Теперь, когда миграционный кризис в Европе становится все более заметным, многие начинают осознавать необходимость устранить его первопричины. Такой подход является совершенно разумным и обоснованным, даже несмотря на то, что временами он используется для того, чтобы отдельные государства могли снять с себя обязательства по предоставлению приюта беженцам.
В то время как некоторые страны снова начали призывать к возобновлению на первый взгляд безнадежных дипломатических попыток положить конец войне в Сирии, другие решили увеличить степень своего военного участия в этом конфликте. Леон Визелтер (Leon Wieselter) недавно пожаловался в издании The Atlantic: «Именно так и выглядит мир, в котором США утратили веру в свою силу и отказались от своего долга творить добро. В кого мы теперь сможем вселить надежду? Руины Пальмиры стали меланхоличной эмблемой обломков американской внешней политики».
Такой вывод сделал Визелтер. Возможно, кто-то спросит, что, по его мнению, привело к такому результату. Ничего. Его статья — это цепочка романтических стенаний об утраченном цивилизационном величии прошлого, полностью лишенная каких-либо намеков на последовательную политику.
Во многих отношениях точка зрения Визелтера является выражением более агрессивного интервенционистского дискурса в Вашингтоне. В нем присутствуют резкие заявления и романтические настойчивые призывы к действию, а также жалобы на уходящее в прошлое величие Америки, и полностью отсутствуют конкретные предложения о том, какими должны быть действия США. В конечном итоге Визелтер и другие предпочтут пойти на риск и ввязаться в очередную военную авантюру, чтобы доказать, что Америка до сих пор «верит в свою силу».
Однако эта вера в силу привела к весьма печальным последствиям на Ближнем Востоке. Если мы попытаемся докопаться до упомянутых выше «первопричин», мы обнаружим, что именно слепая вера в силу спровоцировала гибель огромного числа беженцев в Средиземном море.
Две из трех наиболее многочисленных групп беженцев, хлынувших сегодня в Европу, прибыли из тех стран, которые до недавнего времени были оккупированы американскими военными, а самопровозглашенное Исламское государство образовалось в результате случайных встреч джихадистов и бывших офицеров баасистов, сидевших в американских тюрьмах в Ираке. Эти офицеры были разгневаны катастрофическим решением администрации Буша расформировать иракскую армию, оставив примерно полмиллиона иракских мужчин, прошедших военную подготовку, без работы. И то, что последствия такого решения оказались трагическими, вряд ли кого-то удивит.
Дэвид Петрэус (David Petraeus), генерал американских вооруженных сил в отставке, выступил за то, чтобы поддержать менее фанатичных членов сирийского ответвления «Аль-Каиды», «Джабхат ан-Нусра» — точно такую же стратегию США выбрали в 1980-е годы в Афганистане, что привело к ужасным последствиям.
Он утверждает, что в рядах «Джабхат ан-Нусра» есть «гибкие» члены, которых можно выманить из этой группировки, однако риски непредвиденной обратной реакции остаются очень высокими. В конце концов, определить, кто является убежденным сторонником «Аль-Каиды», а кто — оппортунистом, практически невозможно.
Само это предложение уже свидетельствует о том, каким провалом обернулась война Америки с терроризмом: спустя 14 лет после начала этой войны бывший директор ЦРУ предлагает нам вооружить членов той самой террористической группировки, с которой мы в самом начале намеревались бороться, в надежде, что они смогут победить еще более ужасную группировку, которая возникла отчасти в результате наших военных действий в регионе.
Некоторые аналитики, включая меня, готовы поддержать менее активное вмешательство в форме, к примеру, создания бесполетной зоны над определенными территориями Сирии. Создание бесполетной зоны ради защиты сирийцев от баррельных бомб президента Башара аль-Асада — и ради того, чтобы у повстанцев появились относительно безопасные зоны, откуда они могли бы вести свои операции — это стратегия, у которой есть определенные границы. Такие безопасные зоны не помогут свергнуть Асада и уничтожить Исламское государство. Кроме того, стоит понимать, что создание бесполетных зон — это акт войны, несмотря на то, что некоторые считают его более умеренной формой вмешательства.
Учитывая все это, этот шаг стоит рассматривать как гуманитарную меру. Однако остается вопрос о том, что произойдет, если она окажется неадекватной? Риск провала миссии вполне реален, и если мы введем в Сирию достаточное число военных, чтобы обеспечить бесполетную зону — или «безопасную зону», как я назвал ее выше — не захотят ли США и их союзники расширить масштабы их операции и сумеют ли они проявить сдержанность?
Нет никаких сомнений в том, что, как только будет создана бесполетная зона, некоторые ястребы сразу же начнут настаивать на расширении миссии и роли Америки в этом конфликте.
