Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
70 лет назад Уинстон Черчилль прочитал в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, лекцию, которую впоследствии считал главным публичным выступлением своей жизни. Ее называют также началом «холодной войны». По словам Рональда Рейгана, из Фултонской речи родился современный Запад — с американским лидерством и глобальным присутствием, НАТО и политикой сдерживания коммунизма.
70 лет назад, 5 марта 1946 года, Уинстон Черчилль прочитал в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, лекцию, которую впоследствии считал главным публичным выступлением своей жизни. Ее называют также началом «холодной войны».
По словам 40-го президента США Рональда Рейгана, из Фултонской речи родился современный Запад — с американским лидерством и глобальным присутствием, НАТО и политикой сдерживания коммунизма.
Многие исследователи призывают не переоценивать роль личности в истории и указывают, что кардинальное охлаждение между бывшими союзниками произошло бы и без Черчилля и его речи.
Причину этого охлаждения откровенно и исчерпывающе назвал министр иностранных дел СССР в 1940-е годы Вячеслав Молотов в беседе со своим биографом Феликсом Чуевым в ноябре 1974 года.
«Из части Германии сделать свою социалистическую Германию, а Чехословакия, Польша, Венгрия, Югославия — они тоже были в жидком состоянии, надо было везде наводить порядок. Прижимать капиталистические порядки. Вот и холодная война», — сказал он.
В Тегеране, Ялте и Потсдаме Вашингтон и Лондон признали право Москвы сделать Восточную Европу зоной своего геополитического влияния и разместить там войска, но не давали согласия на ее советизацию.
Сталин, со своей стороны, полагал, что «каждый распространяет свою систему так далеко, насколько может продвинуться его армия».
В разговоре с бельгийским премьером Полем Спааком в Москве в октябре 1956 года Никита Хрущев признал, что в 1945 году «мы хотели победы рабочего класса Франции и других западноевропейских стран».
«Руководители капиталистических стран правильно рассматривают нас как рассадник социалистической заразы во всем мире. Отсюда и напряженность», — заявил он.
Назвал лопату лопатой
В Фултонской речи Черчилль перечислил общеизвестные и очевидные факты.
«Тень пала на поля, которые совсем недавно были освещены победой. От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население вокруг них подчиняются усиливающемуся контролю Москвы».
«Свободы, которыми пользуются граждане в Британской империи, не существуют в значительном числе стран. В этих государствах контроль над людьми является подавляющим и противоречит всем принципам демократии».
«Это явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира».
«Никто не знает, что Советская Россия и ее коммунистическая международная организация намереваются сделать в ближайшем будущем, или каковы границы их экспансионистских устремлений, если таковые вообще существуют».
«Русские больше всего восхищаются силой и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости».
«Средство предотвращения опасности — братская ассоциация народов, говорящих на английском языке».
Новизна заключалась в эмоциональности, призыве к американцам не уклоняться от глобального лидерства, да в выражении «железный занавес» («iron curtain»), ставшем одним из самых знаменитых политических клише XX века.
Первоначально тема лекции была заявлена нейтрально: «Мир во всем мире» («World Peace»). В последний момент автор поменял заглавие на «Sinews of Peace».
«Sinew» буквально переводится как «сухожилие», а фигурально как «источник силы».
По общему смыслу вышло что-то наподобие русского «добро должно быть с кулаками».
Большая слава маленького города
В июле 1945 года Консервативная партия потерпела поражением на выборах, лечащий врач Чарльз Моран порекомендовал временно оказавшемуся не у дел 71-летнему политику провести зиму и весну в теплом климате, и Черчилль принял приглашение своего канадского друга Фрэнка Кларка погостить в его доме в Палм-Бич во Флориде.
Скончавшийся перед войной преуспевающий адвокат Джон Грин, в прошлом выпускник Вестминстерского колледжа, завещал своей alma mater средства на организацию ежегодных лекций по международным проблемам, читаемых, как говорилось в уставе фонда его имени, «человеком с международной репутацией, который сам бы избирал тему своей лекции».
