Сталин планировал захватить второй по величине остров Японии, однако когда Трумэн воспротивился, сразу же ему уступил. Почему он так сделал?

24 августа 1945 года, перед рассветом, советские дальние бомбардировщики должны были подняться в воздух с аэродрома под портовым Владивостоком и направиться на восток, через Японское море, чтобы сбросить свой смертельный груз на северный японский остров Хоккайдо. В пять утра на берег острова готовились высадиться первые два советских полка, а двумя часами позже за ними должны были последовать основные силы. Предполагалось, что две пехотные дивизии за несколько дней пройдут остров насквозь, разделив его пополам.

Так в общих чертах выглядел план оккупации Хоккайдо, который был разработан в конце Второй мировой войны адмиралом Иваном Юмашевым, командовавшим советским Тихоокеанским флотом. Солдаты уже ждали приказа. Подлодки были уже направлены к берегам острова для разведки и даже начали топить японские корабли (к несчастью, это были всего лишь суда с беженцами, которые спасались от советской операции на соседнем Сахалине). К этому моменту советские войска уже захватили южную часть Сахалина и очищали от остатков японских сил тянущуюся от Хоккайдо до российского Камчатского полуострова Курильскую островную цепь. Хотя у Красной армии не было такого опыта десантных операций, как у американцев, советская высадка на Хоккайдо должна была пройти как по маслу: японская армия была разбита, и император Хирохито уже признал свое поражение.

Хоккайдо — второй по величине остров Японии, размером примерно со штат Мэн — имел большое стратегическое значение. Если бы Иосиф Сталин взял его под контроль, обширное Охотское море превратилось бы в советские внутренние воды, а у советской военно-морской мощи появился бы удобный плацдарм в Тихом океане. И Сталин уже нацелился на эту добычу. Подробные советские оперативные планы, в среду впервые опубликованные в полном английском переводе Вильсоновским центром, демонстрируют, что все уже было готово для быстрого захвата острова.

Не хватало только отмашки лично от Сталина. 16 августа советский лидер попросил президента США Гарри Трумэна пойти навстречу его «скромному пожеланию», пригрозив, что в противном случае Америка обидит «русское общественное мнение». Однако хотя несколькими месяцами раньше американское военное ведомство раздумывало над тем, чтобы позволить СССР оккупировать Хоккайдо и даже часть Хонсю, самого большого острова Японии, Хиросима явно изменила для Трумэна все расклады. Обладание новым мощным оружием убедило американского президента, что он может диктовать условия на переговорах со Сталиным, и 18 августа Трумэн напрямую отказал «дядюшке Джо» в его просьбе. Тот задумался, взвешивая за и против, и за два дня до 24 августа, на которое была запланирована высадка на Хоккайдо, отменил операцию.

Сталин никогда не славился умеренными аппетитами. Почему же он не захватил большой кусок японской территории, контроль над которым дал бы ему большое влияние на послевоенную Японию и даже мог привести к созданию советского сателлита — какой-нибудь Японской Народно-Демократической Республики, наподобие Северной Кореи?

Это не праздный вопрос: речь идет о самой сути того, что нам известно о Сталине, Трумэне и роли ядерного сдерживания. Наиболее очевидный вариант заключается в том, что Сталина испугала мощь США, продемонстрированная 6 августа 1945 года в Хиросиме, а тремя днями позже в Нагасаки. Это бы доказывало — еще до 1946 года и знаменитой «длинной телеграммы» дипломата Джорджа Кеннана (George Kennan), — что Москва, «невосприимчивая к логике разума», исключительно чувствительна к «логике силы».

Трумэн считал, что именно бомба выиграла войну с Японией. Сразу же после того, как она появилась в американском военном арсенале, она вошла и в американский дипломатический арсенал. Другими словами, Трумэну было даже не нужно угрожать Советскому Союзу — сам факт того, что у США есть бомба, уже был угрозой. Однако как же видел ситуацию Сталин?

