По словам бывшего главы ЦРУ и АНБ, нынешний подход американской администрации к борьбе за возрождение Ирака и Сирии обречен на провал и не дает выработать другую политику.

Генерал ВВС Майкл Хайден был одним из первых лиц американской разведки в годы Буша. Так, он возглавлял Агентство национальной безопасности с 1999 по 2005 год, с 2005 по 2006 год — заместителем директора по национальной разведке, а с 2005 по 2009 год — директором ЦРУ. Сегодня он — консультант в частной компании Chertoff, которая работает в сфере промышленной безопасности.

Le Figaro: Вы стояли у руля АНБ и ЦРУ в бурный период с 1999 по 2009 год. Стал ли сейчас мир еще опаснее?

Майкл Хайден: Опасней всего мир был в годы моей военной карьеры. Кубинский кризис, стояние американских и советских солдат у чекпойнта Чарли, боеготовность наших ядерных сил во время кризиса на Ближнем Востоке в 1973 году... Однако мир еще никогда не был таким сложным, как сейчас, особенно на Ближнем Востоке, в государствах, которые некогда назывались Ираком и Сирией. Там есть Исламское государство и «Аль-Каида», курды, сунниты, шииты и алавиты. Вы начинаете решать проблему «Аль-Каиды», но как только делаете шаги в этом направлении, обостряется все остальное...

— Влияние Америки на Ближнем Востоке слабеет?

— Проводить политику — непростая задача. Давайте посмотрим правде в лицо: Ирака больше не существует, как и Сирии. Ливан практически развалился, как, наверное, и Ливия. Соглашение Сайкса — Пико, по которому европейские державы в 1916 году нарисовали на карте эти государства, никогда не отражали существовавших реалий. Но теперь эти реалии напоминают о себе самым что ни на есть резким образом. Нестабильность в регионе будет держаться еще 20-30 лет. Сложно сказать, куда мы движемся. Но думаю, что политика восстановления этих стран не сработает.

— При этом американская администрация стремится сохранить единство Ирака...

— Официальная политика этой администрации действительно такова. И это влияет на наши решения, в том числе касательно передачи курдам оружия. Как мне кажется, курды — наши лучшие союзники в регионе. И они останутся ими при любых обстоятельствах, потому что заинтересованы в альянсе с Западом. Если мы будем связывать себе руки надеждами на восстановление Ирака и Сирии, мы лишь обострим проблему. Разве иракская армия пытается вернуть провинцию Анбар? Нет! Способна ли она вернуть себе Мосул? Этого никогда не случится. Тикрит же удалось отбить шиитским отрядам при поддержке иранских офицеров. Касательно Сирии, представляете ли вы себе будущее, в котором она вновь станет единым целым? У Сирии и Ирака, может, и остались кресла в ООН, но этих стран больше нет...

— Можно ли представить себе децентрализованное федеральное государство в Ираке? Некоторые наблюдатели полагают, что именно в этом заключается возможное решение, потому что региональные державы вроде Ирана и Турции никогда не примут независимый Курдистан... Но кто мог бы поддержать этот проект помимо США?

— Поддержка США — это уже очень много! Я понимаю несогласие с разделением... Но если вы взглянете в прошлое, то увидите, что при Османской империи Ирак был поделен на три вилайета, курдский, суннитский и шиитский: Мосул, Багдад и Басра. Ирака в его современном понимании не существовало. С этими реалиями нельзя не считаться. Повторюсь, мне не кажется, что Ирак и Сирия подлежат восстановлению. Нужно искать другие альтернативы. Именно поэтому я предлагаю напрямую вооружить курдов.

— Курдам по силам защитить Курдистан, но не победить Исламское государство. Как с ним бороться?

— Прежде всего, нам нужно нанести по нему удары, чтобы ослабить его. У нас есть право на оборону! Нужно использовать авиацию, бить по логистике, штабам, командирам. Во-вторых, нам нужно сдержать его расширение, потому что продвижение к ИГ к Синаю куда тревожнее захвата Ракки. Нам нужно защитить наших союзников, египтян, аравийцев, турков, эмираты... В-третьих, мы должны помочь мусульманам, которые могут вести с ним борьбу в теологическом плане. Потому что ислам находится в самом центре противостояния.

— Что вы имеете в виду?