Черчилль оказался седьмым по счету среди гостей.
Сэр Уинстон гордился имиджем политика, который видит дальше других и первым говорит миру горькую, но необходимую правду.
Дважды к нему не прислушались: в 1918 году, когда он призывал «уничтожить большевизм в зародыше», и в 1938-м, когда, едва ли не в одиночку, непримиримо боролся против чемберленовского «умиротворения» Гитлера.
Теперь он хотел вывести Запад из послевоенного благодушия, и в третий раз, по оценкам историков, преуспел больше.
Трезво оценивая возможности своей страны, Черчилль уповал, прежде всего, на Соединенные Штаты, и апеллировал к американской аудитории.
За океаном он был популярен не только как недавний союзник и колоритная персона, знаменитая остроумными афоризмами, но и как человек, чья мать была американкой, на четверть индианкой из племени ирокезов.
Чужими руками
Фултонская речь связывается исключительно с именем Черчилля. В тени осталась роль президента СШАГарри Трумэна, чего тот, надо полагать, и добивался.
Живущий в Вашингтоне российский историк и политолог Николай Злобин уверен, что Черчиллю в голову не пришло бы за гонорар в пять тысяч долларов отправиться в захолустный городишко с населением восемь тысяч человек, и колледж, где в 1946 году обучались 212 студентов, если бы не одно обстоятельство.
Ректор колледжа Фрэнк Макклуер был однокашником и старым другом советника президента Трумэна Гарри Вайна, а сам хозяин Белого дома родился в Миссури, в городке Индепенденс в ста милях от Фултона, и являлся большим патриотом своего штата.
Именно обещание Трумэна поехать с Черчиллем и лично представить его аудитории сыграло решающую роль. Участие в мероприятии президента США придавало ему совсем иной вес, и место принципиального значения уже не имело.
Вероятно, Трумэн счел целесообразным, чтобы слова, которые он хотел бы произнести сам, прозвучали из уст не меньшей знаменитости, но при этом отставника и иностранца.
На церемонии вручения ему и Черчиллю дипломов почетного доктора Вестминстерского колледжа президент сказал ключевую фразу, ради которой, вероятно, все и делалось: «Еще никогда в истории мир так не нуждался в лидерстве».
Трудности Трумэна
Впоследствии он называл речь частным мнением Черчилля и говорил, что предварительно ее не читал, хотя сложно поверить, что политики не обсудили хотя бы основные тезисы выступления.
Известно, что они вместе ехали поездом из Вашингтона, что за ужином Черчилль употребил пять порций виски и пошутил, что, мол, всем хороши американцы, только по части выпивки не компания. Вряд ли они только балагурили и играли в покер.
Отношение к СССР в США тогда было противоречивым. Симпатии общественности были на стороне «русских союзников», а «дядя Джо» вызывал уважение у простых американцев. В этих условиях президент сделал ставку на речь британского политика. С одной стороны, она могла повлиять на советское руководство, а с другой, стать проверкой общественного мнения в стране.
Возможная причина состоит в том, что Трумэн, во-первых, еще не до конца утратил надежду как-то поладить со Сталиным, а во-вторых, вынужден был считаться с послевоенными изоляционистскими и просоветскими настроениями многих американцев.
По данным опросов, сразу после капитуляции Японии 65% из них утратили всякий интерес к мировым делам.
Госсекретарь США Джеймс Бирнс, отражая господствовавшую точку зрения, заявил в феврале 1946 года в Национальном клубе печати: «Мы должны вернуть наши армии домой».
В ноябре 1945 года советские истребители над Кореей обстреляли и принудили к посадке «летающую крепость» Б-29. Когда на земле командира спросили, почему он не пытался защищаться, тот изумился: «Как, стрелять в русских?».
Не только физики, но и некоторые политики требовали безвозмездно передать Москве секреты атомной бомбы (против чего категорически выступал Черчилль).
