У нее лучшая в мире работа, которую порой можно назвать и худшей. После нападения на корреспондента Шведского радио Марию Перссон Лёфгрен (Maria Persson Löfgren) журналист SvD Мария Георгиева побеседовала с коллегой о роли журналиста в беззаконной стране.
На Марии Перссон Лёфгрен — длинная свободная синяя юбка.
У нее все еще болит колено после избиения на прошлой неделе, когда в российской республике Ингушетия на нее и других журналистов и правозащитников напали люди в масках.
«За мной в автобусе сидел 30-летний норвежец. Он сказал: „У тебя замечательная работа“. Но сейчас период, когда я в этом не уверена».
Она ненадолго замолчала.
Они ехали по шоссе в нескольких сотнях метров от границы между Осетией и Чечней. Три или четыре автомобиля заблокировали дорогу, и группа молодых людей с дубинками начали выбивать стекла. Они ворвались в автобус и схватили Марию за волосы, бросили ее на железную арматуру и нанесли несколько ударов.
Через неделю после нападения я навещаю ее в серо-белом доме рядом с Телефонплан в Стокгольме. Мы сидим на кухне, и голые ветви деревьев качаются за окном.
«Я вздохнула спокойно, только когда ждала самолета во Владикавказе».
Пребывание в ингушской больнице после избиения было неприятным. Она очень разозлилась, увидев, как обращаются с водителем автобуса.
«Я накинулась с руганью на министра здравоохранения. Было немного неловко, что я не вела себя мило и не поблагодарила за красивую пижаму, которую мне выдали в больнице».
— Как бы с вами обращались, не будь вы иностранными журналистами?
— Так же, как и с шофером. Ему досталось больше всех, но его даже не пустили в нашу палату. С ним обращались так же, как и с другими простыми пациентами. Не сделали рентген ни руки, ни ноги, хотя и то, и другое было сломано. После атаки Марию весь вечер допрашивала полиция — и сотрудники ведомства чрезвычайных ситуаций, и полицейские из службы по контролю оборота наркотиков.
«Внезапно президент Путин принял меры, и к нам послали федеральную полицию. Тогда все было напечатано и заснято. До этого писали от руки, мое имя везде было с ошибками. Мой русский далек от идеала, но если бы я вообще не говорила по-русски, общаться было бы невозможно».
— Как ты себя чувствуешь сейчас через неделю после нападения?
— Физически я поправляюсь. Психологически я еще в Москве была в порядке. Шведское радио предлагает нам помощь психолога, но достаточно просто знать, что поддержка есть. Мне пришло множество писем и комментариев в социальных сетях, приятно, что людям не все равно. Но в те три дня я совершенно отключилась от мира. У меня была только одежда, что на мне, и ни зубной щетки, ни расчески, ни ручки, ни бумаги. Ничего.
Она говорит, что иногда пользуется костылем, чтобы разгрузить ногу и мышцы. С костылем она может идти дольше, но на короткие расстояния передвигается без него.
Когда я услышала о нападении, сердце оборвалось. Я сама должна была участвовать в этой поездке в Чечню, но не успела оформить русскую визу.
— Прежде профессия журналиста была своего рода защитой. Это больше не так?
— Это перемена, которая происходила в течение долгого времени. Я уже думала об этом, в первую очередь во время войны на Украине. Существуют и постоянные угрозы для журналистов.
Юристы из Комитета против пыток считают, что в Чечне перед выборами открыт сезон охоты на правозащитников, чтобы никакая информация не покидала регион.
— Как ты это прокомментируешь как корреспондент?
— На востоке Украины «ЕС» и «США» — это бранные слова. Если ты приехал оттуда, то никого не волнует, журналист ты или нет. Я не была уверена, что стоит ехать в Грозный. Но это же часть моей задачи. То, что случилось в Чечне и Ингушетии, в первую очередь затрагивает не меня, а тех, кто там остался, — местных правозащитников.
Впервые президент Владимир Путин прямо отреагировал на насилие против иностранных журналистов. «Он пообещал схватить преступников и провести расследование. Но обвинение в хулиганстве и вандализме не совпадает с моим впечатлением. Посмотрим».
Муж Марии, младшая дочь и собака Лайка живут с ней в Москве.
«Трое взрослых детей живут в Швеции, но для меня они по-прежнему дети».
Видно, что она обеспокоена вопросом неприкосновенности. Она привыкла наблюдать, а не быть в центре внимания. «Норвежского журналиста в аэропорту встречали как героя, ему аплодировали. Но мне бы лучше проскочить незаметно».
Мария Перссон Лёфгрен впервые побывала в России в возрасте восьми лет. Они с родителями часто путешествовали по Восточной Европе, ездили с палатками в Югославию, посещали Санкт-Петербург, который тогда назывался Ленинградом. Русский язык завораживает ее, и она любит русскую литературу.
