Магия всегда была частью «Игры престолов», но никогда раньше не была ее движущей силой. Однако сейчас сериал меняется. Его создатели все чаще склонны подтасовывать причины событий. Например, почему Бенджен Старк появляется точно в тот момент, когда Мира падает в изнеможении (что, в свою очередь, происходит точно в тот момент, когда их находят мертвецы)? А вот потому! Так было нужно. Это магия.
Постепенный рост сверхъестественной составляющей не идет на пользу «Игре престолов». Чем сильнее сериал полагается на магию, как на двигатель сюжета (что было характерно, в частности, для полюбившихся зрителям «Дома» и «Двери»), тем больше блестящие диалоги и хитроумные интриги — вроде тех, которые мы видели на этой неделе в «Крови моей крови», — теряют смысл, превращаясь в простое обрамление. Акцент смещается на необъяснимые воскрешения и странные скачки во времени.
При этом серия, вышедшая в воскресенье, определенно была лучшим из эпизодов этого сезона. Дело в том, что она делала упор не на магию, а на то, что с самого начала было смыслом и сильной стороной сериала — на семейную драму.
Мы уже много лет не видели той восхитительной паутины конфликтов со сложными переплетениями любви, кровных уз и союзных обязательств, которой славилась «Игра престолов». На этой неделе она, наконец, вернулась в сериал. Сэм забрал Губитель сердец. Арья вновь взялась за Иглу — и снова стала Арьей Старк. Джейме, изгнанный из Королевской гвардии собственным сыном, освободился от обетов (как и Джон, дозор которого был окончен). Герои начинают действовать по своей воле и руководствоваться собственными соображениями. Даже Бродяжкой явно движут непозволительно личные мотивы.
Нам показали даже сюжет о семейном разладе — возвращение Сэма домой. Там было все, что полагается: озлобленный патриарх, роскошный обеденный зал и жесткая деконструкция тех уродливых расовых, классовых и гендерных предрассудков, которые мы можем наблюдать не только в Вестеросе, но и на собственных семейных обедах на День благодарения. При этом главным в сценах в Роговом холме была не жестокость лорда Тарли, а доброта других членов семьи. Пожалуй, мы до сих не видели в сериале таких любящих родственников — разве что за исключением Старков. Доброта оттеняла жестокость, а мелкие штрихи — например, внимательность Джилли к Сэму по дороге («Почему ты нервничаешь?») — готовили почву для момента, когда она отважно встанет на его защиту, и обосновывали его переход к открытому бунту. В итоге получился красивый и человечный эпизод, основанный на нюансах и скрытых течениях и не нуждающийся в брюзгливых Белых ходоках, знойных Красных женщинах, занудных Многоликих богах и немытых Воронах, которые месяцами служили сериалу палочками-выручалочками.
В самой по себе магии нет ничего плохого. Однако она становится скучной, когда начинает нарушать собственные правила — или когда эти правила подчеркнуто скрываются. Спустя шесть сезонов мы почти ничего не знаем о Белых ходоках: чего они хотят, почему обратились против своих создателей, на что способны — даже умеют ли они мыслить в традиционном смысле слова и если умеют, то как. Ах, они умеют менять погоду? И что дальше?
Как может подтвердить любой журналист, хоть раз писавший о глобальном потеплении — а чем Белые ходоки не изменение климата?— процессы, которые мы не понимаем, настолько нам скучны, что мы либо начинаем их отрицать, либо впадаем в конспирологию и становимся легковерными. Возьмем, скажем, линию Миры и Брана. Они вынуждены были покинуть волшебное дерево, потому что Бран нарушил правило, о котором раньше не упоминалось, за ними погнались упыри и в итоге их спас от злобных скелетов воскресший родственник (не превратившийся в Белого ходока, хотя над ним проделали необходимую процедуру). Объяснить последовательность событий «магией» невозможно. Это просто сюжетное убожество. Однако мы готовы поверить, как это принято у конспирологов, что все происходит не просто так («печальная история Ходора — изящный ход, а что в нем изящного нам когда-нибудь объяснят»).
Увеличение роли магии приглушило традиционный интерес сериала к тем зачастую непривлекательным, но любопытным мотивам, которыми руководствуются герои. Когда-то семейные отношения и проблемы не просто продвигали сюжет вперед, а буквально были сюжетом. Однако многолетнее пребывание персонажей во всевозможных тюрьмах и учебных лагерях не могло не разрушить эти связи. Кем они должны были стать друг для друга после этого, сказать трудно. В итоге большая часть межличностной динамики ослабла и уже не может поддерживать старую добрую систему причинно-следственных связей, на которой держалась «Игра престолов». Теперь в сериале просто Что-то Происходит, а причины этого приходится реконструировать зрителям. Когда Маргери сказала о себе, что она «хорошо умеет казаться хорошей», мне это показалось точным описанием «Игры», которая иногда много серий подряд выглядела чем-то намного лучшим, чем была.
