19-26 июня 2016 года на острове Крит собрался Святой и Великий собор православной церкви (он же Всеправославный собор). О его проведении было объявлено за несколько лет, и он был назван первым всемирным/всеправославным собранием с 787 года. С учетом такой важности и известности весьма примечательно то, что светские средства массовой информации уделили ему мало внимания. Но если старательно и прилежно изучить сообщения различных православных СМИ в интернете и дополнить это информацией новостного агентства Religion News Service, то можно получить неплохое представление о произошедшем.
Собор созвал Патриарх Константинопольский Варфоломей, являющийся более или менее номинальной главой православия. Не мне судить о том, был ли этот собор великим и святым. Но всемирным его назвать нельзя. На собор были приглашены 14 автокефальных (самоуправляемых) церквей. Четыре из них решили не участвовать, и самой важной среди них была Русская православная церковь во главе с Патриархом Московским Кириллом. В царскую эпоху главы Русской православной церкви долгое время стремились сделать Москву Третьим Римом, соперничающим как с Римом, так и с Константинополем. Кирилл очень близок к путинскому Кремлю, что очень выгодно обеим сторонам. Бывшего агента КГБ Путина часто показывают по телевидению набожно молящимся во время литургии. При нем Русская православная церковь обрела статус очень близкий к званию государственной церкви. Кирилл в ответ одобряет последние имперские авантюры Путина, такие как вторжение в Крым и аннексия полуострова, открытую поддержку сепаратистского восстания на востоке Украины, угрожающие жесты в адрес прибалтийских стран и бомбардировки в интересах сирийского правительства. Большая политика отнюдь не впервые вмешивается в загадочные богословские споры.
Варфоломея никак нельзя назвать безудержным реформатором. В богословском плане он консервативен, однако внешний мир знает гораздо лучше, чем Кирилл. Он получил не только традиционное православное образование, но также учился в Риме, Женеве и Марбурге. Те 14 церквей, которые он пригласил на свой пикник на греческий остров, являются полностью автокефальными в смысле канонического православия. Отказавшиеся от участия церкви — а это русская, болгарская, грузинская и антиохский патриархат — точно также являются автокефальными. Я предполагаю, что первые три действовали под политическим влиянием Москвы (хотя конечно, они утверждали, что имеют некоторые теологические сомнения). Антиохская церковь — другая история, но о ней чуть позже. Надо сказать, что ограниченность экуменизма Варфоломея становится очевидна, если посмотреть на список церквей, которые не были приглашены. Это Римская католическая церковь, протестантские церкви (от англиканской до пятидесятников), с которыми православие уже много лет ассоциирует Всемирный совет церквей (делая это несколько неохотно), а еще так называемые Восточно-Православные церкви (прежде всего, армянская и несторианская), которые не признали некоторые доктринальные решения Халкидонского собора в 451 году.
Понять сложную систему православной экклезиологии так же трудно, как и систему родственных отношений австралийских аборигенов (там только доктор антропологии разберется, какие родственники могут вступать в брак). Этот исторический лабиринт особенно запутан в диаспоре, то есть, в тех странах, которые далеки от восточного Средиземноморья, и где были созданы классические патриархаты. В 1794 году восемь русских монахов прибыли на Аляску, которая в то время была российской территорией. Они добились определенного успеха в обращении в свою веру инуитов (они же эскимосы). Некоторые потомки этих новообращенных живы до сих пор, но за это время к ним присоединились православные из Европы. В 1924 году американская церковь получила статус митрополии (это не одно и то же, что автокефалия) в составе Русской православной церкви. Она стала называться Православной церковью в Америке. В 1970 году Русская православная церковь признала ее в качестве автокефальной. Однако ситуация еще больше запуталась, так как некоторые общины русских эмигрантов не захотели быть под властью Московского патриархата, совершенно верно посчитав его заложником советского режима с его воинствующим атеизмом. Эти антисоветские эмигранты самоорганизовались и создали русские церкви в диаспоре. Динамичный центр православной мысли существовал в Париже при Свято-Сергиевском богословском институте. Несколько выдающихся преподавателей из этого института эмигрировали в Америку, прежде всего, Николай Бердяев, Георгий Флоровский и Александр Шмеман. Они оказали огромное влияние на становление Православной церкви в Америке. Некоторые православные церкви оспаривали ее автокефалию, в том числе, сам Константинопольский патриархат, который согласно 25-му канону Халкидонского собора «имеет власть над всеми варварскими землями». В пятом веке Соединенных Штатов еще не было, но Америку в то время определенно признали бы «варварской землей» согласно тогдашним представлениям. Насколько мне известно, Православная церковь в Америке единственная, не делающая упор на этническую принадлежность, и просто называющая себя американской православной церковью. Однако большая часть православия в США по-прежнему определяет себя этническими мерками — греческая, румынская, сербская церкви и так далее. Но это входит в противоречие с другим каноном, который гласит, что в одном месте должен быть только один православный епископ.
