Три возможных сценария

Какую роль играет Восточное партнерство в жизни современной Европы, и каких результатов следует ждать от рижского саммита? Эти два вопроса Delfi адресовал экспертам по внешней политике, наблюдающим за процессами из Брюсселя и Москвы.

Сандра Калниете, депутат Европарламента, член Комитета по внешней политике (группа Европейской Народной партии):

— Восточное партнерство позволяет привлечь ресурсы Евросоюза для сотрудничества со странами, который в той или инфой форме хотят присоединиться к Евросоюзу и не желают силой и против своей воли быть вовлеченными в какой-нибудь проект по восстановлению СССР. Вопрос свободного и демократического выбора народов Восточной Европы — это и вопрос безопасности Латвии. И без независимой Украины не будет безопасной Латвии.

От рижского саммита я жду, что на самом высоком политическом уровне будет подтверждено, что у стран Восточной Европы есть европейская перспектива, что в дальнейшем для них возможно участие в ЕС и введение безвизового режима и что Евросоюз поддержит страны Восточной Европы в защите от «гибридных атак» — экономического, дипломатического и пропагандистского давления.

Эльдар Мамедов, эксперт по внешней политике, политический советник в Европарламенте (группа Европейских социал-демократов):

— Публично никто это не признает, но украинский кризис отбил охоту на запуск амбициозных планов в отношении Восточного партнерства. По умолчанию за Россией там признаются «особые интересы». Средний знаменатель всех этих позиций — продолжать процесс ради процесса, но о каких-либо прорывах следует забыть.

Проект декларации рижского саммита не содержит в себе никаких конкретных решений, которые могли бы заинтересовать страны «Восточного партнерства». Выражена поддержка территориальной целостности, суверенитету и независимости всех партнеров. Раньше так ясно это не декларировалось — из-за нагорно-карабахского конфликта между Арменией и Азербайджаном (конфликт между принципами территориальной целостности и самоопределения наций), но теперь из-за событий на Украине эта формулировка появилась. Она, правда, носит исключительно символический характер, т.к. документ не предусматривает и не может предусматривать  механизма реализации этой позиции. Более четко выражен индивидуальный подход к странам Восточного партнерства, отражающий их политические приоритеты: Украина, Молдавия и Грузия избрали прозападный курс, Белоруссия и Армения вступили в Евразийский союз, Азербайджан — сам по себе.

Украина и Грузия надеялись на получение безвизового режима во время саммита, но этим надеждам не суждено будет сбыться. 8 мая Комиссия опубликовала ежегодный визовый доклад по этим странам. В нем указывается, что нужны реформы в таких сферах, как применение анти-коррупционного законодательства и борьба с человеческим траффикингом. Грузии, помимо этого, следует усилить борьбу с контрабандой наркотиков, а Украине с организованной преступностью. Украине также надлежит привести анти-дискриминационное законодательство в соответствие с европейскими нормами.

Ничего нет в проекте и о «европейской перспективе» для «отличников» Восточного партнерства (Молдавия и Грузия). В идеале там должно было бы быть подтверждение перспективы членства в ЕС.

Вывод: уровень амбиций рижского саммита значительно ниже, чем в 2013 году в Вильнюсе. Украина показала ограниченность возможностей и политической воли ЕС продвигать свою повестку дня в странах Восточного партнерства. Российский фактор также обуславливает осторожность: не будет никаких резких действий, которые РФ сможет интерпретировать как покушение на свои интересы.

Максимум амбиций — держать Восточное партнерство на плаву до лучших времен. Вопрос только: в отсутствии конкретных «морковок» насколько привлекательным будет оставаться ЕС для участников проекта? Насколько глубоки резервуары «мягкой силы» ЕС, чтобы продолжать обеспечивать поддержку реформам в тех странах Восточного партнерства, которые стремятся к более близким отношениям с ЕС?

Константин фон Эггерт, российский публицист, международный обозреватель радиостанции «Коммерсантъ FM»:

— Я думаю, что рижский саммит окажется хорошим для Грузии. Для этой страны возможен сдвиг в направлении безвизового режима. Неприезд Лукашенко, на мой взгляд, не играет особой роли: Белоруссию, Азербайджан и Армению в проект Восточного партнерства с самого начала включали, скорее, из политкорректности, чем из надежды, что эти три страны всерьез заинтересуются реформами. Так что по-настоящему формат ориентирован, в первую очередь, на Украину, Грузию и Молдавию.

Основная проблема Восточного партнерства заключается в том, что Брюссель предлагает странам сближение, но не обещает при этом членства в Евросоюзе. Из-за этой логической нестыковки страны-партнеры оказываются заведомо в зоне риска. Кремль, в свою очередь, считает любую серьезную «вестернизацию» соседей России потенциальной угрозой не только внешнеполитическим интересам, но и внутренней стабильности политического режима. Именно поэтому Восточное партнерство рассматривается в Москве крайне негативно, как покушение на ее привилегированные интересы. И несмотря на все заверения руководства Евросоюза, что соглашение ЕС-Украина — двустороннее дело, Россия будет принимать участие в дискуссиях о его реализации. Это серьезная уступка, если даже не сказать, поражение Брюсселя и Киева.

Ключевым для сближения стран Восточного партнерства с ЕС остается вопрос о ценностях. Но Евросоюз к ценностям подходит недостаточно гибко. Нужно понимать, что в ближайшей перспективе в Грузии не будет гей-браков, а на Украине — эвтаназии, и везде не будет абсолютной некоррумпированности и скандинавской стабильности. А вот основные, если хотите, наиболее общие критерии политической демократии, прозрачности, свободы слова применять можно и нужно.

Если рижский саммит не продемонстрирует практическую и решительную поддержку Украины, в Москве это расценят как еще один признак слабости ЕС.