Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Во всем мире сегодня ощущается конец эпохи. К середине 1970-х Америка проиграла Вьетнамскую войну. «Красные бригады», Ирландская республиканская армия и итальянские неофашисты устраивали теракты в США и Европе. Теперь мир снова преследуют страхи по поводу возможного провала демократии. Можем ли мы вынести какие-то уроки из предыдущих периодов экзистенциальной неуверенности?
Во всем мире сегодня ощущается конец эпохи — это глубокое предчувствие дезинтеграции ранее стабильных обществ. Говоря бессмертными строчками великого стихотворения У. Б. Йейтса «Второе пришествие»:
«Всё рушится, основа расшаталась,
Мир захлестнули анархизма волны…
У добрых сила правоты иссякла,
А злые полностью остервенились…
И что за дикий зверь дождался часа,
Крадётся к Вифлеему, чтоб родиться?
Йейтс написал эти строки в январе 1919 года, два месяца спустя после окончания Первой мировой войны. Он инстинктивно чувствовал, что наступивший мир вскоре сменится ещё большим ужасом.
Почти 50 лет спустя, в 1967 году, американский эссеист Джоан Дидион выбрала заголовок «Подкрадываясь к Вифлеему» для своего сборник статей о социальных проблемах конца 1960-х. В течение 12 месяцев после публикации книги были убиты Мартин Лютер Кинг и Роберт Кеннеди, городские гетто в США взорвались бунтами, а французские студенты начали массовые протесты, которые год спустя привели к отставке президента Шарля де Голля.
К середине 1970-х Америка проиграла Вьетнамскую войну. «Красные бригады», «Подпольные синоптики», Ирландская республиканская армия и итальянские неофашисты устраивали теракты в США и Европе. А импичмент президент Ричарда Никсона превратил западную демократию в посмешище.
Прошло ещё 50 лет, и теперь мир снова преследуют страхи по поводу возможного провала демократии. Можем ли мы вынести какие-то уроки из предыдущих периодов экзистенциальной неуверенности?
В 1920-х и 1930-х годах, также как в конце 1960-х и начале 1970-х (и также как сегодня), недовольство политикой было связано с разочарованием в недееспособности экономической системы. В межвоенный период казалось, что капитализм обречён из-за нестерпимого неравенства, дефляции и массовой безработицы. В 1960-х и 1970-х казалось, что капитализм находится на грани краха по противоположным причинам — инфляция и недовольство налогоплательщиков и деловых кругов политикой перераспределения, проводившейся «большим правительством».
Обращая внимание на цикличность повторяющихся кризисов, я не хочу сказать, что это некий закон природы диктует наступление почти полного краха мирового капитализма каждые 50 или 60 лет. Тем не менее, следует признать, что демократический капитализм является эволюционирующей системой, которая реагирует на кризисы путём радикальной трансформации как экономических отношений, так и политических учреждений.
По этим причинам нам следует воспринимать нынешнюю сумятицу как предсказуемую реакцию на сбой конкретной модели глобального капитализма в 2008 году. Судя по прошлому опыту, его вероятным результатом может стать десятилетие (или больше) переоценки ценностей и нестабильности, что со временем приведёт к установлению нового порядка в политике и экономике.
Так произошло, когда после периода великой инфляции начала 1970-х были избраны Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган и когда после Великой депрессии появился американский «Новый курс» и «дикий зверь» европейского перевооружения. Каждое из этих посткризисных решений сопровождалось изменениями в экономическом мышлении, а также в политике.
Великая депрессия привела к Кейнсианской революции в экономике и «Новому курсу» в политике. Инфляционные кризисы 1960-х и 1970-х спровоцировали монетаристскую контрреволюцию Милтона Фридмана, вдохновившую Тэтчер и Рейгана.
Тем самым, представлялось бы разумным ожидать, что сбой в дерегулированном финансовом капитализме вызовет четвёртую сейсмическую перемену (Капитализм 4.0, как я это назвал в 2010 году) в политическом и экономическом мышлении. Но если глобальный капитализм действительно входит в новую эволюционную фазу, какими будут её возможные характеристики?
Определяющей характеристикой всех сменявшихся этапов развития мирового капитализма было изменение границ между экономикой и политикой. В классическом капитализме XIX века политика и экономика идеализировались как разные сферы деятельности, а взаимодействие между властью и бизнесом ограничивалось (необходимым) повышением налогов для военных авантюр и (пагубной) защитой могущественных корыстных интересов.
