Этот материал не рекомендуется лицам моложе 18 лет.
Несколько недель назад я просматривал новости, и обратил внимание не неожиданное сообщение: ортодоксальные раввины призвали интегрировать гомосексуалистов в общество и заявили, что нетрадиционная сексуальная ориентация — не зло. Я был не готов к такому, меня это потрясло.
Я отправился на встречу со школьниками в рамках моей работы в Комитете по борьбе со СПИДом, и по пути на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнил детство. Я рос в религиозном кибуце Сдэ-Элиягу в 1980-х годах, в мире, без интернета и социальных сетей, в мире, где гомосексуализм считался самым страшным проклятием, а о существовании «Гордой Общины» я даже и не мечтал.
В возрасте 14 лет я понял, что представительницы прекрасного пола меня не привлекают. Это осознание подорвало все ценности, которым меня учили родители и воспитатели. Оказалось, я не могу быть частью историй об Адаме и Еве, Моисее и Сепфоре, Воозе и Руфи. Отыскивая в Библии упоминания о моей ситуации я обнаружил, что религия, в которой я воспитан, за которую отдавали жизнь мои предки, обрекает меня на смерть. Это ужасный момент, в который одиночество ощущается особенно остро.
В последующие дни я искал передышку, возможно, какое-то послабление в религиозных постановлениях, тихий уголок, в котором можно говорить с Богом. Поскольку я жил в доме, полном детей, то находил Бога в туалете и рыдал. Я помню, как в 15 лет умолял Бога изменить меня, объяснить, что со мной случилось, но Бог молчал и отвечал через толкования недельной главы Пятикнижия, написанные тысячи лет назад, не затрагивающие меня и не затрагивающие то, что я переживал в тот момент.
Тогда я задумался о возможности поговорить с кем-нибудь из близких и начал изучать свое окружение. Мои родители любили меня и доверяли мне, но при этом были людьми религиозными. И я рисковал потерять дедушку и бабушку, живших в Бней-Браке, сказав всего одну фразу: «Меня не привлекают девушки, я гей». Эта мысль — слишком тяжелая — исчезает сразу после появления.
Затем на меня обрушилось невероятное чувство стыда и одиночества, боль, подобной которой я не испытывал. Со временем понимание того, что у меня не будет детей, натолкнуло меня на мысли о смысле моей жизни, о том, что я оставлю после себя. Для меня это был вопрос «быть или не быть», и долгое время логичным казался выбор «не быть».
И вот почти через тридцать лет я читаю в газете, что раввины общины, к которой я когда-то принадлежал, постановили не считать мою сексуальную ориентацию грехом. Чтобы было понятно — они отделяют сексуальные наклонности от поступков, которые уже совсем другое дело. И мне захотелось остановить автобус, взяться за руки со всеми пассажирами и танцевать от радости, словно мне только что предоставили независимость. Одновременно я почувствовал сильную злость и печаль. Мне захотелось обнять того растерянного подростка, которым я был, и сказать ему: «Видишь? Иногда на это уходит 30 лет, но в итоге становится лучше».
Раввины сделали большое дело, но я не праздную. Не праздную, потому что спасся чудом. Не праздную, потому что очень многие хорошие люди не выстояли в этой войне на истощение и покончили с собой. И еще больше тех, кто продолжает жить и страдать день за днем.
Два года назад я вернулся в Израиль после 18-летнего пребывания в Лондоне. Я решил помогать всем, кому только смогу. Я часто испытываю гордость за Центр ЛГБТ-общины в Тель-Авиве, меня переполняет чувство изумления при общении с Организацией подростков-геев и организаций помощи геям из религиозной общины. Они позволяют тому подростку, которым я был, найти любовь и понимание, в которых он нуждается.
Автору статьи посвящен фильм братьев Томера и Барака Хейман «Кто теперь меня полюбит?»
