Экономика Исламской Республики остается в основном государственной, а большая часть ее «приватизированного» капитала находится в руках организаций, связанных с режимом.

Сейчас правительство Хасана Рухани (Hassan Rouhani) пытается привлечь в Иран западный капитал в расчете на соглашение о ядерной программе и на снятие санкций. На этом фоне заинтересовавшимся Ираном инвесторам имеет смысл вспомнить уроки экономик распавшегося Советского Союза в начале 1990-х годов и Китая конца 1990-х — то есть эпохи гайчжи (китайский аналог приватизации, — прим. пер.): не экономьте на юристах, рассматривайте доверие к себе как ценный ресурс и опасайтесь спрутов.

Со времен выступавшего за прагматичный подход к экономике президента Акбара Хашеми Рафсанджани (Akbar Hashemi Rafsanjani) иранские власти не раз пытались продавать часть принадлежащих государству предприятий «реальному частному сектору». Они применяли целый ряд разных идеологических стратегий и оперировали большими объемами капитала, однако, по мнению исследователя из Принстонского университета Кевана Харриса (Kevan Harris), в итоге 80% приватизированных активов попали в щупальца связанных с режимом организаций: банков, оборонных компаний, религиозных структур, пенсионных фондов и популистских социальных проектов.

Иран совсем не похож на пространство безграничных возможностей, о котором говорят некоторые представители администрации Рухани. Пришедшим в эту страну иностранным инвесторам приходится считаться с примерно 120 псевдочастными компаниями, на долю которых, по оценке бывшего заместителя министра промышленности Мохсена Сафаи Фарахани (Mohsen Safai Farahani), приходится половина ее валового внутреннего продукта.

«Квазигосударственные игроки очень сильны. Они как спруты охватывают своими щупальцами иранскую экономику, — объясняет Марвин Зонас (Marvin Zonas) из Школы бизнеса Бута Чикагского университета. — Иностранные фирмы, безусловно, налаживают отношения с теми из них, кто хочет работать эффективнее... Однако ни деловая культура Ирана, ни его закрытая политическая структура в ближайшее время не изменятся».

Тем не менее, в Иране работают десятки иностранных компаний, готовых мириться с местными тонкостями. Вслед за производственными и конструкторскими компаниями из Турции и Китая, никогда полностью не соблюдавших режим санкций, в страну вернулись южнокорейский Samsung и ряд европейских автопроизводителей, воспользовавшихся секторальными поблажками, которые были введены США в 2013 году после начала ядерных переговоров.

Из-за санкций большинство международных банков избегают операций, связанных с Ираном, поэтому такие компании, как китайский производитель компьютеров Lenovo или французский автопроизводитель Renault прибегают к схемам по обмену нефти на свою продукцию и к иным формам бартера. Хотя это помогает удовлетворить первоочередной спрос на изголодавшемся по иностранным товарам рынке, иранская пресса часто упрекает эти фирмы в том, что их деятельность невыгодна Ирану и подрывает долгосрочные экономические перспективы страны.

Эмигранты, начавшие потихоньку возвращаться в Иран после последних президентских выборов, также пробуют осуществлять инвестиции, однако зачастую сталкиваются с коррупцией и недоверием. В ходе интервью о деловой культуре Исламской Республики, корпоративный юрист с большим опытом работы в Иране заявил Тегеранскому бюро, что в последнее время дела о неисполнении договора стали намного более распространенным явлением, чем раньше, и это повышает юридические издержки бизнеса.

На Тегеранской фондовой бирже (ТФБ), которая населена в основном большими промышленными холдингами, частично принадлежащими псевдочастным структурам, также нередко происходят странные вещи. В прошлом месяце 43 человека за один день торгов скупили 18 миллионов акций Mobin Petrochemical Company, заставив ее стоимость вырасти больше, чем на 30%. Позднее парламентский комитет отменил эти сделки, которые руководство ТФБ объяснили «дефектами программного обеспечения».