Во второй, кейнсианской версии капитализма на рынки смотрели с подозрением, а вмешательство властей в экономику считалось правильным. В третьей фазе, где доминировали Тэтчер и Рейган, подобные идеи сменились на обратные: правительство обычно ошибается, а рынки всегда правы. Четвёртую фазу, возможно, определит осознание того, что и правительство, и рынки могут быть катастрофически неправы.
Подобное признание, что все не правы, может выглядеть парализующим, и это, конечно, отражается в современных политических настроениях. Тем не менее, понимание, что все ошибаются, на самом деле может стать источником силы, потому что оно открывает возможности для улучшений как в экономике, так и в политике.
Если мир является слишком сложным и непредсказуемым как для рынков, так и для правительств, чтобы те могли достичь своих социальных целей, значит, следует разработать новые системы сдержек и противовесов, которые позволяли бы политическими решениями ограничивать экономические побуждения и наоборот. Если мир характеризуется неопределённостью и непредсказуемостью, значит экономические теории докризисного периода — рациональность ожиданий, эффективность рынков, нейтральность денег — должны быть пересмотрены.
Более того, политикам надо провести ревизию большей части той идеологической суперструктуры, которая была воздвигнута на идеях рыночного фундаментализма. Сюда входит не только финансовое дерегулирование, но и независимость центральных банков, разделение монетарной и фискальной политики, а также предположение, что на конкурентных рынках не требуется вмешательство правительства для обеспечения приемлемого распределения доходов, инноваций, необходимой инфраструктуры и общественных благ.
Совершенно очевидно, что новые технологии и интеграция миллиардов новых работников в мировой рынок открывают возможности, которые должны привести к увеличению процветания в предстоящие десятилетия, по сравнению с докризисным периодом. Однако «ответственные» политики во всех странах предупреждают граждан о наступлении периода «новой нормальности», то есть стагнирующего экономического роста. Неудивительно, что избиратели возмущены.
Люди понимают, что у их лидеров имеются мощные экономические инструменты, способные улучшить качество жизни. Деньги можно напечатать и раздать напрямую гражданам. Минимальные зарплаты можно повысить, чтобы сократить неравенство. Правительства могут инвестировать значительно больше в инфраструктуру и в инновации, причём с нулевыми затратами. Банковское регулирование могло бы стимулировать кредитование, а не ограничивать его.
Однако применение таких радикальных мер будет означать отказ от теорий, которые доминировали в экономике с 1980-х годов, а также от тех институциональных механизмов, которые на них основаны, например Маастрихтского договора в Европе. Лишь немногие «ответственные» люди готовы сейчас поспорить с докризисной экономической ортодоксией.
Сигнал, подаваемый нынешним популистским бунтом, заключается в том, что политики должны разорвать свои докризисные учебники и поддержать революцию в экономическом мышлении. А если ответственные политики откажутся, тогда «дикий зверь, который дождался своего часа», сделает это за них.
К середине 1970-х Америка проиграла Вьетнамскую войну. «Красные бригады», «Подпольные синоптики», Ирландская республиканская армия и итальянские неофашисты устраивали теракты в США и Европе. А импичмент президент Ричарда Никсона превратил западную демократию в посмешище.
Прошло ещё 50 лет, и теперь мир снова преследуют страхи по поводу возможного провала демократии. Можем ли мы вынести какие-то уроки из предыдущих периодов экзистенциальной неуверенности?
В 1920-х и 1930-х годах, также как в конце 1960-х и начале 1970-х (и также как сегодня), недовольство политикой было связано с разочарованием в недееспособности экономической системы. В межвоенный период казалось, что капитализм обречён из-за нестерпимого неравенства, дефляции и массовой безработицы. В 1960-х и 1970-х казалось, что капитализм находится на грани краха по противоположным причинам — инфляция и недовольство налогоплательщиков и деловых кругов политикой перераспределения, проводившейся «большим правительством».
Обращая внимание на цикличность повторяющихся кризисов, я не хочу сказать, что это некий закон природы диктует наступление почти полного краха мирового капитализма каждые 50 или 60 лет. Тем не менее, следует признать, что демократический капитализм является эволюционирующей системой, которая реагирует на кризисы путём радикальной трансформации как экономических отношений, так и политических учреждений.
По этим причинам нам следует воспринимать нынешнюю сумятицу как предсказуемую реакцию на сбой конкретной модели глобального капитализма в 2008 году. Судя по прошлому опыту, его вероятным результатом может стать десятилетие (или больше) переоценки ценностей и нестабильности, что со временем приведёт к установлению нового порядка в политике и экономике.
