В конце 2011 года Владимир Путин изложил свою идею создания «Евразийского союза» в северо-восточной части евроазиатского континента. К тому времени он уже официально баллотировался, но еще не был переизбран на третий президентский срок. То, что проект привлек к себе внимание и в России, и за рубежом, было вполне оправданно, так как это была не просто предвыборная пропаганда. Создание Евразийского союза отражает желания российского руководства стать представителями не просто крупного евроазиатского государства, но и геополитического блока или даже отдельной и самостоятельной цивилизации.
Одна из конкретных целей Путина в рамках его первоначального плана состояла в том, чтобы посредством Евразийского союза снова привести Украину под власть Москвы. В июне 2012 года Путин, ставший к тому времени президентом, пожаловался на слабый интерес Киева к своей новой схеме интеграции: «Стыдно, что наши братья на Украине в данный момент не участвуют в этом проекте».
Хотя эта часть путинского плана не удалась, в целом проект сегодня начал осуществляться, поскольку 1 января 2015 года был официально создан Евразийский экономический союз в составе России, Белоруссии, Казахстана и Армении. Этот новый политико-экономический блок не только отвечает устремлениям правящей партии «Единая Россия», но и привлекает многих людей вне ее. В частности, он удовлетворяет амбиции «патриотической» и зачастую антизападной политической и интеллектуальной элиты Российской Федерации.
Название нового союза (Евразийский) происходит от лексикона российского мышления XX века, и как кажется, связано с постсоветским «неоевразийством». Это весьма любопытное интеллектуальное явление последних трех десятилетий, во главе которого стоит плодовитый политический автор Александр Дугин. Дугин оккультист, псевдосоциолог и лидер так называемого Международного евразийского движения. На постсоветском пространстве у него есть немало последователей. В последнее время он также стал широко известен на Западе в связи со своими многочисленными комментариями в СМИ по поводу так называемого «украинского кризиса». Иногда о нем говорят как о советнике российского правительства и даже как о «мозге Путина». Так нашла ли дугинская версия «неоевразийства» свое воплощение в путинском Евразийском экономическом союзе?
Прежде чем сравнивать доктрины Путина и Дугина, следует упомянуть о том, что обе идеологии схожи в своем отличии от интеллектуальных концепций русской эмиграции 1920-1930-х годов, которые легли в основу российской идеи евразийства. Многие члены российской элиты, включая нынешнее политическое руководство страны, довольно часто и весьма положительно отзываются о классических евразийцах. Хотя некоторые из черт сегодняшней версии евразийства напоминают его классическую форму, ни Дугин, ни Путин особо не используют суть идей родоначальников российского евразийства. Кроме того, надо иметь в виду, что новые путинские и дугинские интерпретации евразийства имеют мало общего со странными социобиологическими теориями покойного советского диссидента, историка, этнолога и географа Льва Гумилева. Кое-кто считает идеи Гумилева о роли биологии в человеческой истории тоже «евразийскими», но ни у Дугина, ни у Путина евразийские планы не являются этно-биологическими. Таким образом, евразийство Путина и Дугина отличается как от классического евразийства, так и от мировоззрения Гумилева. Но если не считать эту общую черту, между двумя евразийскими проектами существует больше различий, нежели сходств.
Путин и прочие постсоветские неоевразийцы начинали свою карьеру в разных государственных ведомствах бывшего СССР: в аппарате коммунистической партии, в комсомоле, в КГБ и в меньшей степени в советских научно-исследовательских институтах, вузах и организациях культуры. В основном их привлекала идея восстановления хотя бы части царской и/или советской империи. В идеальном случае это подразумевало восстановление власти и территорий российского государства до уровня и границ СССР образца 1989 года. Официально этот проект является наднациональным, но по сути он русоцентричен и влечет за собой ползучее посягательство Российской Федерации на все, или как минимум на часть тех земель, которыми прежде владела империя.
