Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Приближается годовщина нападения на Charlie Hebdo. Независимо от того, как вы относитесь к Charlie Hebdo, на вас вот-вот обрушится масса всякой писанины. Некоторые статьи будут нормальными, некоторые злобными. Это будет смесь догадок, предзнаменований и предсказаний, написанных людьми, не столько читающими Charlie Hebdo, сколько гадающими на кофейной гуще.
Приближается 7 января — годовщина нападения на Charlie Hebdo. Независимо от того, считаете ли вы Charlie Hebdo символом свободы выражения мнения или неким неприличным журнальчиком, сеющим ненависть, на вас вот-вот обрушится масса всякой писанины. Некоторые статьи будут нормальными, некоторые злобными, но умопомрачительное количество статей будет написано людьми, не говорящими по-французски. В итоге это будет смесь догадок, предзнаменований и предсказаний, написанных людьми, не столько читающими Charlie Hebdo, сколько гадающими на кофейной гуще. Стоит ли говорить о том, что это довольно глупо?
Как люди мы обладаем чудесной способностью забывать. 11 сентября стало трагедией, резко изменившей наш мир. Мы об этом событии не забыли, но мы и не помним его. Мы не вспоминаем и заново не переживаем то чувство животного страха, которое мы все ощущаем в присутствии смерти. Просто постоянно вспоминать о таком не очень хорошо. И это так типично, так по-человечески. Но в результате может так случиться, что мы забудем, во что превратился наш мир и почему. Механическое воспоминание о событиях не всегда помогает объяснить нашу новую тактику первобытных чувств. И объяснить то торжество насилия и смерти, в которое превратилась наша реальная политика.
Нападение на Charlie Hebdo тоже резко изменило нашу жизнь. И как конкретное массовое убийство, и как систематический и результативный удар по нашим самым слабым местам (все самое лучшее в нас является слабым — это одна из особенностей людей, которые мне нравятся). Это нападение было страшным и почти абсурдным — будто Иена Хислопа (Ian Hislop — британский журналист и сатирик, — прим. перев.) «завалили» ударом с боевых вертолетов или артиллерии. Казалось, что мир содрогнулся. Мир был совершенно прав. Когда люди, потрясенные и напуганные политическим или религиозным событием принимают решение, что пора с шашками наголо начинать яростную борьбу с заумными отщепенцами или либеральными сатирическими еженедельниками, происходит нечто такое, что меняет сами законы физики.
Несколько дней назад я пошел в новый офис Charlie Hebdo — с засекреченным адресом и первоклассной системой безопасности. Мне, как выходцу из Северной Ирландии, тема безопасности очень близка, но здесь был совершенно другой уровень. Офис похож на логово главного злодея в каком-нибудь идиотском фильме о Джеймсе Бонде — герметично изолированный, полностью защищенный. Но внутри все как в редакции обычного небольшого журнала — людей немного, беспорядок на кухне, сомнительное представление о дресс-коде. И группа добрых, скромных и забавных людей, которых я обожаю. Как это всегда бывает, когда я вижу персонал Charlie Hebdo в полном составе, я замечаю огромное несоответствие. Я вижу коллектив милейших ботаников, окруженных сложнейшей многоуровневой системой безопасности. И выглядят они как котята в бункере. Так и хочется сказать, что теперь это мир, в котором они живут. Но интересно не это. Дело в том, что теперь это — мир, в котором живете вы.
Так что привет и добро пожаловать.
Вступили в противоречия два моих мира — англоязычный и франкоязычный. Я не пишу о Charlie Hebdo, находясь во Франции. Там и без меня полно людей, которые о них пишут. Но в англоязычном мире я сделаю почти все, о чем меня попросят. Почему? Скажем так, на это есть две причины. Потому, что никого из других людей, которые Charlie, это не заботит. И потому, что именно здесь и пишут все это вранье.
Всего через два дня после той бойни New Yorker опубликовал невероятно безграмотную статью, автор которой ругал Charlie Hebdo за его неприкрытый расизм нацистского образца. Это был еженедельник New Yorker, так что все должно было непременно быть правдой.