— Происходящее сейчас — это борьба в исламе, сравнимая с той, что пережило христианство в XVII веке с Тридцатилетней войной. Историки считают отправной точкой европейской современности Вестфальский мирный договор, который стал основой разделения церкви и государства. Ислам не пошел на этот компромисс и, быть может, никогда не пойдет. Нам об этом ничего не известно. Но было бы ошибкой говорить, что нынешняя борьба не связана с исламом. Скорее даже так: она напрямую связана с исламом, пусть даже не охватывает весь ислам и всех мусульман. Нам нужно помочь умеренным силам.

— Но где именно эта умеренная сила в исламе?

— Она существует чуть дальше в стороне. Пусть даже президент Египта ас-Сиси ведет себя весьма жестко во внутренней политике, он произнес выдающуюся речь в университете аль-Азхар, призвав к революции в исламе. Возможно, именно поэтому мы возобновили нашу военную помощь Каиру.

— Отсутствие по-настоящему надежных союзников среди суннитов подталкивает Обаму к сближению с Ираном в случае достижения договоренности по ядерной программе?

— Этот вопрос нужно задать нашему правительству. Лично я считаю, что 1979 год, как для «Аль-Каиды» (организация в тот момент зародилась в Афганистане, прим. Le Figaro), так и для Ирана (исламская революция, прим. Le Figaro), ознаменовал собой идеологический подход, который подразумевает неизбежность конфликта с Западом.

— Но ведь Иран — государство с долгосрочными национальными интересами, а не только идеологией...

— Киссинджер как-то задал такой вопрос: Иран — страна или проект? Не уверен, что иранский режим готов на него ответить...

— Означает ли это, что вас беспокоит готовящийся к подписанию договор по ядерной программе Тегерана?

— Меня это очень беспокоит. Даже правильно составленное соглашение с Ираном как со страной, обладающей ядерной промышленностью, ставит его в положение, когда до атомного оружия остается всего 12 месяцев. Договор вновь принимает Иран в сообщество наций и снимает с него санкции, хотя нам неизвестно, готовы ли иранцы хот как-то изменить свою гегемоническую политику дестабилизации региона...

— Но давайте поговорим о Европе. Понимают ли, наконец, американцы, что ислам стал экзистенциональной проблемой для Европы, а не просто проблемой терроризма?

— Когда я возглавлял ЦРУ, мои аналитики составляли возможные сценарии будущего Европы. В частности, мне запомнились два самых радикальных из них. По первому, Европа превратится в своеобразный парк аттракционов и лишится влияния, хотя туда будет приятно съездить на отдых. По второму, она сменит название на Евростан. Он подчеркивает опасность исламизации Европы, которую в Америке явно недооценили.

— Беспокоит ли вас российская агрессия в Европе?

— Путин высоко задрал голову, но у него на руках нет хороших карт. Агрессия представляет собой серьезную проблему в краткосрочной, но не в долгосрочной перспективе, потому что Россия — угасающая держава. Показатели всех настоящих атрибутов державы (процветающая промышленность, предпринимательство, демократия и даже нефть и газ) находятся в красной зоне. Единственные инструменты влияния России восходят еще к советской эпохе: право вето в ООН, остатки вооруженных и ядерных сил...

— Российские парламентарии дошли до того, что выразили сомнения насчет законности признания Россией независимости Прибалтики в 1991 году...

— Сложно сказать, была ли такая угроза в адрес Прибалтики неизбежной. В этой агрессии России у границ НАТО и попытке вернуть былое величие есть что-то жалкое. Хотя я не могу не признать высокий профессионализм военной операции в Крыму. Это означает, что нам нельзя терять бдительность, особенно в краткосрочной перспективе. Мне хотелось бы, чтобы позиция Америки по Украине была жестче. Нужно не дать Путину наделать глупостей, переоценив свои силы. Я бы дал украинцам оружие!

— Не становится ли Китай врагом США со своей политикой в Южно-Китайском море или на фронте кибервойн?

— Китай — не враг США. Хотя отношения, безусловно, будут конкурентными или даже конфликтными. Лично я обеспокоен действиями Китая в окружающих морях и его кибершпионажем в США. Но вы должны понимать, что американская разведка тратит на анализ структурных проблем Китая не меньше времени, чем на оценку его сил. Демография, экология, неравное распределение богатств... Если подвести итог стоящих перед нами проблем, я бы сказал, что главная опасность в настоящий момент — это Исламское государство. Она серьезна, но не имеет для Америки жизненно важного значения. Иран и распространение ядерного оружия представляют большую угрозу, но у нас еще есть какое-то время. Самая большая угроза — это Китай, но тут у нас еще немало времени. Китай нам не враг, но это важнейший вопрос для мировой безопасности в будущем.