И тут вышла «Кровь моей крови» со своей восхитительно наивной пьесой внутри пьесы — возвращение к причинам и следствиям, к людям, к сюжету! Остальная часть серии тоже была исключительно драматична, как будто под влиянием «Кровавого десницы»: Сэм бунтует, Джейми сперва весело прерывает Его Воробейшество, а потом грустит, когда его публично предает собственный сын, Дейенерис в очередной раз устраивает шоу, а Маргери выбирает роль в сценарии Его Воробейшества, устраивая спектакль с обращением и срывая спектакль со спасением, который устроили Ланнистеры и Тиреллы. Борьба между Воробьями и лордами превращается в соревнование режиссеров, и, оказывается, что Его Воробейшество сумел привлечь более известных актеров. («Они нас обыгрывают, вот что», — говорит леди Оленна Мейса Тиреллу с профессиональным восхищением.)
Возможно, один из самых сильных моментов серии — это сцена, когда у Арьи появляется чувство истории, когда она начинает понимать Серсею и переделывает неудачный текст ее роли.
В этом эпизоде много событий, но он не выглядит схематичным. Многие его сцены в меру длинны и полностью раскрывают свой потенциал. В нем есть и ловкие интриганы (Оленна, Маргери, Его Воробейшество), и всеми силами старающиеся выжить Джилли и Маргери, и действительно интересные негодяи, в числе которых не только лорд Тарли, но и впечатляющий Изембаро (Ричард Грант) — склочный драматург и актер со «звездным» презрением к чужому труду («Это мое ремесло. У вас нет права на свое мнение!»). Образ Изембаро — то ли автопародия создателей сериала, то ли своего рода поклон Джорджу Мартину, волей которого сценаристы откровенно пренебрегли, сделав Холоднорукого Бендженом Старком.
На выходе мы получили богатый текст. Почему же он не очень понравился зрителям и критикам?
Возможно, дело в том, что чудесные воскрешения (о которых нам врали) и непонятные — но трагические! — моменты (вроде истории с Ходором) обеспечивают зрителям своего рода выученную беспомощность. Зачем думать над происходящим, если ответом всегда будет «это магия», «читайте книги, там все есть» или «потом увидите»? Мы отданы на милость скрытного и своенравного всеведущего автора (точнее авторов), и в итоге так радуемся, когда хоть что-то становится понятно, что это отключает наш скепсис.
После шести сезонов в таком режиме сцены с человеческой логикой перестают нас впечатлять, потому что они слишком понятны. Многие, например, сочли, что диалоги в «Крови моей крови» чрезмерно прямолинейны. Возможно, это и в самом деле так, но недомолвки — как в сцене воссоединения Джона и Сансы («Вкусный суп…») — намного хуже. Этот момент — хороший пример того, как создатели «Игры престолов» недоговаривают в самые неподходящие моменты. Неужели, все, что нам нужно знать о брате и сестре, встретившихся после пыток, изнасилований и воскрешения — это что суп был вкусным и что Санса извиняется за прежнюю грубость? Да, это не прямолинейно, но при этом неинтересно и неправдоподобно. (Тем более, что суп выглядел ужасно.) Мы могли столько узнать об одиноких и замкнутых людях, которыми, повзрослев, стали Джон и Санса, если бы они рассказали свои истории — пусть и кратко, но с упором не на события, а на ощущения. Вместо этого нам оставалось только догадываться по намекам, обсуждали ли они то, что с ними случилось хоть как-то.
Поэтому так восхищает момент, когда Арья смотрит пьесу — и ее лицо меняется. Радость, вспыхнувшая, когда она увидела смерть Джоффри, затихает, когда леди Журавль появляется в роли скорбящей Серсеи. На какое-то мгновение она понимает мотивы своего злейшего врага и разделяет его боль. Даже их имена рифмуются — Мерсия и Серсея. Скоро она перестанет быть Мерсией и снова станет Арьей, но именно ради таких моментов и стоит смотреть «Игру престолов». Без них от сериала остались бы, говоря словами Арьи, «только пердеж, рыганье и хлопки» — ну и немного магии.