Это новое-старое образование, то есть, тесно сплоченный и управляемый из Москвы Евразийский союз должен был более или менее увековечить Древнюю Русь. Оно должно было возродить историческую и территориальную преемственность между Российской Федерацией, СССР, царской империей, а также, как утверждают некоторые российские историки и философы, Великим Княжеством Московским и Киевской Русью. Поскольку данный проект подразумевает, что Москва будет оказывать значительное и постоянное влияние, а то и осуществлять непосредственный контроль над территориями, не входящими в пределы сегодняшней России, Путина можно назвать империалистом. Это та общая черта, которая объединяет Путина с Дугиным и его последователями, также продвигающими идею «великого пространства» России.
Однако в отличие от Путина Дугин выступает за создание совершенно новой империи, а не за восстановление старой. «Евразия» в представлении Дугина это не возрожденная царская Россия и не продолжение Советского Союза. Называя себя «консерватором», Дугин, тем не менее, не пропагандирует сохранение или восстановление старого порядка. Напротив, его программа предусматривает полномасштабную новую русскую революцию как во внутренних, так и во внешних делах, которая скрытно, а иногда и явно влечет за собой полное отрицание российского прошлого и настоящего.
Вынашиваемые Дугиным и его приверженцами идеи похожи на цели классиков фашизма в межвоенный период. Он в меньшей степени нацелен на национальное возрождение, подразумевающее возврат к прежнему состоянию дел (о чем мечтает Путин). Дугин скорее представляет себе глубокое преображение русской нации, которая должна заново родиться в совершенно иной русско-евразийской империи и цивилизации. Безусловно, новый дугинский «суперэтнос» (это термин Гумилева), очищенный от всякого «западного» влияния, должен быть основан на архаичных русско-евразийских ценностях. Но его новая евразийская цивилизация в конечном итоге породит ультрасовременный и радикально антизападный проект, связав славное будущее Евразии с «лучшими» эпизодами из ее прошлого. Чтобы осуществить дугинскую мечту, его приверженцы хотят реорганизовать не только Россию, но и весь евро-азиатский континент, а со временем и весь мир.
Нынешняя традиционная правящая элита России, которую представляет Путин, это тоже не демократы. Наиболее радикальные политики и интеллектуалы из ее рядов тоже во многом являются экстремистскими национал-империалистами. Но поскольку они ориентированы не на будущее, а на прошлое, их не следует называть революционными ультранационалистами, то есть, фашистами. А Дугин, между тем, высокомотивированный революционер и беззастенчивый, хотя и не этноцентричный ультранационалист. Конечно, этого московского профессора нельзя назвать ни примитивным русоцентристом, ни биологическим расистом. Но поскольку он ратует за крайнюю форму русского «цивилизационного» национализма и даже европейского «наднационализма», его все равно можно отнести к фашистам. И не только из-за того, что в его ранних публикациях 1990-х годов содержатся откровенно расистские высказывания. Важнее другое. Хотя он ратует за якобы равноправное включение всех евразийских этнических групп, ведущую роль в этой новой единой и неделимой русско-евразийской империи Дугин оставляет России.
Нынешний небиологический подход Дугина к разграничению наций и цивилизаций делает его представителем современного панъевропейского крипторасистского движения «дифференциализма». Новые правые «дифференциалисты» не противопоставляют друг другу различные фено- и генотипы, как это делают биологические расисты. Скорее, крипторасизм дифференциалистов считает национальные культуры фундаментально и неизменно отличными друг от друга и противопоставленными друг другу. Согласно этой явно не биологической, но все равно изначально расистской теории, глубокие культурные различия не только создают непреодолимые преграды между людьми. Они также приводят человечество в состояние вечной войны между цивилизациями, которая иногда бывает холодной и тайной, а иногда «горячей» и вполне реальной.