Так произошло, когда после периода великой инфляции начала 1970-х были избраны Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган и когда после Великой депрессии появился американский «Новый курс» и «дикий зверь» европейского перевооружения. Каждое из этих посткризисных решений сопровождалось изменениями в экономическом мышлении, а также в политике.
Великая депрессия привела к Кейнсианской революции в экономике и «Новому курсу» в политике. Инфляционные кризисы 1960-х и 1970-х спровоцировали монетаристскую контрреволюцию Милтона Фридмана, вдохновившую Тэтчер и Рейгана.
Тем самым, представлялось бы разумным ожидать, что сбой в дерегулированном финансовом капитализме вызовет четвёртую сейсмическую перемену (Капитализм 4.0, как я это назвал в 2010 году) в политическом и экономическом мышлении. Но если глобальный капитализм действительно входит в новую эволюционную фазу, какими будут её возможные характеристики?
Определяющей характеристикой всех сменявшихся этапов развития мирового капитализма было изменение границ между экономикой и политикой. В классическом капитализме XIX века политика и экономика идеализировались как разные сферы деятельности, а взаимодействие между властью и бизнесом ограничивалось (необходимым) повышением налогов для военных авантюр и (пагубной) защитой могущественных корыстных интересов.
Во второй, кейнсианской версии капитализма на рынки смотрели с подозрением, а вмешательство властей в экономику считалось правильным. В третьей фазе, где доминировали Тэтчер и Рейган, подобные идеи сменились на обратные: правительство обычно ошибается, а рынки всегда правы. Четвёртую фазу, возможно, определит осознание того, что и правительство, и рынки могут быть катастрофически неправы.
Подобное признание, что все не правы, может выглядеть парализующим, и это, конечно, отражается в современных политических настроениях. Тем не менее, понимание, что все ошибаются, на самом деле может стать источником силы, потому что оно открывает возможности для улучшений как в экономике, так и в политике.
Если мир является слишком сложным и непредсказуемым как для рынков, так и для правительств, чтобы те могли достичь своих социальных целей, значит, следует разработать новые системы сдержек и противовесов, которые позволяли бы политическими решениями ограничивать экономические побуждения и наоборот. Если мир характеризуется неопределённостью и непредсказуемостью, значит экономические теории докризисного периода — рациональность ожиданий, эффективность рынков, нейтральность денег — должны быть пересмотрены.
Более того, политикам надо провести ревизию большей части той идеологической суперструктуры, которая была воздвигнута на идеях рыночного фундаментализма. Сюда входит не только финансовое дерегулирование, но и независимость центральных банков, разделение монетарной и фискальной политики, а также предположение, что на конкурентных рынках не требуется вмешательство правительства для обеспечения приемлемого распределения доходов, инноваций, необходимой инфраструктуры и общественных благ.
Совершенно очевидно, что новые технологии и интеграция миллиардов новых работников в мировой рынок открывают возможности, которые должны привести к увеличению процветания в предстоящие десятилетия, по сравнению с докризисным периодом. Однако «ответственные» политики во всех странах предупреждают граждан о наступлении периода «новой нормальности», то есть стагнирующего экономического роста. Неудивительно, что избиратели возмущены.
Люди понимают, что у их лидеров имеются мощные экономические инструменты, способные улучшить качество жизни. Деньги можно напечатать и раздать напрямую гражданам. Минимальные зарплаты можно повысить, чтобы сократить неравенство. Правительства могут инвестировать значительно больше в инфраструктуру и в инновации, причём с нулевыми затратами. Банковское регулирование могло бы стимулировать кредитование, а не ограничивать его.
Однако применение таких радикальных мер будет означать отказ от теорий, которые доминировали в экономике с 1980-х годов, а также от тех институциональных механизмов, которые на них основаны, например Маастрихтского договора в Европе. Лишь немногие «ответственные» люди готовы сейчас поспорить с докризисной экономической ортодоксией.
Сигнал, подаваемый нынешним популистским бунтом, заключается в том, что политики должны разорвать свои докризисные учебники и поддержать революцию в экономическом мышлении. А если ответственные политики откажутся, тогда «дикий зверь, который дождался своего часа», сделает это за них.
Анатоль Калетский — главный экономист и сопредседатель Gavekal Dragonomics. Он — бывший колумнист газет Times of London, International New York Times и Financial Times, автор книги «Капитализм 4.0, рождение новой экономики», в которой предсказывались многие трансформации мировой экономки после кризиса. Его изданная в 1985 году книга «Цена дефолта» стала влиятельным инструментом для латиноамериканских и азиатских правительств при ведении переговоров о долговых дефолтах и реструктуризации долгов с банками и МВФ.