Москва сует свои пальцы, куда только может. Но среди четырех церквей, отказавшихся от участия в собрании Варфоломея, есть одна, которая действовала не по наставлениям из России. Это Римский православный патриархат Антиохии и всего Востока. (Имеется в виду Греко-Православный патриархат Антиохии и всего Востока, так как «римский» в этом названии относится к слову Rum. Это арабское название Восточной Римской империи со столицей в Константинополе, иначе — Византии. Его прихожан также называют мелькитами, от арабского «малик» или «король». Имеется в виду византийский монарх.) Сегодня Антиохия — незначительный городок в Турции, однако в древности он был мощной метрополией. По общему мнению, христианскую церковь там основали апостолы Петр и Павел. В 1921 году патриарший престол перенесли в арабоязычный Дамаск. Здесь ситуация чрезвычайно запутанная. Есть три церкви, претендующие на звание антиохской. Одну из них по-прежнему признает Константинополь (это та, которую Варфоломей пригласил на Крит). Греко-католическая, или униатская церковь пребывает в подданстве папы римского. Есть также Восточная или Ориентальная церковь, которая какое-то время ассоциировалась с несторианской ересью (не буду на этом останавливаться), и которую осудили как Константинополь, так и Рим. Откровенно говоря, я не знаю, какова численность этих трех групп мелькитов. Но несторианцы одно время распространились «по всему Востоку». Их миссионеры создавали церкви от одного конца Великого шелкового пути до другого — в Центральной Азии, в Индии и даже в Китае. Сегодня христианских общин этого направления не очень много. Языком литургии в этих церквях был древнесирийский (произошедший от арамейского, на котором говорил Иисус), но сегодня служба и общение ведется на арабском. И в этом кроется яблоко раздора (я не сочиняю), которое повлияло на прошедший недавно Всеправославный собор. Православные патриархаты Антиохии и Иерусалима (оба в списке приглашенных) ведут ожесточенный спор по поводу юрисдикции. Если мои данные верны, тот патриархат, что в Иерусалиме, более многочисленный, и к нему относятся примерно 100 тысяч арабоязычных палестинцев. Оба патриархата претендуют на юрисдикцию над Катаром — богатой страной Персидского залива, которая естественно является в основном арабоязычной. Но ее крошечное христианское меньшинство состоит из европейских и американских экспатов, а также из гастарбайтеров с Филиппин, из Пакистана и Индии (включая христиан из индийского штата Керала, которые принадлежат к Маланкарской церкви, предположительно основанной апостолом Фомой, он же Фома Неверующий). (Сомневаюсь, стоит ли добавлять что-то к этой сюрреалистической картине. Но чтобы мои православные читатели не обвинили меня в ужасном упрощении, я чувствую, что должен добавить сюда православных христиан с Ближнего Востока, которые называют себя ассирийцами или халдеями.) В любом случае, антиохско-иерусалимский спор никак нельзя было разрешить ни до Всеправославного собора, ни на нем.