Ливийский конфликт доказал, что у ограниченных военных вмешательств есть масса недостатков. В Ливии самолеты объединенных сил способствовали падению режима бывшего президента Мауммара Каддафи. Хотя я поддержал ту кампанию и падение Каддафи, последствия вторжения оказались катастрофическими: множество фракций и группировок борются за территорию и власть, а циничные международные патроны поддерживают своих фаворитов.
Нынешняя ситуация в Сирии во многих отношениях очень похожа на ситуацию в Ливии. Но плохо спланированное вмешательство может привести к тому, что такое положение вещей закрепится на неопределенный срок. Любое решение должно быть многосторонним и предполагать готовность справляться с долгосрочными последствиями, чтобы не допустить повторения того хаоса, который охватил Ливию.
Если мы бросим Сирию на растерзание множества военизированных группировок, сражающихся друг с другом, это не поможет ей выйти из кризиса и не положит конец потоку беженцев, которые пытаются найти приют в Европе.
Я не готов отрицать вероятность того, что военная кампания в состоянии помочь спасти сирийский народ. Однако любая дискуссия о военном вмешательстве должна начинаться с ответа на вопрос: чем она будет отличаться от прежних кампаний? Какие конкретные изменения в стратегии помогут минимизировать катастрофические последствия, подобные последствиям вторжения в Ирак или авиаударов по Ливии, и положат конец очередному витку насилия, который привел к дестабилизации региона и бегству десятков миллионов людей?
Если мы не начнем с ответа на этот вопрос, мы не сможем разработать план, который не обернется трагическими последствиями, хорошо знакомыми всем нам.
Возможно, причина, по которой на эти вопросы пока нет ответа, заключается в том, что многие сегодняшние ястребы — это те же люди, которые настаивали на военном вмешательстве в 2002 и 2003 годах, а также в том, что они до сих пор отказываются признавать ошибки, совершенные ими в Ираке. Если они не совершали ошибок, тогда им не нужно ничего исправлять.
Многие из них предпочитают настаивать на том, что причиной неудач стало нежелание американской администрации сохранить военное присутствие на более длительный срок. Однако они не могут точно сказать, насколько «длительным» должен был быть тот срок и каким стал бы Ирак, когда этот срок подошел бы к концу.
Поэтому я прошу сторонников военного вмешательства в Сирии представить связное и обоснованное предложение, в котором четко объясняется, как мы можем исправить недостатки прошлых военных кампаний. В частности:
• Как вмешивающаяся военная сила поступит с множеством повстанческих группировок?
• Будут ли они настаивать на свержении Асада, и что они сделают с оставшимися представителями баасистского руководства?
• Если они хотят разогнать партию баасистов и преследовать ее лидеров, как они помешают группировкам боевиков, которые, как мы наблюдали в Ираке, поднимут бунт, чтобы дестабилизировать новое правительство?
• Если они оставят баасистское руководство в новом правительстве, как они уговорят оппозицию и повстанческие группировки согласиться на это?
• Как они смягчат межрелигиозное напряжение, которое накопилось за четыре года конфликта?
• Как они помешают новому правительству, подобному правительству бывшего премьер-министра Ирака Ибрагима аль-Джафаари (Ibrahim al-Jafaari), а позже правительству Нури аль-Малики (Nouri al-Maliki), не оттолкнуть от себя значительную часть населения, которая затем переметнется на сторону антиправительственных повстанческих группировок?
• Что оккупанты сделают с огромным количеством оружия, которое было привезено в Сирию? Попросят ли они все стороны сдать оружие? И как они заставят всех подчиниться?
• Кто будет решать, какие повстанческие группировки будут допущены в правительство, а какие останутся за бортом? Оккупанты, сирийцы и какие сирийцы? Как? Каковы критерии?
• Кто будет финансировать эту операцию?
• Какими будут роли Ирана, России и стран Персидского залива? Что помешает им использовать своих агентов, чтобы отстоять свои интересы в Сирии?
Этот список далеко не полный, но он может послужить хорошим началом для постановки вопросов, на которые нужно ответить. Аналитики в области безопасности не должны опускаться до того, чтобы перерабатывать провальные идеи и заявлять, что все несогласные — трусы.
Быть безрассудно воинственным — это не смелость. Это эгоистичная глупость. Это эгоизм, потому что те, кто выступает в поддержку подобных непродуманных интервенций, зачастую ничем за это не расплачиваются.
Наконец, стоит отметить, что, даже если мы на бумаге разработаем на первый взгляд безупречную стратегию вмешательства, она будет хороша лишь настолько, насколько компетентны разработавшие ее люди, и в процессе реализации наших планов неизбежно возникнет множество непредвиденных проблем. Давайте начнем с обсуждения тех проблем, о существовании которых нам известно.
Поэтому, обращаясь к сторонникам вмешательства, я прошу: будьте любезны, предложите нам реалистичную стратегию, которая отвечает на все эти вопросы, чтобы мы могли начать серьезную дискуссию, направленную на выбор наилучшего плана действий.