В 1990-х годах Дугин открыто говорил о своей тяге к европейскому фашизму межвоенного и военного периодов. В первом издании своей главной работы «Консервативная революция» (1994) он назвал Третий рейх олицетворением своего любимого Третьего пути и выразил сожаление в связи с тем, что «поражение Германии во Второй Мировой войне было сокрушительным поражением всей идеологии Третьего Пути». Дугин напрямую не называет себя фашистом, однако отождествляет фашистскую идеологию с «консервативной революцией», за которую он ратует. Например, он заявил, что «в рамках национал-социалистического режима существовал некоторый интеллектуальный оазис, в котором концепции Консервативной Революции продолжали развиваться и исследоваться без каких-либо искажений, неизбежных в других более массовых проявлениях режима. Мы имеем в виду организацию Ваффен-СС в ее интеллектуально-научном, а не военно-политическом аспекте». Дугин дошел до того, что отнес к «пламенным евразийцам», то есть, к предшественникам созданного им движения, не только Молотова и Риббентропа, но и обергруппенфюрера СС Рейнхарда Тристана Гейдриха, ставшего одним их архитекторов Холокоста.
Опираясь в основном на доктрины правого интеллектуального экстремизма Западной Европы межвоенного и послевоенного времени, в том числе, на идеологию «консервативной революции» веймарской эпохи, Дугин стремится начать специфическую русскую фашистскую революцию и создать новый «евразийский» фашизм на постсоветском пространстве. В этом процессе он отводит себе место не публичного политического функционера, а закулисного властителя дум, которому необязательно самому управлять государством. Дугин хочет быть серым кардиналом, который формирует и определяет мышление элиты — не политиком, а мета-политиком. В идеале Дугин-теоретик будет генерировать идеи, которые члены правительства, гражданские активисты, политические лидеры, государственные чиновники, влиятельные журналисты и так далее сознательно или неосознанно станут воплощать в жизнь в государственной политике и в гражданском обществе. Такая стратегия основана на хорошо известной теории итальянского неомарксиста и мыслителя межвоенного периода Антонио Грамши. Размышляя о стратегии коммунистов по приходу к власти, Грамши отмечал, что для успеха социально-политической революции нужно, чтобы до нее в обществе воцарилась культурная гегемония революционеров. Для обеспечения такого господства крайне важно, чтобы революционеры очерчивали и формировали ключевые концепции, пользующиеся поддержкой политической и интеллектуальной элиты той страны, в которой планировались революционные преобразования.
Подобно другим интеллектуалом европейского фашизма из числа так называемых «новых правых», Дугин намеревается править не государством, а мышлением. В частности, он хочет формировать мышление российской политической и интеллектуальной элиты. Только в случае успеха этого предприятия возможно глубокое преобразование России с превращением ее в абсолютно новую Евразию, благодаря которой станет возможно постсоветское российское имперско-фашистское государство. Дугин со своими последователями добился больших успехов, чем их западные коллеги в Европе после 1968 года, в вопросах переориентации важных тем и аксиом публичного дискурса. Они также существенно влияют на вокабуляр, идеи и планы российской элиты. Однако московские правые «грамшисты» (то есть, фашистские приверженцы Грамши в тактическом, а не идеологическом смысле) пока еще не добились полной культурной гегемонии в российском обществе.
Для достижения своих целей Дугин часто пользуется терминами с позитивной коннотацией типа «евразийство» и «консерватизм». Он специально искажает их значение, чтобы скрыть свои истинные побуждения и устремления, которые далеки от первоначальных российско-евразийских и консервативных традиций. Идеология Дугина ближе к антилиберальному (в том числе, к протофашистскому) европейскому интеллектуализму периода с конца XIX до середины XX века. Для него особое значение имеют довоенные антидемократические мыслители Германии, прямо или косвенно связанные с подъемом нацизма. Дугин черпает вдохновение в работах Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера, Карла Шмитта, Освальда Шпенглера, Эрнста Юнгера, Артура Меллера ван ден Брука, Карла Хаусхофера, Германа Вирта, а также Отто и Грегора Штрассеров.
