Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Даже Владимир Путин не сможет задушить революционный дух в России

Спустя 25 лет после революции, которая положила конец советскому режиму, в стране сохраняется дух свободы и достоинства.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
25-летняя годовщина августовской революции 1991 года вряд ли будет встречена всеобщим весельем и радостью, не говоря уже об официальных торжествах. Для начала, разве это не было скорее реваншистской попыткой государственного переворота, чем демократической «революцией»? Разве Советский Союз не распался бы сам собой спустя четыре месяца? Нет, нет и...

25-летняя годовщина августовской революции 1991 года вряд ли будет встречена всеобщим весельем и радостью, не говоря уже об официальных торжествах. Для начала, разве это не было скорее реваншистской попыткой государственного переворота, чем демократической «революцией»? Разве Советский Союз не распался бы сам собой спустя четыре месяца? И какое это имеет значение теперь, когда во главе страны уже 16 лет находится Владимир Путин?

Нет, нет и… Мы вернемся к последнему пункту немного позже.

По любым меркам революция августа 1991 года была классической великой революцией — вспомните о ее результатах, влиянии на будущее России и, в первую очередь, ее целях. Ее ключевые цели были главным образом нравственными. Подобно революциям в Америке, во Франции и даже восстаниям арабской весны, главной целью свержения советской системы было восстановление человеческого достоинства. Те, кто начал процесс либерализации, приведший к революции (Михаил Горбачев и его главный помощник Александр Яковлев — «крестный отец гласности»), а также те, кто продолжил этот процесс на фоне роста недовольства и радикализации народных масс (Борис Ельцин и Егор Гайдар), стремились положить конец эпохе полного подчинения общества государству и унижений, с которыми люди ежедневно сталкивались, живя в атмосфере постоянного дефицита, страха, репрессий, лжи, беззакония и нравственной деградации.

«За семьдесят лет построена система, органически безразличная к реальному живому человеку, враждебная ему, — написал тогда Яковлев. — Не только в массовых репрессиях, счет в которых шел на миллионы. Но и в повседневности, где личность ничего не значит, ничего не имеет, даже самого необходимого не может добиться без унижений». С точки зрения Горбачева, сущность перестройки заключалась в «борьбе за достоинство человека, за его возвышение и его честь», как говорится в эссе Михаила Антонова, опубликованном в журнале «Октябрь» в 1987 году. Антонов определил перестройку, как право народа действовать и быть независимыми и рациональными людьми и ответственными гражданами, а также перестать быть бесправными объектами в тоталитарном государстве.

Социалистическое тоталитарное государство, которое обрекло своих граждан на постоянный дефицит товаров первой необходимости в одной из самых богатых ресурсами стран мир и которое владело системой правосудия и судами (как оно владело всем остальным, включая средства существования своих 287 миллионов граждан), стало главным виновником всех бед. Поэтому целью революции 1991 года стало воздвижение трех высоких преград для возрождения подобного государства: частная собственность, свободная рыночная экономика и народовластие.


Стремясь достичь этих целей, революция августа 1991 года дала толчок одному из самых впечатляющих процессов экономической и политической модернизации в современной истории. За те три дождливых дня Москва заложила основы новой экономической структуры, новой политической системы и создала 15 новых независимых государств.

В процессе самого масштабного процесса приватизации в истории — болезненной, драматичной, стоившей миллионам россиян их рабочих мест — страна избавилась от нескольких тысяч безнадежно устаревших предприятий, на которых сырье, обходившееся государству в миллиарды рублей, и человеческий труд тратились на производство товаров, которые никому не были нужны. Процесс приватизации, омраченный откровенным мошенничеством, фаворитизмом и манипуляциями, послужил основой невероятного экономического роста, который начался в 1999 году.

Никогда за всю свою историю россияне не имели доступа к такому количеству качественных товаров и услуг, к какому они имеют доступ сегодня. 25-летние молодые люди сегодня никогда в жизни не видели талоны на еду. Они не знают, что это такое — часами стоять в очереди за молоком, яйцами или колготками — или есть мясо только по большим праздникам. Они не могут себе представить мир без туалетной бумаги. Они даже не подозревают, что ядерных физиков или хирургов могли отправлять в колхозы на уборку картошки. Центры большинства крупных российских городов, которые еще не так давно были серыми, грязными и голодными, сегодня практически неотличимы от центров европейских городов.