Но это была отвратительная и глупая клевета. К тому же, достаточно весомая, чтобы причислить сам текст к категории вопиющего маразма. Если Charlie Hebdo проповедует расизм, то у него это получается очень плохо. Обратите внимание на повседневную и постоянную поддержку, которой пользуется Charlie Hebdo со стороны SOS Racisme — главной организации, проводящей во Франции антирасистскую работу. К тому же, следует знать, что министр юстиции Кристиан Тобира (Christiane Taubira), ставшая «жертвой» скандально известной карикатуры с обезьяной, была настолько уязвлена и оскорблена, что на похоронах одного из убитых карикатуристов выступила с необычайно проникновенной речью. Высокомерная клевета, опубликованная в New Yorker, равноценна самоуверенному утверждению какого-нибудь француза, не говорящего по-английски, что Крис Рок (Chris Rock — темнокожий американский актёр, комик, сценарист, продюсер и режиссёр, — прим. перев.) — это опасный изворотливый фашист. И вовсе не обязательно тщательно анализировать действия Рока, чтобы обнаружить такое, от чего у тех, кто не говорит по-английски, начнется паника.
В качестве своей мишени Charlie Hebdo всегда выбирает правых и ультраправых. Журнал этот последовательно — и до занудного кропотливо — пропагандирует анти-расизм (а здесь особенно не пошутишь). Но они вынуждены это делать. Каждая страна является расистской, проявляя расизм своеобразно и уродливо, но у Франции есть свои прибамбасы, от которых дух захватывает.
Несколько лет назад перед футбольным матчем мы с несколькими парнями сидели в кафе, дожидаясь кого-то, кто опаздывал. Я ворчал, так как не хотел пропустить начало игры. «Да успокойся, — говорили мне мои спутники, — ждем же француза». Француза? Я сначала подумал, что я не понял что-то пикантное из французского сленга. Но я сидел рядом с двумя арабами и темнокожим парнем (которые родились во Франции). И ждали мы белого парня. То есть, «француза».
Попытайтесь представить, чтобы нечто подобное сказали в Великобритании или в США. Типа «мы ждем американца» или «мы ждем британца». Не то, чтобы это нечто невообразимое, или так не говорят. Такое просто в голове не укладывается. Именно на эту тему и публикует свои карикатуры Charlie Hebdo. На тему, когда говорят о национальности как таковой. Смею предположить, что вежливым неодобрением в этом деле ничего не добьешься.
2015 год был для парижан трагическим и очень болезненным. Город все еще живет в замедленном темпе и молча скорбит. Такое ощущение, что небо давит, даже молодые кажутся старыми, уставшими и скучными. Париж теперь мне напоминает Белфаст. Что вполне обоснованно — как это ни ужасно.
Потому, что наша новая реальность состоит в ужасающей силе микро-меньшинства. Есть часть населения Великобритании, которая уже это знает. Это жители Северной Ирландии. Тридцать лет они были частью мирного демократического большинства, в котором полностью доминировали — во всей своей тщетности и бессмысленности — пережитки и высокомерие нескольких сотен человек. Ирландцы знают, что горстка беспощадных граждан может завести страну едва ли не в тупик. Ирландцы с этим выросли, они впитали это с молоком матери. Сознавать это неприятно, и из-за этого мы можем стать очень неудобными членами общества. Мы не дадим вам сполна ощутить весь безоблачный политический оптимизм. Самые лучшие из нас просто не признаются в этом, когда их спрашивают. Я лично точно не признаюсь.
Я боюсь этого следующего 7 января. Я с ужасом жду этих уверенных, безапелляционных диагнозов, который поставит англоязычный мир. Не скажу, что это на самом деле так уж важно. Вы ведь в основном уже определились в отношении Charlie Hebdo, правда? А значит, приняли свое решение и относительно меня. Рад за вас.
А я — я не Charlie. Да мне и не надо быть Charlie. Ведь я ради них пишу.
Несколько дней назад я пошел в новый офис Charlie Hebdo — с засекреченным адресом и первоклассной системой безопасности. Мне, как выходцу из Северной Ирландии, тема безопасности очень близка, но здесь был совершенно другой уровень. Офис похож на логово главного злодея в каком-нибудь идиотском фильме о Джеймсе Бонде — герметично изолированный, полностью защищенный. Но внутри все как в редакции обычного небольшого журнала — людей немного, беспорядок на кухне, сомнительное представление о дресс-коде. И группа добрых, скромных и забавных людей, которых я обожаю. Как это всегда бывает, когда я вижу персонал Charlie Hebdo в полном составе, я замечаю огромное несоответствие. Я вижу коллектив милейших ботаников, окруженных сложнейшей многоуровневой системой безопасности. И выглядят они как котята в бункере. Так и хочется сказать, что теперь это мир, в котором они живут. Но интересно не это. Дело в том, что теперь это — мир, в котором живете вы.
Так что привет и добро пожаловать.