В качестве журналиста она ездила в Россию в начале 90-х, прежде чем распался Советский Союз. Тогда было запрещено отъезжать от Москвы на расстояние свыше четырех миль, но потом правило отменили. Она отправилась в Сибирь в год 150-летия Транссибирской магистрали — в виде исключения, поезд шел до самого Владивостока.
— Как изменилась Россия, пока ты была там?
— Когда мы с другими пассажирами поезда гуляли по Владивостоку, местные тетки открывали окна и кричали: «Вы кто такие? Что вы здесь делаете? Сейчас милицию вызовем!» Они никогда прежде не видели иностранцев. Но многие другие проявляли дружелюбие и любопытство«.
В то время Россия была истощена бедностью. Мария Перссон Лёфгрен рада, что у нее есть такой опыт.
«Мне было проще, чем многим, кто прибыл, когда цены на нефть были высоки, и люди радостно скупали новые мобильные телефоны и автомобили. Приехавшие в тот период легко соблазнялись фантастической никогда не спящей Москвой. Россия богата природными ресурсами и умами, но в ней нет людей, которые могут заставить страну функционировать».
— Почему ты стала корреспондентом за рубежом?
— Когда я училась на факультете журналистики, все хотели быть или писателями, или корреспондентами. А я об этом не думала. Но потом вышла замуж за иностранного корреспондента«.
В 1987 году они с мужем переехали в Иерусалим.
«У нас было двое маленьких детей, а он все время работал. Мы ничего не решали. В начале девяностых я переехала с ним в Москву, где он был инокорреспондентом. Я всегда думала: никогда в жизни. Он лишился стольких вещей из-за этой работы. В отличие от него, я никогда не мечтала о работе в зарубежной журналистике».
— И как живут корреспонденты?
— Нельзя заводить много маленьких детей. Моему младшему было три, когда я начала работать на радио. Мой новый муж был ему любящим папой. Он приехал за мной. Я встретила его в Израиле, он вырос в кибуце — израильском колхозе, где в шестидесятых на стенах висели портреты Сталина. Без мужа ничего бы не вышло, он был настоящий герой.
В нашей беседе мы то и дело затрагиваем серьезные темы, но Мария Перссон Лёфгрен рассказывает свою историю с теплым юмором.
«Вот вам совет: заводите хорошего мужа».
— Ха-ха, сделаю, что смогу. Семья влияет на дело, которое выбираешь?
— Я не рискую без необходимости, и не стала бы этого делать, даже если бы у меня не было детей. Семья означает, что обо мне кто-то беспокоится, и это дает силу. Когда я была в Беслане и освещала захват заложников в школе, меня спрашивали, как я это выношу. «У тебя же у самой дети!» Но ведь я же могла уехать домой и увидеть своих детей«.
— Как в России со свободой слова?
— Все началось примерно с Беслана в 2004 году, тогда появились первые ограничения в СМИ. Постепенно обстановка накалилась. Сейчас это касается не только журналистов, но и блоггеров. Если блог имеет более пяти тысяч читателей, он считается средством массовой информации и должен быть зарегистрирован. В той поездке были и молодые блоггеры, то есть, существуют и люди, стремящиеся показать многогранную картину происходящего. Но они в меньшинстве.
Мария рассказывает, что ей частично заблокировали интернет дома из-за ее старой статьи. Но после нападения кое-что случилось.
«Сайт Шведского радио был заблокирован и дома, и в офисе. Но как только на нас напали, сайт открылся. Немного нелепо пытаться посылать такие сигналы».
— Как ты думаешь, 30 лет назад ты бы отнеслась к нападению по-другому?
— С маленькими детьми было бы сложнее, ведь тогда на мне бы лежала особая ответственность. Не следует лишать себя жизни. В том автобусе я единственная была пристегнута ремнем безопасности.
Она отпивает глоток воды и начинает рассуждать о роли иностранных корреспондентов в горячих точках. Нападение в Ингушетии случилось через два года и два дня после того, как коллега Марии Перссон Лёфгрен Нильс Хорнер (Nils Horner) был убит среди бела дня на улице афганской столицы Кабул.
Нападения на журналистов — это цена возможности показать жизнь местного населения горячих точек изнутри, и, несмотря на это, она уверена, что это ее работа.
— Как же ты справляешься?
— Мы работаем все время и не получаем никаких сверхурочных. Зато у нас длинные летние каникулы. Мой муж сказал бы, что я ужасно скучная. Смотрю британские детективы на компьютере — вот мой отдых.
Другими словами, жизнь стала почти такой, как то, чего она боялась, когда не хотела быть иностранным корреспондентом. Но она не думает бросать работу. Ей все еще нравится ездить по миру.
«Ты не сможешь так работать, если сам не считаешь, что это здорово».