В итоговом заявлении собора не упоминаются самые болезненные вопросы, такие как процедура получения автокефалии. Собор выразил острую обеспокоенность гонениями на христиан на Ближнем Востоке. Делегаты не стали заявлять, что это собрание обладает статусом семи предыдущих вселенских соборов (Никейский, Халкидонский и так далее). Они назвали его собором епископов и постановили, что он должен стать регулярным мероприятием (проходящим, скажем, раз в семь лет). Тем не менее, собор заявил, что принятые на Крите решения должны стать обязательными для всех православных церквей (Москва не теряя времени отвергла такое заявление). Пожалуй, самый спорный вопрос был об отношениях с неправославными христианами. В заявлении изложена компромиссная позиция (ее трудно было избежать, так как православие участвует во Всемирном совете церквей): «Наша церковь придает огромное значение диалогу, главным образом, с неправославными христианами. Вместе с тем, проводимый православной церковью диалог никогда не предполагает компромисс в вопросах веры». Что касается участия в работе Всемирного совета церквей: «Отсюда не следует, что каждая церковь обязана считать другие церкви таковыми в истинном и полном смысле». Отмечу, что здесь все же употребляется слово «церкви» в отношении неправославных образований во Всемирном совете церквей, хотя они (англикане, лютеране, пресветарианцы и так далее) не являются церквями «в истинном и полном смысле». Но в заявлении также отсутствует термин «церковные общины» для обозначения таких не совсем церквей, хотя именно ему отдают предпочтение православные консерваторы. (Между прочим, тот же самый лингвистический полином — «церкви» / мы и «церковные общины» / все прочие — можно обнаружить и в католическом дискурсе.)
На Крит приехало множество людей (не только патриархи и епископы, но и их многочисленные свиты). Но на соборе главенствовали две сильные личности. Одна присутствовала физически (Варфоломей), а вторая мысленно (Кирилл). Но было бы ошибкой считать их непредвиденные осложнения обычным спором между либералами и консерваторами внутри православия. Оба человека в богословском плане консервативны, и обоим приходится считаться с ультра-консерваторами и фундаменталистами в своих рядах. Конечно, Кирилл в политическом плане более связан, а Варфоломей более свободен, а следовательно, более гибок в своих действиях. Кроме того, оба патриарха участвуют в сношениях с неправославными церквями. Родившийся в 1946 году Кирилл стал патриархом в 2009 году. Его деда, православного священника, коммунистический режим бросил за решетку за религиозную деятельность. Кирилл представлял русскую церковь во Всемирном совете церквей, а в 1975 году стал членом его исполнительного комитета. В феврале 2016 года Кирилл совершил неординарный поступок, встретившись в аэропорту Гаваны с папой римским Франциском вопреки мощным протестам в Русской православной церкви, где сохраняется враждебное отношение к католикам. Но вскоре после интронизации Кирилла стало очевидно, насколько быстро усиливается его близость с путинским режимом. В 2012 году он назвал Путина «божьим чудом». Также в 2012 году, когда три воинствующие феминистки устроили антипутинский протест во время службы в московском храме Христа Спасителя, Кирилл заявил, что эти женщины выполняют работу дьявола. Во время проповеди в 2016 году он сказал: «Православие должно защищаться и бороться против ереси прав человека, которая противоречит Библии».
Я думаю, существует некий трагический парадокс во взаимоотношениях между религиозной и политической деятельностью Кирилла. Он родился слишком поздно и не испытал на себе кровавых гонений коммунистов на православных христиан, хотя история его семьи должна была стать для него примером. Он достаточно стар, чтобы в полной мере пережить религиозное возрождение, последовавшее после распада Советского Союза (который Путин назвал катастрофой). В значительной степени это возрождение происходило вне стен Русской православной церкви — в процессе паломничества, уличных ярмарок, почитания икон. Это было очень далеко от взаимодействия Кремля и патриархата. Это тем более печально, что уже скоро накапливавшаяся религиозная энергия стала ослабевать, внеся свою лепту в новую симфонию церкви и государства (на русском языке этот музыкальный термин означает, что два актера поют из одного и того же псалтыря — буквально и метафорически).