В американской глубинке
Железной дороги в Фултоне тогда не было (как и теперь). От столицы штата Джефферсон-сити Черчилль и Трумэн проехали 40 километров в машине с откидным верхом. Перед въездом в город сэр Уинстон попросил остановиться, чтобы раскурить сигару, а то, мол, люди, увидев его без этого обязательного атрибута, будут разочарованы.
Черчилль был, как всегда, в черном костюме и котелке, Трумэн в костюме темно-зеленого цвета и синей шляпе.
Население Фултона в тот день выросло в четыре раза. По радио предупредили, что мест в ресторанах не хватит, и призвали гостей брать еду в корзинках.
Газета «Сент-Луис глоб демократ» примерно за месяц развернула дискуссию на тему «Чем бы вы накормили Черчилля и Трумэна, если бы они пришли к вам на обед?».
Черчилль выступал в алой мантии почетного доктора Оксфорда и говорил около 40 минут. Его слушали, согласно розданным приглашениям, 2800 человек, а на улицу были вынесены громкоговорители.
Экс-премьер находился в отличной физической форме и превосходном настроении, ел и пил со вкусом, особенно расхваливая копченый свиной окорок, показывал публике свой любимый знак «V» и много шутил. Репортеры растиражировали его слова о том, что, вероятно, никто в мире не завалил в юности столько экзаменов и не получил впоследствии столько почетных докторских степеней, сколько он.
Реакция Сталина
Лекция отставной знаменитости была, конечно, заметным, но отнюдь не мировым событием. Советское посольство в Вашингтоне упомянуло о ней лишь в регулярном обзоре американской прессы. Историческое значение ей во многом придал Иосиф Сталин.
14 марта в «Правде» было опубликовано большое интервью советского лидера, посвященное исключительно Фултонской речи. Сталин сравнил Черчилля с Гитлером, обвинил его в проповеди расового превосходства англоговорящих народов и «призыве к войне с СССР», хотя бывший союзник ни того, ни другого не говорил.
22 марта там же были напечатаны ответы Сталина на вопросы корреспондента «Ассошиэйтед пресс» Эдди Гилмора, в которых он, не называя Черчилля по имени, раскритиковал «действия некоторых политических групп, занятых пропагандой новой войны».
Известно, что с зарубежными СМИ вождь общался редко, исключительно по собственной инициативе и по особым поводам.
Биограф Сталина Эдвард Радзинский утверждает, что диктатор обрадовался случившемуся.
Уже в сентябре 1945 года, когда Молотов находился в Лондоне на конференции министров иностранных дел союзных держав, Сталин в многочисленных телеграммах, подписанных псевдонимом «Дружков», инструктировал его проявлять неуступчивость и высказывался в том духе, что если не удастся договориться, то и не надо.
А главное, Сталин сразу увидел в Фултонской речи инструмент внутренней политики.
За две недели до Черчилля, 10 февраля 1946 года, он выступил на собрании трудящихся Сталинского района Москвы в качестве кандидата в депутаты Верховного Совета, и провозгласил, что главным фактором победы в войне был советский строй, доказавший свою несокрушимую прочность.
Тезис, перекочевывавший во все учебники истории вплоть до распада СССР, знаменовал собой уход от вынужденных идеологических послаблений военного времени, когда ставка делалась на национальный патриотизм, историческую память и простые общечеловеческие ценности, воспетые Константином Симоновым в знаменитом стихотворении «Убей его!»
В этом плане Фултонская речь оказалась подарком.
«Мы могли бы сделать вид, будто ничего не случилось, но это не в наших интересах. Мы будем трактовать речь товарища Черчилля как прямой призыв к войне с СССР и лагерем социализма. Очень хорошая и своевременная для нас речь. После войны у нас в обществе появились неверные настроения. Некоторые представители интеллигенции позволяют себе открыто восхищаться западным образом жизни, преступно забывая, что в мире идет борьба классов», — цитирует Радзинский выступление Сталина на заседании политбюро.