Вступили в противоречия два моих мира — англоязычный и франкоязычный. Я не пишу о Charlie Hebdo, находясь во Франции. Там и без меня полно людей, которые о них пишут. Но в англоязычном мире я сделаю почти все, о чем меня попросят. Почему? Скажем так, на это есть две причины. Потому, что никого из других людей, которые Charlie, это не заботит. И потому, что именно здесь и пишут все это вранье.
Всего через два дня после той бойни New Yorker опубликовал невероятно безграмотную статью, автор которой ругал Charlie Hebdo за его неприкрытый расизм нацистского образца. Это был еженедельник New Yorker, так что все должно было непременно быть правдой.
Но это была отвратительная и глупая клевета. К тому же, достаточно весомая, чтобы причислить сам текст к категории вопиющего маразма. Если Charlie Hebdo проповедует расизм, то у него это получается очень плохо. Обратите внимание на повседневную и постоянную поддержку, которой пользуется Charlie Hebdo со стороны SOS Racisme — главной организации, проводящей во Франции антирасистскую работу. К тому же, следует знать, что министр юстиции Кристиан Тобира (Christiane Taubira), ставшая «жертвой» скандально известной карикатуры с обезьяной, была настолько уязвлена и оскорблена, что на похоронах одного из убитых карикатуристов выступила с необычайно проникновенной речью. Высокомерная клевета, опубликованная в New Yorker, равноценна самоуверенному утверждению какого-нибудь француза, не говорящего по-английски, что Крис Рок (Chris Rock — темнокожий американский актёр, комик, сценарист, продюсер и режиссёр, — прим. перев.) — это опасный изворотливый фашист. И вовсе не обязательно тщательно анализировать действия Рока, чтобы обнаружить такое, от чего у тех, кто не говорит по-английски, начнется паника.
В качестве своей мишени Charlie Hebdo всегда выбирает правых и ультраправых. Журнал этот последовательно — и до занудного кропотливо — пропагандирует анти-расизм (а здесь особенно не пошутишь). Но они вынуждены это делать. Каждая страна является расистской, проявляя расизм своеобразно и уродливо, но у Франции есть свои прибамбасы, от которых дух захватывает.
Несколько лет назад перед футбольным матчем мы с несколькими парнями сидели в кафе, дожидаясь кого-то, кто опаздывал. Я ворчал, так как не хотел пропустить начало игры. «Да успокойся, — говорили мне мои спутники, — ждем же француза». Француза? Я сначала подумал, что я не понял что-то пикантное из французского сленга. Но я сидел рядом с двумя арабами и темнокожим парнем (которые родились во Франции). И ждали мы белого парня. То есть, «француза».
Попытайтесь представить, чтобы нечто подобное сказали в Великобритании или в США. Типа «мы ждем американца» или «мы ждем британца». Не то, чтобы это нечто невообразимое, или так не говорят. Такое просто в голове не укладывается. Именно на эту тему и публикует свои карикатуры Charlie Hebdo. На тему, когда говорят о национальности как таковой. Смею предположить, что вежливым неодобрением в этом деле ничего не добьешься.
2015 год был для парижан трагическим и очень болезненным. Город все еще живет в замедленном темпе и молча скорбит. Такое ощущение, что небо давит, даже молодые кажутся старыми, уставшими и скучными. Париж теперь мне напоминает Белфаст. Что вполне обоснованно — как это ни ужасно.
Потому, что наша новая реальность состоит в ужасающей силе микро-меньшинства. Есть часть населения Великобритании, которая уже это знает. Это жители Северной Ирландии. Тридцать лет они были частью мирного демократического большинства, в котором полностью доминировали — во всей своей тщетности и бессмысленности — пережитки и высокомерие нескольких сотен человек. Ирландцы знают, что горстка беспощадных граждан может завести страну едва ли не в тупик. Ирландцы с этим выросли, они впитали это с молоком матери. Сознавать это неприятно, и из-за этого мы можем стать очень неудобными членами общества. Мы не дадим вам сполна ощутить весь безоблачный политический оптимизм. Самые лучшие из нас просто не признаются в этом, когда их спрашивают. Я лично точно не признаюсь.
Я боюсь этого следующего 7 января. Я с ужасом жду этих уверенных, безапелляционных диагнозов, который поставит англоязычный мир. Не скажу, что это на самом деле так уж важно. Вы ведь в основном уже определились в отношении Charlie Hebdo, правда? А значит, приняли свое решение и относительно меня. Рад за вас.
А я — я не Charlie. Да мне и не надо быть Charlie. Ведь я ради них пишу.
