Скандал с буйными фанатами, принесшими во Францию частицу «русского мира», рискует стать самым ярким эпизодом Евро— 2016. Но будем справедливы: сорвиголовы, добравшиеся до Марселя, — все-таки нетипичные российские болельщики. Типичный болельщик остался в своем Саранске или Нижнем Тагиле, сидит на диване, пьет пиво, смотрит телевизор и гордится российскими подвигами.
Он предпочитает не действовать, а наблюдать со стороны. Для него не существует ни изнурительных тренировок, ни запредельных нагрузок во время игры, ни физических травм — только захватывающая картинка.
Конечно, примерно так же болеют и в других уголках планеты. Но особенность нынешней России в том, что здесь такое мировосприятие стало чем— то универсальным. История, политика, война — все уподобилось спортивному болению.
Огромную страну полностью поглотил синдром болельщика — чувство сопричастности к событиям, в которых ты не участвуешь и участвовать не собираешься.
Когда россияне превозносят сталинский СССР, это не значит, что их действительно привлекает мир пятилеток, коммуналок, бараков и окровавленных солдатских гимнастерок. Нет, обыватель хочет жить в мире иномарок, попсы, модной одежды и легкомысленных развлечений.
А за страну победивших дедов он болеет — как за любимый футбольный клуб. И хвастливое «Можем повторить!» — не более чем бравада телезрителя с пивным брюшком, орущего «Мы их сделали!»
Когда россияне расхваливают Северную Корею и Венесуэлу, из этого тоже не следует, что кто— то готов поменяться местами с жителем Пхеньяна или Каракаса. За страны— изгои просто болеют — назло американцам. А еще можно болеть за Путина и вставшую с колен Родину, живя в ЕС и наслаждаясь всеми преимуществами прогнившей западной цивилизации.
Этот путь выбрали десятки тысяч патриотов, предпочитающих гордиться великой Россией на расстоянии.
Войну на Украине российский обыватель рассматривает именно с позиций болельщика. Вопреки расхожему заблуждению, идеологии тут очень мало — это прежде всего жажда зрелищ и драйва.
Пресловутая «Новороссия» никогда не была для россиян чем-то действительно близким. Ее воспринимали как спортивную команду, которая задаст жару бандеровцам.
Давай, Стрелков! Вперед, Моторола! Русский мир — чемпион! Но как только игра «ДНР» и «ЛНР» стала вялой и пресной, российская публика потеряла к «народным республикам» всякий интерес.
Иллюзия солидарности растаяла, и оказалось, что россиянам нет никакого дела до Донбасса и его несчастного населения. Обыватель— болельщик с легкостью переключился на более увлекательную картинку: бомбардировки Сирии российской авиацией.
Рядовой россиянин охотно поддерживает путинские военные авантюры. Но, столкнувшись с пагубными последствиями этих авантюр, он искренне обижается. Он не понимает, почему должен нести ответственность за происходящее.
Болельщику, сидящему у голубого экрана, не положено расплачиваться за действия игроков! Это неправильно! Как если бы мяч вдруг вылетел из телевизора, угодив азартному зрителю прямо в физиономию.
Чужие страдания, слезы, кровь, смерть остаются для российского общества чем— то вроде спортивного состязания, и этот всенародный инфантилизм по-настоящему страшен.
Впрочем, современная Россия — лишь частный случай. Синдром болельщика может поразить кого угодно, вне зависимости от национального менталитета или культурного уровня. В ХХ веке им страдала значительная часть европейской интеллигенции, поддерживавшая людоедские режимы назло буржуазному обществу.
Например, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар болели за маоистский Китай. «Сегодняшняя жизнь в Китае исключительно приятна», — утверждала мадемуазель Симона. Но, разумеется, ни она, ни ее спутник не думали променять привычный буржуазный комфорт на «исключительно приятную» жизнь в китайской народной коммуне. Никакой фальши в этом не было.
Сидя в уютном парижском кафе, можно искренне болеть за хунвейбинов на другом конце планеты. Парни с цитатниками Мао создают картинку грандиозного социального эксперимента, и за ней очень интересно наблюдать с безопасного расстояния.
Политического болельщика бесполезно упрекать в непоследовательности. Он не считает, что должен испытать на собственной шкуре все то, что так горячо поддерживает. И не видит в своей позиции ничего предосудительного. Об этом нужно помнить, пытаясь что-то ему доказать.
Не секрет, что вышесказанное актуально и для украинцев. Диванный патриотизм, процветающий на Украине последние два года, — это тот же самый синдром болельщика. Немалая часть общества болеет за «наших» и жаждет скорейшей победы, но не думает о ее цене и не собирается чем— то ради нее жертвовать.
Типичный фанат мечтает о танковом броске на Крым — и в панике ложится в больницу, получив повестку из военкомата. Сегодня он требует ввести военное положение — а завтра возмутится, если кто-то попытается ограничить его собственную свободу передвижения.
Но от инфантильного диванного воина, бушующего в соцсетях, вреда немного. Хуже, когда в болельщиков превращаются люди, действительно формирующие повестку дня: журналисты, общественники, политики.
К сожалению, украинские властители дум по-своему уязвимы.
Легко подхватить синдром болельщика, если ты вращаешься в кругу единомышленников и слабо представляешь настроения, царящие за его пределами. Если ты находишься за сотни километров от зоны АТО и не сталкиваешься с разрушительными последствиями войны. Если твой материальный достаток практически не зависит от состояния украинской экономики. Волей— неволей ты становишься сторонним наблюдателем, переживающим за Украину, но постепенно теряющим связь с собственной страной и ее населением.
Дальнейшее зависит лишь от твоей рассудительности и ответственности. Стоит увлечься, дать волю эмоциям, и война станет для тебя напряженной игрой, Украина — подобием футбольной команды, а победа — решающим голом, который должен потешить твое самолюбие. Ты будешь азартно болеть, и тебе будет некогда задуматься о том, что за этой захватывающей картинкой стоят судьбы миллионов живых людей.