За это время революционная Россия пережила процесс добровольной демилитаризации — беспрецедентный случай для крупной державы, которую никто не мог победить в войне. После сокращения расходов на оборону на 80% в январе 1992 года доля оборонного сектора в российском ВВП упала с одной пятой до 2% в 1999 году. Та империя, которую эта армия охраняла, тоже распалась на части. С 1992 по 1995 год Россия вывела 800 тысяч военных из стран Варшавского договора и примерно 40 тысяч военных из Эстонии, закрыв там все свои военные базы. В декабре 1991 года Москва признала независимость Украины, а затем подписала с Киевом Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве.

Было бы ошибкой полагать, что постсоветская Россия сократила расходы на оборону, потому что у нее не было денег. Государства расходуют средства на оборону не потому, что у них много этих средств, а из-за страха, гордости или каких-то амбициозных устремлений. Северная Корея до сих пор находит средства на свои ракеты. Куба, где продукты питания распределяются по карточкам, нашла средства для того, чтобы отправить 24 тысяч человек на войну в Анголу, и до сих пор содержит самую сильную армию в Центральной Америке. Несмотря на то, что в половине школ страны не было отопления, воды и туалетов внутри помещений, Советский Союз имел в своем распоряжении больше солдат, чем США, Китай и Федеративная республика Германия, вместе взятые, и в два раза больше танков, чем у НАТО.

Но, несмотря на то, что в 1990-е годы средняя цена на нефть составляла около 18 долларов за баррель, постсоветская Россия постоянно увеличивала расходы на здравоохранение: в 1999 году она тратила в два раза больше (7,3% ВВП) на нужды здравоохранения, чем тратил Советский Союз в 1990-1991 годах (2,9% ВВП) — и больше, чем тратит современная Россия Путина (6,5%).

Не менее впечатляющей стала попытка вернуть достоинство путем обретения свободы, разделения ветвей власти и ограничения полномочий государства путем внесения изменений в конституцию. Свобода слова, прессы и демонстраций, никогда прежде не виданные в России, начали стремительно набирать вес. Парламентские выборы 1993, 1995 и 1999 годов и президентские выборы 1996 года были самыми свободными в российской истории, если не считать ноябрьских выборов 1917 года во Всероссийское учредительное собрание. Таким же беспрецедентным стал независимый и преимущественно оппозиционный парламент, которому в 1999 году не хватило всего нескольких голосов, чтобы принять импичмент президента.

Воспользовавшись своим правом объявлять амнистию, нижняя палата российского парламента, Государственная Дума, распорядилась освободить лидеров октябрьского восстания 1993 года, в ходе которого банды сторонников левых партий и антисемиты стреляли по прохожим с крыши здания парламента и бросали гранаты в Останкинскую телебашню. Тот факт, что президент Ельцин подчинился закону об амнистии, стало еще одним революционным чудом. Вы не сможете найти ни одного другого случая в пропитанной кровью истории России (и любого другого государства, если уж на то пошло), когда нераскаявшихся лидеров вооруженного восстания — которые, несомненно, убили бы Ельцина, если бы у них появилась такая возможность — выпускали на свободу без каких-либо дополнительных условий. После их освобождения ни один из лидеров того восстания не подвергался гонениям или притеснениям, ни одному из них не было запрещено заниматься политикой, а некоторые из них позже даже стали губернаторами и депутатами Думы.

Еще одним достижением России того времени стало то, что первая чеченская война (1994-1996 годов) завершилась не поражением на поле боя, а благодаря деятельности свободной прессы и осуществленному демократическими путями давлению на правительство. Ельцин пообещал положить конец этому конфликту, если его переизберут в президенты в 1996 году — и к началу 1997 года он вывел всех российских военных из Чечни.

Между тем, суды, которые прежде были жалкими придатками государственной системы «социальной справедливости», получили массу новых полномочий. Впервые в истории страны граждане получили право подавать в суд на представителей власти любого уровня, в том числе на президента страны — и суды стали выносить вердикты в пользу истцов в трех случаях из четырех. Суды отменили ненавистную прописку, которая позволяла местным властям определять, где тот или иной человек имеет право жить, сняли запреты на деятельность иностранных религиозных сект (свидетели Иеговы, пятидесятники), ограничили военный призыв, утвердив право граждан на альтернативную службу. Тогда суд Санкт-Петербурга вынес оправдательный приговор офицеру ВМФ Александру Никитину, обвиненному в шпионаже, что стало первым примером оправдательного вердикта, вынесенного человеку, обвиняемому службами безопасности в предательстве родины, со времен Большевистской революции 1917 года.