Во-первых, Хиросима и Нагасаки стали для Сталина меньшим шоком, чем многие считают. Хотя Трумэн, как известно, думал, что Сталин не понял его намеков на атомное оружие на Потсдамской конференции в июле 1945 года, советский лидер давно знал об исследованиях в этой области, которые вели британские и американские ученые. Советские разведки — НКВД и ГРУ — собирали информацию о бомбе с 1941 года. В сентябре 1942 года Государственный комитет обороны, во главе которого стоял Сталин, запустил советский атомный проект. Сначала его масштаб был небольшим: Москва не могла позволить себе в разгар войны с нацистской Германии тратить много средств на проект с непредсказуемым результатом. Однако в декабре 1944 года Сталин поручил заняться этой темой Лаврентию Берии, своему безжалостному и могущественному главе службы безопасности. Тот факт, что проект перешел под эгиду НКВД и стал использовать ресурсы этого ведомства, наглядно демонстрирует нежелание Сталина допустить, чтобы Соединенные Штаты сильно обогнали СССР в данном вопросе.

После Хиросимы Сталин удвоил усилия. 20 августа — как раз в то время, когда решался вопрос о вторжении на Хоккайдо, — советский лидер принял решение создать «Специальный комитет» во главе с Берией, чтобы всемерно ускорить создание ядерной бомбы. Эта программа была названа «Проектом номер один» — и она действительно была им, если судить по привлеченным к ней промышленным и человеческим ресурсам и задействованной научной мощи. Исследователей (в том числе пленных немецких ученых) стимулировали деньгами и привилегиями, в лагерях тысячи заключенных работали на стройках и в шахтах, сотни геологических партий искали уран в сибирской вечной мерзлоте, в горах Центральной Азии, в оккупированной Восточной Европе и в Северной Корее.

В ходе состоявшейся 25 января 1946 года встречи с научным руководителем советского атомного проекта Игорем Курчатовым Сталин отверг идею о том, что нужно искать «русский» путь к бомбе и призвал «вести работу быстро и в грубых основных формах» — то есть на основе информации, добытой советской разведкой. По его словам, не имело значения, насколько совершенной будет бомба — главное, чтобы она была. «Всякое большое изобретение вначале было грубым, как это было с паровозом», — утверждал Сталин. И он получил свой «паровоз» в августе 1949 года — намного раньше, чем предполагали американские разведчики.

Однако явный интерес Сталина к бомбе не означал, что его впечатляла ее невероятная мощь. Скорее, он хотел получить ее как символ статуса великой державы. Военную значимость ядерного оружия он оценивал не слишком высоко.

Сотрудники ГРУ и советские дипломаты в Японии неоднократно посещали Хиросиму и Нагасаки после бомбардировки, чтобы снять на кинопленку ее последствия и опросить выживших. В сентябре 1945 года советский посол в Японии Яков Малик писал, что японская пресса преувеличивает масштаб опустошения и что «ни трамвайные рельсы, ни предметы, зарытые в землю, не пострадали».

Подобные доклады заставляли Сталина скептически относиться к силе ядерного оружия. «Не атомные бомбы, но армии решают исход войны», — заявил он в ноябре 1945 года лидеру польских коммунистов Владиславу Гомулке (Wladyslaw Gomulka). Еще более важной он считал волю к борьбе, которой у американцев, по его мнению, не было. «Их армии обезоружены агитацией в пользу мира и не поднимут на нас оружие», — говорил он.

Даже если предположить, что Сталин блефовал, и что в действительности он боялся американской бомбы, маловероятно, что он демонстрировал бы это, делая примирительные жесты. Через несколько недель после сталинской уступки в вопросе о Хоккайдо, глава советского МИДа Вячеслав Молотов жестко выступил в Лондоне на встрече министров иностранных дел и отвергнул американские требования в Румынии и Болгарии. Более того — он даже заявил, что СССР нужны базы в Средиземноморье. В ответ госсекретарь Джеймс Бирнс (James Byrnes) прибегнул к ядерному шантажу: «Если вы не перестанете ставить палки в колеса.... я выну ядерную бомбу из кармана и хорошенько вам врежу». Однако поколебать позиции Молотова у него не получилось.

За кулисами Сталин подчеркнуто требовал от него проявлять твердость: «Союзники нажимают на тебя для того, чтобы сломить твою волю и заставить пойти на уступки. Ясно, что ты должен проявить полную непреклонность». Позднее советский лидер заявил своему окружению, что «мы не можем добиться чего-либо серьезного, если начнем поддаваться запугиваниям, если проявим колебания». На давление Сталин обычно отвечал ответным давлением, а на угрозы — бравадой. Так почему же он отступил в случае с Хоккайдо?

