Американский репортер Джеффри Тэйлер вот уже 22 года живет в российской столице. Там ему довелось испытать ужас и восхищение, но он никогда всерьез не думал об отъезде.
«Буйный, хриплый, горластый, / Широкоплечий — город-гигант», — писал когда-то о Чикаго американский поэт Карл Сэндберг. В этом он чем-то похож на Москву. Она шумна, тороплива и буквально напичкана богатствами: больше миллиардеров - разве что только в Нью-Йорке. Она стала прекрасной иллюстрацией статуса современной России: богатая углеводородами бывшая империя, страна невообразимых масштабов (чтобы добраться из Москвы до восточных границ самолету может потребоваться девять с половиной часов).
В стране, где многие получили жилье от государства, главным показателем социального статуса для людей становится автомобиль. Причем, о скромности и приличиях тут говорить не приходится: состоятельные москвичи стремятся выставить свой достаток на всеобщее обозрение. Долгое время водители сигналили на подъезде к перекресткам и не желали тормозить, предпочитая разогнать пешеходную шушеру или даже проехаться по тротуару, чтобы выиграть время.
За последние годы на дорогах стало спокойнее благодаря более жестким законам и увесистым штрафам, но мчащаяся на всех парах по встречной машина - все равно не такое уж редкое зрелище.
Водителям тоже несладко: пробки сейчас такие, что на поездку из одного конца города в другой может уйти несколько часов.
Страх и радость
В Москве я «дома» вот уже 22 года. Об отъезде я никогда всерьез не задумывался, даже с началом украинского кризиса и обострением авторитарных замашек Владимира Путина. Ведь именно тут я повзрослел, начал писать, познакомился с женой, выпустил три книги о России (и четыре других), был свидетелем вооруженных конфликтов, стал жертвой грабежа (дважды), познал столько страхов и радостей.
Короче говоря, я построил здесь мою жизнь и почти ни о чем не жалею. Впервые я еще туристом поехал в Москву в 1985 году, а окончательно устроился тут в июле 1993 года. Тогда я вернулся из наполненной приключениями поездки для «Сибирского рассвета» (Siberian Dawn): я проделал путь в 13 398 километров на грузовике, поезде, корабле, такси из Магадана, по заледенелому Охотскому морю до Украины и Польши через всю Сибирь и юг России.
Я очень устал после месяцев скитаний, но исполнился любви к русской истории, литературе и языку. Поэтому я устроился в Москве и жил там в неспокойный период антиельцинских демонстраций, повального обеднения народа (также известного под названием «рыночных реформ»), бандитских разборок и риска гражданской войны. Эта угроза развеялась лишь тогда, когда Кремль отправил танки на обстрел укрывшихся в парламенте оппозиционеров.
Третий Рим
Тогда, как и сейчас, у меня было чувство, что Москва исполнена мощи и безудержной энергии: она все еще настороже и остается единственным местом России, которое что-то значит для остального мира. Ведь неслучайно, что ее самые известные архитектурные памятники (Кремль, Красная площадь, мавзолей) символизируют мощь государства и находятся в центре города.
Идущие к ним улицы прокладывались не для Ferrari и ночных прогулок, а танков Т-90 и военных парадов, которые в свою очередь становятся материальным воплощением тысячи с лишним лет восточного христианства (не так давно эту роль играл мессианский и рьяный коммунизм).
В течение долгих столетий после взятия Константинополя турками в 1453 году лишенные духовной столицы восточные христиане направили взгляды на Москву: она, что называется, стала стражем веры, «третьим Римом» (четвертому, как известно, «не бывать»).
Отношение России к своей судьбе всегда интриговало меня, притягивало к себе мое внимание.
Комендантский час и снайперы на крышах
В 1993 году всего за 150 долларов в месяц я снял маленькую однокомнатную квартиру на Новочеремушкинской улице в приличном районе на юго-востоке Москвы, где обычно было много грязи и промзон. Городу тогда был еще свойственен советский внешний вид и мрачный настрой. Вокруг хватало оставленной распадом Советского Союза горечи, насквозь коррумпированных милиционеров и чиновников, проходимцев и золотоискателей, впавших в депрессию пенсионеров.
Я же сидел в одиночестве и целыми днями писал. Утешением был разве что вид с балкона, который выходил на засаженный березами и кленами парк. Листья начинали желтеть уже посреди довольно холодного августа. Лето тогда заканчивалось быстрее.
В сентябре начались антиельцинские демонстрации, а за ними последовали обстрел Верховного совета в октябре, две недели комендантского часа, ночная стрельба из автоматов, гулявшие по крышам снайперы, приказы остановиться, крики в ночной тьме за окном. И ни малейшего намека на роскошь, которая должна была последовать за переменами в экономике...
Грандиозное метро
Я старался не высовываться и продолжал работу над книгой. Адаптация к новым условиям продвигалась непросто. Я родился в Вашингтоне, и поэтому зачастую резкая и угрожающая атмосфера Москвы пугала меня. Хотя сейчас на улицах уже не осталось танков, город по-прежнему может произвести такое впечатление, по крайней мере, на новоприбывших.
Метро же, несмотря на дешевизну, выглядит грандиозно и содержится в идеальном порядке. В часы пик за турникетом вас уносит с собой толпа, которая движется по направлению к одному из трех эскалаторов и спускается в глубокий сводчатый туннель (станции даже использовались как бомбоубежища во время Второй мировой войны).
Стоящие у эскалаторов сотрудники в форме постоянно одергивают людей через свои громкоговорители: «Уберите сумку с прохода! Вы, да вы, тут нельзя бегать!» До недавнего времени зимой станции становились прибежищем для покрытых кровью бомжей и пьяниц с исполосованными лицами.
Тем не менее, вагоны были и остаются самыми просторными и чистыми из всех, что мне когда-либо доводилось видеть по всему миру. Поезда появляются раз в пару минут и почти не ломаются. Русские запустили в космос первый спутник, первую собаку и первого человека. Но если спросить москвичей, чем они гордятся больше всего, чаще всего вам ответят: «Метро».