«Мы должны пресечь настроения благодушия и идеологической слабости. В нашу ныне плохо закрытую дверь сильно дуют капиталистические ветры. Эту дверь мы сейчас закроем, и накрепко. Мы напомним забывчивым товарищам про диктатуру пролетариата. Спасибо тебе, товарищ Черчилль, что ты вернул нас к действительности», — заявил он.
Во время одной из встреч в военные годы Черчилль похвалил каспийскую черную икру, и Сталин начал регулярно отправлять ему гостинцы. После Фултонской речи советскому лидеру доложили, что Черчилль сказал: «Теперь черта лысого получу хоть зернышко». Сталин велел удвоить порцию.
В Тегеране, Ялте и Потсдаме Вашингтон и Лондон признали право Москвы сделать Восточную Европу зоной своего геополитического влияния и разместить там войска, но не давали согласия на ее советизацию.
Сталин, со своей стороны, полагал, что «каждый распространяет свою систему так далеко, насколько может продвинуться его армия».
В разговоре с бельгийским премьером Полем Спааком в Москве в октябре 1956 года Никита Хрущев признал, что в 1945 году «мы хотели победы рабочего класса Франции и других западноевропейских стран».
«Руководители капиталистических стран правильно рассматривают нас как рассадник социалистической заразы во всем мире. Отсюда и напряженность», — заявил он.
Назвал лопату лопатой
В Фултонской речи Черчилль перечислил общеизвестные и очевидные факты.
«Тень пала на поля, которые совсем недавно были освещены победой. От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население вокруг них подчиняются усиливающемуся контролю Москвы».
«Свободы, которыми пользуются граждане в Британской империи, не существуют в значительном числе стран. В этих государствах контроль над людьми является подавляющим и противоречит всем принципам демократии».
«Это явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира».
«Никто не знает, что Советская Россия и ее коммунистическая международная организация намереваются сделать в ближайшем будущем, или каковы границы их экспансионистских устремлений, если таковые вообще существуют».
«Русские больше всего восхищаются силой и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости».
«Средство предотвращения опасности — братская ассоциация народов, говорящих на английском языке».
Новизна заключалась в эмоциональности, призыве к американцам не уклоняться от глобального лидерства, да в выражении «железный занавес» («iron curtain»), ставшем одним из самых знаменитых политических клише XX века.
Первоначально тема лекции была заявлена нейтрально: «Мир во всем мире» («World Peace»). В последний момент автор поменял заглавие на «Sinews of Peace».
«Sinew» буквально переводится как «сухожилие», а фигурально как «источник силы».
По общему смыслу вышло что-то наподобие русского «добро должно быть с кулаками».
Большая слава маленького города
В июле 1945 года Консервативная партия потерпела поражением на выборах, лечащий врач Чарльз Моран порекомендовал временно оказавшемуся не у дел 71-летнему политику провести зиму и весну в теплом климате, и Черчилль принял приглашение своего канадского друга Фрэнка Кларка погостить в его доме в Палм-Бич во Флориде.
Скончавшийся перед войной преуспевающий адвокат Джон Грин, в прошлом выпускник Вестминстерского колледжа, завещал своей alma mater средства на организацию ежегодных лекций по международным проблемам, читаемых, как говорилось в уставе фонда его имени, «человеком с международной репутацией, который сам бы избирал тему своей лекции».
Черчилль оказался седьмым по счету среди гостей.
Сэр Уинстон гордился имиджем политика, который видит дальше других и первым говорит миру горькую, но необходимую правду.
Дважды к нему не прислушались: в 1918 году, когда он призывал «уничтожить большевизм в зародыше», и в 1938-м, когда, едва ли не в одиночку, непримиримо боролся против чемберленовского «умиротворения» Гитлера.
Теперь он хотел вывести Запад из послевоенного благодушия, и в третий раз, по оценкам историков, преуспел больше.
Трезво оценивая возможности своей страны, Черчилль уповал, прежде всего, на Соединенные Штаты, и апеллировал к американской аудитории.