Дело в том, что даже такой циник и реалист, как Сталин, стремился не столько к геополитическим приобретениям, сколько к тому, чтобы США признали сферу его интересов. Хоккайдо выглядел привлекательно с геополитической точки зрения, однако советский контроль над ним не предусматривался заключенными в феврале 1945 года Ялтинскими соглашениями. Сталин понимал, что, нарушив эти договоренности, он поставит под угрозу советские приобретения на Дальнем Востоке — включая южную часть Сахалина и Курилы. Трумэн намекнул на это, неожиданно попросив в своем письме Сталину от 18 августа авиабазу на Курилах, появление которой проделало бы дыру в дальневосточной линии обороны СССР.

Сталин хотел, чтобы советско-американское сотрудничество продолжалось — на условиях уважения обеих сторон к оправданным требованиям друг друга. Советскую оккупацию Хоккайдо он предложил, в первую очередь, именно поэтому. Безусловно, войну на Тихом океане, фактически, выиграли американцы. Однако, с точки зрения Сталина, войну в Европе фактически выиграл СССР. Если Москва смогла смириться с присутствием американцев в Германии, почему Соединенные Штаты отказываются терпеть советское присутствие в Японии?

Отказ Трумэна согласиться с идеей, которую Сталин считал вполне разумной, сильно огорчил советского лидера. Посол США Аверелл Гарриман (W. Averell Harriman), видевшийся со Сталиным в октябре 1945 года, нашел его по-прежнему «возмущенным» фиаско с Хоккайдо. Сталин жаловался, что Советский Союз не хочет играть в Японии сугубо символическую роль, быть «предметом мебели». Полученный 18 августа письменный отказ Трумэна позволить СССР занять остров так разозлил Сталина, что советский лидер даже перечеркнул слово «президент», стоявшее в письме перед фамилией его корреспондента. По мнению Сталина, для президентского поста Трумэну не хватало прозорливости и личностного масштаба. Он не был человеком, с которым Сталин мог договариваться— и на обещания которого он мог полагаться. Другими словами, Трумэн не был Франклином Делано Рузвельтом.

Тем не менее вместо того, чтобы проигнорировать мнение американского президента, Сталин пошел на уступки. В результате история Японии пошла иначе, чем история Кореи, и Японские острова так и не познакомились с прелестями советской оккупации.

Историки давно спорят, чем была ядерная бомбардировка Японии — «военной необходимостью» или способом напугать СССР. Сейчас, спустя 70 лет, очевидно, что, даже если Трумэн хотел напугать Сталина, у него это не получилось. Отказ захватывать Хоккайдо стал крупной уступкой, но Сталин пошел на нее не из-за Хиросимы. Это была последняя попытка советского диктатора сохранить быстро разрушавшееся партнерство с США.

В 1947 году, когда Юмашев, автор плана высадки на Хоккайдо, стал советским военно-морским министром, он поднял тему отмененной операции в разговоре со Сталиным. По словам адмирала, он собирался звонить Сталину и настаивать на высадке, но, поразмыслив, все же решил этого не делать. «Напрасно, — ответил Сталин, — если бы получилось — наградили бы. Если бы не вышло — наказали бы».

Судя по всем, в дальнейшем Сталин стал жалеть о своем решении по Хоккайдо. Когда разгорелась холодная война, советский лидер признал, что Трумэн не заслуживает доверия и вести себя с ним надо было жестче. К 1950 году Сталина больше не волновали ялтинские договоренности, заставившие его передумать в августе 1945 года. Он заключил союз с коммунистическим Китаем и дал Ким Ир Сену добро на вторжение в Южную Корею. «Ну и черт с ним! — заявил Сталин в январе 1950 года, говоря о решениях Ялтинской конференции. — Раз мы стали на позицию изменения договоров, значит нужно идти до конца».

В августе 1945 года Сталин явно еще не был готов «идти до конца». Он по-прежнему воспринимал Трумэна как партнера по управлению послевоенным миром. Свое мнение он изменил довольно быстро. Поняв, что Трумэн, вдохновленный Хиросимой, собирается давить на него, Сталин решил не уступать. Трумэн, со своей стороны, ошибочно принял отказ от высадки на Хоккайдо за признак того, что Сталин поддается давлению. В результате, хотя бомба не заставила Сталина отступить, фактор подспудной ядерной угрозы сделал сотрудничество между сверхдержавами маловероятным. Таким образом, из-за Хиросимы холодная война стала практически неизбежной.