К другим важным источникам дугинской идеологии относятся фантасмагорические сценарии, вышедшие из-под пера итальянского дадаиста Юлиуса Эволы, исторические и религиозные теории основоположника французского интегрального традиционализма Рене Генона, некоторые смелые интерпретации международных конфликтов, обретшие популярность в англо-саксонских политических исследованиях конца XIX — начала XX века под названием «геополитика», а также «новояз» «новых правых» в послевоенной Европе, в авангарде которых шел скандально известный французский философ Ален де Бенуа.
Идеи этих (и некоторых других) в основном западных мыслителей и противников эгалитаризма сформировали мировоззрение молодого Дугина в 1980-х и 1990-х годах. В СССР позднего периода и в постсоветской России в начале ее существования мало кто знал работы Эволы, Генона, Хаусхофера и прочих авторов такого рода. Поэтому на Дугина, получившего доступ к их работам и активно пользовавшегося их идеями, в националистических кругах стали смотреть как на оригинального мыслителя. Привлекший к себе внимание антидемократических кругов Дугин, взяв на вооружение идеи в основном иностранного происхождения, позднее стал чаще использовать термины «евразийство» и «Евразия» применительно к России и к русским. Чтобы выйти за рамки московской неофашистской субкультуры, Дугину пришлось «русифицировать» свою доктрину, базирующуюся главным образом на заимствованиях с Запада, столь ненавистного российскому националистическому мейнстриму.
Несмотря на разницу в происхождении и образовании Путина и Дугина, а также на различия ключевых моментов их доктрин, сегодня новый-старый президент и ведущий фашистский мыслитель России стали в некотором роде неофициальными союзниками. В ближайшей и среднесрочной перспективе траектории их политических курсов идут параллельно, поскольку первым шагом к новой империи Дугина является возрождение и обновление старой империи, к которой стремится Путин. С одной стороны, их конечные цели различаются — как мировоззрение консерватора и фашиста. С другой стороны, Дугин и его организация это неотъемлемая часть путинской нео-авторитарной политической системы. Несмотря на свои многочисленные откровенно профашистские выступления, Дугин в Москве занял видное положение, что позволяет ему играть определенную роль в российских государственных делах, в политическом дискурсе, в высшем образовании и в гражданском обществе. Видимо, некоторые люди в правительстве страны с интересом, если не с симпатией наблюдают за деятельностью Дугина.
Дугин часто появляется на центральных телеканалах и временно занимал видное положение в российских научных кругах. Очевидно, что это представляет определенную ценность для российской власти. Путинский проект Евразийского союза сам по себе может показаться слишком радикальным возвратом к уже дискредитировавшему себя империалистическому режиму в российских международных отношениях. Продолжающаяся реализация планов Москвы по восстановлению контроля над бывшей империей уже начала дестабилизировать все постсоветское пространство. Но если смотреть на неосоветские мечты Путина на фоне гораздо более агрессивных и экстравагантных планов Дугина, то они могут показаться вполне здравой и разумной идеей.
Путинский проект по созданию хорошо интегрированного, находящегося под властью Москвы и имеющего большое международное значение Евразийского союза не по средствам России. Кроме того, он не соответствует желаниям других постсоветских стран. Это могут признать даже многие патриотически настроенные россияне. Однако Путин рядом с Дугиным кажется умеренным центристом, а не неосоветским империалистом. Чтобы представить ретрограда Путина в образе умеренного собирателя земель, Москве необходимо противопоставлять его мракобесам типа Дугина и квази-интеллектуалам типа Владимира Жириновского, показывая, что он сторонится фиглярства лидера так называемой Либерально-Демократической партии России. Возможно, поразительное политическое восхождение и участившееся присутствие в СМИ почитателя СС Александра Дугина можно объяснить действиями московских политтехнологов, пытающихся манипулировать российским политическим спектром и дискурсом.