За океаном он был популярен не только как недавний союзник и колоритная персона, знаменитая остроумными афоризмами, но и как человек, чья мать была американкой, на четверть индианкой из племени ирокезов.
Чужими руками
Фултонская речь связывается исключительно с именем Черчилля. В тени осталась роль президента СШАГарри Трумэна, чего тот, надо полагать, и добивался.
Живущий в Вашингтоне российский историк и политолог Николай Злобин уверен, что Черчиллю в голову не пришло бы за гонорар в пять тысяч долларов отправиться в захолустный городишко с населением восемь тысяч человек, и колледж, где в 1946 году обучались 212 студентов, если бы не одно обстоятельство.
Ректор колледжа Фрэнк Макклуер был однокашником и старым другом советника президента Трумэна Гарри Вайна, а сам хозяин Белого дома родился в Миссури, в городке Индепенденс в ста милях от Фултона, и являлся большим патриотом своего штата.
Именно обещание Трумэна поехать с Черчиллем и лично представить его аудитории сыграло решающую роль. Участие в мероприятии президента США придавало ему совсем иной вес, и место принципиального значения уже не имело.
Вероятно, Трумэн счел целесообразным, чтобы слова, которые он хотел бы произнести сам, прозвучали из уст не меньшей знаменитости, но при этом отставника и иностранца.
На церемонии вручения ему и Черчиллю дипломов почетного доктора Вестминстерского колледжа президент сказал ключевую фразу, ради которой, вероятно, все и делалось: «Еще никогда в истории мир так не нуждался в лидерстве».
Трудности Трумэна
Впоследствии он называл речь частным мнением Черчилля и говорил, что предварительно ее не читал, хотя сложно поверить, что политики не обсудили хотя бы основные тезисы выступления.
Известно, что они вместе ехали поездом из Вашингтона, что за ужином Черчилль употребил пять порций виски и пошутил, что, мол, всем хороши американцы, только по части выпивки не компания. Вряд ли они только балагурили и играли в покер.
Отношение к СССР в США тогда было противоречивым. Симпатии общественности были на стороне «русских союзников», а «дядя Джо» вызывал уважение у простых американцев. В этих условиях президент сделал ставку на речь британского политика. С одной стороны, она могла повлиять на советское руководство, а с другой, стать проверкой общественного мнения в стране.
Возможная причина состоит в том, что Трумэн, во-первых, еще не до конца утратил надежду как-то поладить со Сталиным, а во-вторых, вынужден был считаться с послевоенными изоляционистскими и просоветскими настроениями многих американцев.
По данным опросов, сразу после капитуляции Японии 65% из них утратили всякий интерес к мировым делам.
Госсекретарь США Джеймс Бирнс, отражая господствовавшую точку зрения, заявил в феврале 1946 года в Национальном клубе печати: «Мы должны вернуть наши армии домой».
В ноябре 1945 года советские истребители над Кореей обстреляли и принудили к посадке «летающую крепость» Б-29. Когда на земле командира спросили, почему он не пытался защищаться, тот изумился: «Как, стрелять в русских?».
Не только физики, но и некоторые политики требовали безвозмездно передать Москве секреты атомной бомбы (против чего категорически выступал Черчилль).
В американской глубинке
Железной дороги в Фултоне тогда не было (как и теперь). От столицы штата Джефферсон-сити Черчилль и Трумэн проехали 40 километров в машине с откидным верхом. Перед въездом в город сэр Уинстон попросил остановиться, чтобы раскурить сигару, а то, мол, люди, увидев его без этого обязательного атрибута, будут разочарованы.
Черчилль был, как всегда, в черном костюме и котелке, Трумэн в костюме темно-зеленого цвета и синей шляпе.
Население Фултона в тот день выросло в четыре раза. По радио предупредили, что мест в ресторанах не хватит, и призвали гостей брать еду в корзинках.