Андреас Швейцер (Andreas Schweitzer), возглавляющий швейцарско-иранскую консалтинговую фирму Arjan Capital, говорит, что «особенности» иранской деловой среды заставляют его держать непропорционально большой юридический отдел. «На иранскую экономику следует смотреть примерно как на китайскую или на русскую, для которых также характерно большое государственное участие, — объясняет он. — Инвестор сам должен решить, готов ли он работать в таких условиях. Если да, то ему приходится приспосабливаться. На наш взгляд, иностранцам с небольшими проектами в Иране делать нечего — слишком велики издержки».

По словам Швейцера, в странах, в которых государство контролирует большую часть экономику, «невозможно предотвращать поглощение бизнеса государственными структурами». «Нет смысла ругать систему — можно только снова приватизировать», — говорит он. «Мне не кажется, что государство получает за свои активы наилучшую возможную цену, — утверждает Швейцер. — Если оно к этому стремится и рассчитывает привлекать деньги западных инвестбанков, процесс должен быть конкурентным».

Швейцер начал работать в Иране восемь лет назад. Его первым проектом было строительство ветряной электростанции на северо-западе страны. Сектор возобновляемой энергии не подпадал под санкции, и вдобавок ветроэнергетика была признана объектом национального интереса, что позволило Швейцеру и его партнерам получать кредиты на льготных условиях. Вместе со своим иранским соинвестором из Тебриза они вышли на министра энергетики Хамида Чичиан (Hamid Chitchian), бывшего главу разведывательного подразделения Стражей революции, и получили четыре необходимых заключения экологической экспертизы объемом в 200 страниц.

В последние годы правления Ахмадинежада компания была вынуждена приостановить проект из-за инфляции и геополитической неопределенности. Впрочем, по словам Швейцера, это обычные трудности. «Приходится приноравливаться к геополитическому климату», — заметил он.

По мнению Швейцера, чтобы добиться успеха в Иране, необходимо привлекать местный капитал и пользоваться местными кадрами и инфраструктурой. В идеале иностранными должны быть только верхушка менеджмента и технологии, считает он. Сейчас Arjan Capital консультирует иностранные фирмы, интересующиеся несколькими секторами: строительством, гостиничным бизнесом, энергетикой и торговыми сетями. «Иранцы, как и китайцы, любят западные бренды, поэтому мы привлекли ряд очень серьезных компаний... с долгосрочными планами, — говорит Швейцер. — Никто не приходит в страну, чтобы построить одну гостиницу. Бизнес приходит сюда надолго, потому что укоренение обходится ему дорого».

Как это часто бывает в переходных экономиках, отдельные проблемы связаны с набором персонала. Из-за многолетней изоляции от мировых тенденций иранским работникам не хватает навыков, позволяющих занимать позиции менеджеров среднего и высшего звена. «20 лет назад в России, чтобы заполнить одну вакансию, требовалось провести 16 собеседований. В Иране нужно вдвое больше», — поясняет Швейцер.

Кроме того важную роль играют внутриполитические факторы. В Иране западным бизнесменам, чтобы осуществлять свои проекты, необходимо сотрудничать с псевдочастными компаниями и с различными фракциями иранской правящей элиты. «Вряд ли в ближайшее время Иран откроется для американских компаний, — утверждает иранец-экспат, с деловыми связями на родине. — Европейцы ради выгодных сделок будут работать с компаниями, связанными со Стражами революции, с боньядами, с организациями социального обеспечения, а режим будет успокаивать радикальных противников ядерного соглашения, позволяя им подбирать крошки».

Швейцер добавляет, что Иран остается регулируемой экономикой и инвесторам не следует переоценивать готовность страны к притоку людей и продукции из-за рубежа. «Не стоит поддаваться давлению энтузиазма — будет лучше, если этот процесс станет проходить организовано и займет несколько лет, — утверждает он. — Иначе получится цунами, которое принесет больше вреда, чем пользы».