Моя собственная печаль по поводу этих событий объясняется тем, что я издавна связан с православием. Впервые я пришел на службу в православный храм в свои студенческие годы в Нью-Йорке. Я пошел на пасхальное богослужение в старинную русскую церковь на Ист Секонд Стрит. Там было полно народу, и стояла атмосфера радостного ожидания. Меня глубоко впечатлил мощный переход от великопостного сумрака (темнота, черные портьеры, мрачная музыка) к празднованию пасхального утра (яркий свет, светлые литургические цвета, радостные церковные песнопения). Если вы хотите проникнуться духом православия, Пасха самый лучший момент, чтобы сделать это. Я не могут себе представить более мощное празднование победы света над тьмой, радости над злом и страданиями. Это как нельзя лучше отражает слова из православного пасхального гимна: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». С тех пор я периодически посещаю православные храмы, но первое впечатление оказалось самым памятным. Согласно обычаю, когда церковь была погружена в полумрак, мы вышли на улицу и пошли крестным ходом вокруг квартала, сопровождаемые любопытными взглядами нью-йоркцев. Было очень холодно. Когда мы вернулись в теплое помещение храма, возникло чувство огромного облегчения. Если память меня не подводит, собор на Второй улице не был связан с сомнительной в каноническом плане и отдельной (а также антисоветской) церковью в изгнании. Он находился под управлением митрополии и подчинялся Московскому патриархату. Это было связано с древними представлениями о православной экклезиологии и предположительно не имело никакого отношения к политике 20-го века. Весьма сомнительное предположение. Но оно показалось мне более правдоподобным из-за того, что произошло, когда мы вернулись в храм. Открылась боковая дверь, и оттуда вышел пожилой человек, державшийся очень прямо. Он был одет в парадную форму офицера царской армии.
То событие из моей молодости стало началом моего долгого уважения к православию. Похоже, я неизлечимый лютеранин, и у меня не возникало искушения «поплавать в водах Босфора» (это такой тайный язык обращенных в православие). Однако я хорошо знаю историю обращения России в христианство (возможно, недостоверную). Примерно в 867 году н. э. князь Владимир, правивший славянским государством Русь (со столицей в Киеве), захотел узнать, возможно ли стать христианином. Вероятно, он руководствовался стремлением получить защиту той или иной великой христианской державы от многочисленных и грозных врагов. Он направил посланцев в Константинополь и в Рим, дабы выяснить, какая версия христианства более привлекательна. Посланцы из Константинополя рассказали: «Мы побывали на божественной литургии в храме святой Софии. Не знаем, на небе мы были или на земле». После этого Владимир приказал уничтожить всех языческих идолов и принял крещение вместе со своим народом, обряд которого провели направленные из Константинополя греческие проповедники. (Никакой информации об отказниках нет.)
У меня есть некоторые личные впечатления от новой симфонии церкви и государства. В начале 2000-х годов исследовательский центр при Бостонском университете, который я тогда возглавлял, проводил трехлетний исследовательский проект по вопросам Русской православной церкви и демократии. Мы организовали три встречи международной исследовательской команды, в Москве, Вене и Вашингтоне. На всех трех присутствовали и принимали участие в дискуссиях важные представители Московского патриархата. Встречи состоялись вскоре после принятия в 1997 году нового российского закона о религии. Он не утвердил Русскую православную церковь в качестве официальной государственной религии, но подошел очень близко к этому. После завершения проекта (его результатом стали некоторые публикации) у нас возникло четкое ощущение, что преданность Русской православной церкви демократии и религиозной свободе весьма сомнительна. (Собор на Крите принял заявление в защиту религиозной свободы — при условии, что утверждения о достоверности не будут скомпрометированы. Условие совершенно непонятное.) Примерно два года тому назад я принимал участие в европейском диалоге между католичеством и православием. Меня пригласил туда один нейтральный наблюдатель (у которого, как говорят в Техасе, «в этой драке нет собаки»). Католическая делегация во главе с кардиналом была неизменно вежлива и непритязательна, и явно слушала с открытым сердцем. Делегация Московского патриархата была формально вежлива, но вела себя надменно и исходила из того, что ее абсолютные истины не подлежат обсуждению. Я вспомнил формулировку, которой заканчивались официальные послания в имперском Китае: «Трепещи и повинуйся!»
Православие является носителем богатой духовности и мудрости, которыми оно может поделиться не только с другими христианами, но и со всем миром. Оно заслуживает лучшей доли, нежели применяться в качестве идеологии в интересах авторитарного путинского режима.