К чему же привели эти потрясающие победы? Их полностью поглотила путинская реставрация — абсолютно циничная, самодовольная, агрессивная и коррумпированная настолько, что по сравнению с ней «лихие 90-е» кажутся детской игрой.

Оглядываясь на Французскую революцию, Алексис де Торквиль (Alexis de Tocqueville) написал о «событиях, ошибках, неверных суждениях, которые привели французов к отказу от их первоначальных идеалов, заставив их повернуться спиной к свободе, принять равенство порабощения под контролем хозяина всей Европы». Путин — это не Наполеон (хотя ему, скорее всего, понравилось бы это сравнение), но заявляя о том, что он защищает свою родину от мнимой агрессии НАТО, защищает этнических русских на Украине от «фашистской хунты» в Киеве, «стабилизирует легитимное правительство» в Сирии и возглавляет всемирную борьбу с международным терроризмом, он возродил в своих соотечественниках утраченную гордость граждан великой державы.

Снова, как и в советскую эпоху, миллионы россиян считают свою страну главным бастионом защиты от всемирного зла и гарантом мира на планете. Ослепленные национальной гордостью, россияне забывают о тех унижениях, которые им приходится терпеть от властей — некомпетентных, коррумпированных и бездушных. Как написал великий русский поэт Михаил Лермонтов: «Я раб, но раб царя вселенной!»

Не стоит забывать, что реакционные периоды реставрации могут длиться по несколько десятилетий. Однако ни одна реставрация еще не смогла полностью искоренить революционные настроения, и все они неизбежно подходили к концу.

Революция 1991 года тоже продолжает жить. Ее лозунги появились на плакатах десятков тысяч участников демонстраций, прошедших во многих российских городах после парламентских выборов 2011 года, результаты которых оказались сфальсифицированными. Ее дух проглядывает сквозь честность и прямоту многих моих российских коллег, ученых и экспертов, которые отказываются верить Кремлю и поддаваться его угрозам. Ее дух внушает смелость активистам правозащитных движений от Владивостока до Калининграда — отважным мужчинам и женщинам, которые убеждают своих сограждан встать на защиту леса в Химках и озера Байкал, которые борются с мошенничеством, коррупцией, фальсификацией результатов выборов и выступают против уничтожения парков, сноса детских садов и больниц ради строительства торговых центров.

Хотя многие из этих активистов еще слишком молоды, чтобы помнить тяготы 1991 года, своим стремлением к демократическим идеалам они почти ничем не отличаются от революционеров августа 1991 года. Та революция живет в мужчинах и женщинах, которые отказываются отдавать свою Россию «мошенникам и ворам», как называет путинскую правящую партию борец с коррупцией и лидер продемократической оппозиции Алексей Навальный. Поэтому они продолжают выходить на улицу, несмотря на то, что там их ждут сотрудники ОМОНа. Между тем, Навальный продолжает бороться с нависшим над ним условным сроком, в то время как его брат уже находится в тюрьме, будучи осужденным на три с половиной года.

Революция августа 1991 года также вдохновила оппозиционного лидера Бориса Немцова, первого демократически избранного губернатора Нижнего Новгорода, а позже первого вице-премьера в правительстве Ельцина. Когда его убили в феврале 2015 года — всего в нескольких метрах от стен Кремля — на церемонию прощания с ним пришли примерно 70 тысяч человек. Та революция продолжает жить в работе Владимира Кара-Мурза, близкого друга Немцова. После внезапного и практически полного отказа основных органов в мае прошлого года — вероятнее всего, вследствие отравления — он снова вернулся в Россию, чтобы организовать продемократическое оппозиционное движение.

Их стремление к созданию демократической России может показаться многим слишком идеалистическим, однако чаша весов современной российской истории клонится скорее в сторону Навальных, Немцовых и Кара-Мурза, чем в сторону режима, пытающегося их задавить. Во все критические моменты истории, если у россиян появлялся выбор между свободно конкурирующими партиями и кандидатами, большинство избирателей делали выбор в пользу демократии, модернизации и реформ, а не в пользу авторитарных реакционеров — именно так и случилось на выборах в Думу в 1906 году, в Учредительное собрание в 1918 году, на референдуме 1993 года и на выборах в Думу в 1993 году.

Торквиль сравнивал прочные национальные институты с реками, которые, «уходя на время под землю, снова возникают на поверхности в определенный момент и в новой обстановке». Загнанная под землю репрессиями, государственной пропагандой и нагнетанием военной истерии, великая августовская революция рано или поздно снова вырвется на поверхность.