ломки миллионов судеб — насильственной коллективизации, раскулачивания, стирала индивидуальности, нивелировала привычный уклад жизни. С другой стороны, открывала новые экономические возможности.

В 1930-тые годы Донбасс был украинским Клондайком. Он привлекал крестьян возможностью начать новую жизнь.

В символичном смысле Донбасс был пограничной зоной. Как когда-то в 17-м веке казаки ехали покорять «Дикэ полэ», в двадцатом туда ехали за тем же. За новыми возможностями.

Почему это важно понимать? Потому что те, кто ехал на Донбасс были внутренне свободными, они жаждали воли. Исторически так сложилось, что жители Донбасса всегда были в оппозиции к власти — будь-то Москва или Киев. Бастовать для жителей этого региона — это органично, это часть их природы.

— То есть существует четкая причинно-следственная связь между тем, что происходило в прошлом с тем, что происходит там сейчас, в наши дни?

— Донбасс всегда был проблемой. И для Москвы, и для Киева. Люди там никогда не доверяли власти. Бежали туда от преследований. Поэтому там было много уголовников, а после Второй мировой войны — появились и приверженцы запрещенной в Советском Союзе идеи национализма. Там была свобода.

На Донбассе была своего рода махновщина, там доверяли исключительно своим. Даже во время революции 1917-го его жители хотели быть сами по себе, не хотели становиться частью какой-то определенной политической формации.

Донбасс привлекал тех, кто хотел изменить свою судьбу, перечеркнуть прошлое. Ну, или те, кому было тяжело сжиться с советской системой. Это были люди, которые воевали за свободу.

Например, Стус, Роман Руденко, Иван Светличный, Надежда Светличная, диссиденты, поэты.

Донбасс привлекал уникальных людей. Таких там было очень много — в том числе и в среде рабочих. Например, руководители рабочих движений, которые организовали первый свободный профсоюз горняков еще до «Солидарности» в Польше.

Владимир Клебанов был очень сильным руководителем независимого союза горняков. Иван Майстренко, которого отправили «поднимать» Донбасс, и который стал первым организатором «Рабочего Донбасса». В своих мемуарах «История моего поколения« он фактически описывает то, что советская власть делала с Донбассом.

— И это прошлое — это и есть «ключи» к пониманию современных процессов в регионе? Оппозиции к власти существующей, притяжение к России?

— Донбасс сложнее, чем кажется. В какие-то периоды своей истории он был пророссийским. В какие-то — чисто проукраинским. Это пограничная зона, и там люди всегда были подвержены мифам, циркулирующим на этой территории.

После 1990-го года на Донбассе никто всерьез не рассматривал «русскую альтернативу». Независимость Украины поддержали 80% населения.

— Откуда же такая резкая смена настроений, такой «фитбек» в советское прошлое? Почему происходит реинкарнация старых советских мифов на этой территории?

— С одной стороны, это результат давления внешних обстоятельств и технологий. С другой, там живо поколение, которое ментально находится еще в советской эпохе. Поэтому их было так легко поймать на советские лозунги.

Но нужно искать решения для выхода из кризиса без участия России. Путина необходимо исключить из этого процесса, вынудить его признать, что Донбасс — неотъемлемая часть Украины. И это должно быть принципиальное решение со стороны как государства, так и общества.

Если все согласны — на автономию или федерализацию — то гораздо легче найти какие-то решения, приемлемые и для Донбасса и для Киева.

В истории человечества так много войн. И эта война — такая же, как остальные, правда, сравнительно «небольшая».

И хотя эмоции бойцов с обеих сторон очень сильные, мне кажется, что, в конце концов, должен быть начат процесс прощения и примирения.

Вы не сможете изменить географию. Россия всегда будет вашим соседом.

Как будут развиваться события в Крыму, на Донбассе — я не знаю. Но повторюсь — нужно вынудить Москву признать, что Донбасс часть Украины. И искать компромиссы.

И не стоит бояться влияния Москвы. Украинцы уже не доверяют России. Я был удивлен, но несколько моих украинских коллег из Академии наук, которым за 45, готовы идти воевать. То есть желание отстоять себя очень велико, и оно никуда не исчезнет.

Но должен начаться процесс интеграции, прощения и примирения. Как он произойдет, из какой точки — мне трудно сказать.

Если судить исходя из примеров на Западе, то интеграция может начаться на основе неких новых экономических трендов. Для меня очевидно, у Донбасса — не индустриальное будущее. Скорее, это будущее, которое связано с высокими технологиями, высокой и передовой медицинской наукой.

— Истории индустриальных регионов часто схожи. Параллели с какими территориями, в каких странах вам кажутся наиболее похожими на историю Донбасса?

— В Японии тоже были шахтеры, которых также жестоко эксплуатировали. Еще до Второй мировой войны многие из них убеждали в Китай. Они селились в богатой на природные ресурсы, в том числе уголь и руду, Маньчжурии.

И в этом есть что-то схожее с историей Украины — страны, которая соседствует со сложной Россией. Украина для меня символизирует волю, свободу, Россия — самодержавие и подавление.

Природа подавления, террора — также предмет моего изучения. После Донбасса, я взялся за историю сталинского террора и написал книгу о большом терроре на Украине. И книгу о протестантах в Белой церкви, которых судили в 1952 в Киеве. Иногда мне кажется, что историю вашей страны я знаю на порядок лучше, чем историю Японии, или США...