Газета «Сент-Луис глоб демократ» примерно за месяц развернула дискуссию на тему «Чем бы вы накормили Черчилля и Трумэна, если бы они пришли к вам на обед?».
Черчилль выступал в алой мантии почетного доктора Оксфорда и говорил около 40 минут. Его слушали, согласно розданным приглашениям, 2800 человек, а на улицу были вынесены громкоговорители.
Экс-премьер находился в отличной физической форме и превосходном настроении, ел и пил со вкусом, особенно расхваливая копченый свиной окорок, показывал публике свой любимый знак «V» и много шутил. Репортеры растиражировали его слова о том, что, вероятно, никто в мире не завалил в юности столько экзаменов и не получил впоследствии столько почетных докторских степеней, сколько он.
Реакция Сталина
Лекция отставной знаменитости была, конечно, заметным, но отнюдь не мировым событием. Советское посольство в Вашингтоне упомянуло о ней лишь в регулярном обзоре американской прессы. Историческое значение ей во многом придал Иосиф Сталин.
14 марта в «Правде» было опубликовано большое интервью советского лидера, посвященное исключительно Фултонской речи. Сталин сравнил Черчилля с Гитлером, обвинил его в проповеди расового превосходства англоговорящих народов и «призыве к войне с СССР», хотя бывший союзник ни того, ни другого не говорил.
22 марта там же были напечатаны ответы Сталина на вопросы корреспондента «Ассошиэйтед пресс» Эдди Гилмора, в которых он, не называя Черчилля по имени, раскритиковал «действия некоторых политических групп, занятых пропагандой новой войны».
Известно, что с зарубежными СМИ вождь общался редко, исключительно по собственной инициативе и по особым поводам.
Биограф Сталина Эдвард Радзинский утверждает, что диктатор обрадовался случившемуся.
Уже в сентябре 1945 года, когда Молотов находился в Лондоне на конференции министров иностранных дел союзных держав, Сталин в многочисленных телеграммах, подписанных псевдонимом «Дружков», инструктировал его проявлять неуступчивость и высказывался в том духе, что если не удастся договориться, то и не надо.
А главное, Сталин сразу увидел в Фултонской речи инструмент внутренней политики.
За две недели до Черчилля, 10 февраля 1946 года, он выступил на собрании трудящихся Сталинского района Москвы в качестве кандидата в депутаты Верховного Совета, и провозгласил, что главным фактором победы в войне был советский строй, доказавший свою несокрушимую прочность.
Тезис, перекочевывавший во все учебники истории вплоть до распада СССР, знаменовал собой уход от вынужденных идеологических послаблений военного времени, когда ставка делалась на национальный патриотизм, историческую память и простые общечеловеческие ценности, воспетые Константином Симоновым в знаменитом стихотворении «Убей его!»
В этом плане Фултонская речь оказалась подарком.
«Мы могли бы сделать вид, будто ничего не случилось, но это не в наших интересах. Мы будем трактовать речь товарища Черчилля как прямой призыв к войне с СССР и лагерем социализма. Очень хорошая и своевременная для нас речь. После войны у нас в обществе появились неверные настроения. Некоторые представители интеллигенции позволяют себе открыто восхищаться западным образом жизни, преступно забывая, что в мире идет борьба классов», — цитирует Радзинский выступление Сталина на заседании политбюро.
«Мы должны пресечь настроения благодушия и идеологической слабости. В нашу ныне плохо закрытую дверь сильно дуют капиталистические ветры. Эту дверь мы сейчас закроем, и накрепко. Мы напомним забывчивым товарищам про диктатуру пролетариата. Спасибо тебе, товарищ Черчилль, что ты вернул нас к действительности», — заявил он.
Во время одной из встреч в военные годы Черчилль похвалил каспийскую черную икру, и Сталин начал регулярно отправлять ему гостинцы. После Фултонской речи советскому лидеру доложили, что Черчилль сказал: «Теперь черта лысого получу хоть зернышко». Сталин велел удвоить порцию.
