В Париже в среду, 19 октября, состоялось открытие российского духовно-культурного центра на набережной Бранли. В комплекс входит церковь Святой Троицы, спроектированная архитектором Жан-Мишелем Вильмоттом, российско-французская начальная школа, выставочный центр и концертный зал на 200 человек, а также квартиры и офисы культурной службы российского посольства. Комплекс получил дипломатический статус. Николя Энен, французский журналист и автор книги «Русская Франция: расследование о сетях Путина» в интервью RFI рассказал, как, используя этот статус, Москва намерена прослушивать французских политиков.
RFI: Как вам кажется, в сегодняшней ситуации, когда дипломатические отношения между Россией и Западом напряжены, открытие российского духовного-культурного центра соответствует ожиданиям Москвы?
Николя Энен: Конечно нет. Полагаю, что российские власти разочарованы. Ни президент Путин, ни патриарх Кирилл не смогли приехать на открытие, хотя, наверняка, оба хотели возглавить эту церемонию. К сожалению, политические условия для визита на этом уровне оказались не выполнены.
— Участок, на котором построили русскую православную церковь на набережной Бранли, интересовал также Саудовскую Аравию, Канаду и Китай. Почему, по-вашему, власти Франции выбрали Россию?
— Я не знаю, почему власти Франции выбрали Россию: возможно, ее финансовое предложение было лучшим или она быстрее всех отреагировала. Так или иначе, тот факт, что на этот участок претендовала Саудовская Аравия, позволил русским кругам в Париже сделать из этого рекламу в духе: «посмотрите, чего вам удалось избежать у подножия Эйфелевой башни». Ведь речь шла о территории, принадлежавшей государству: раньше там находилось здание государственной метеослужбы.
— Значит ли это, что французское общество с одобрением отнеслось к строительству русской церкви в Париже?
— Мне кажется, что французское общество в какой-то степени наивно и не отдает себе отчет в том лоббировании, которое ведут некоторые иностранные государства. Это видно на примере России, но это также касается и других государств, которые пытаются оказать влияние, а подчас и вмешиваются во внутренние дела страны, пытаются манипулировать общественным мнением с целью улучшить свой имидж.
— В чем особенность российских сетей влияния во Франции по сравнению с той же Саудовской Аравией или США?
— Любое государство занимается лоббированием своих интересов, ведет политику «мягкой силы» для того, чтобы завоевать симпатии общества или заручиться поддержкой другой страны. Это абсолютно нормально. Это одна из задач любого дипломатического представительства. Проблема заключается в том, что половина сотрудников российского дипломатического представительства во Франции являются представителями спецслужб (согласно источникам журналиста во французской разведке, которые он цитирует в своей книге. — RFI). И это уже нельзя назвать политикой влияния, это вмешательство. Это не открытая дипломатия и не работа с внешними коммуникациями, это называется работой по изменению общественного мнения, вмешательством во внутренние дела другой страны и шпионажем.
— Участок, на котором построили русскую церковь, прилегает к зданию, в котором находятся важные государственные службы. В частности — почтовая служба Елисейского дворца, а также служебная квартира генерального секретаря национальной обороны Франции. Высокопоставленные представители контрразведки, которых я интервьюировал для книги, делились со мной опасениями, что здание центра будет использоваться для шпионажа. Как классического шпионажа с присутствием агентов (нам известно, что другие здания церквей Московского патриархата во Франции служат базами для российских агентов), так и электронного шпионажа с возможностью перехвата переговоров. Ведь эта церковь находится очень близко от МИДа и недалеко от Елисейского дворца. Существуют опасения, что оттуда будут вестись прослушки переговоров в двух этих важных государственных зданиях.
— Почему, в таком случае, французские власти дали согласие на строительство такого центра?
— Очевидно, в силу некоторой наивности. Я также думаю, что изначально это был политический жест. Тогдашний президент Франции Николя Саркози хотел угодить Владимиру Путину, думая, что речь идет о политико-культурно-дипломатической витрине для России. А в результате, оказалось, что этот проект представляет настоящую угрозу для национальной безопасности.
— В книге вы пишете, что получили доступ к документу французских спецслужб, оценивающему количество российских агентов во Франции. В нем речь идет «о конфигурации эпохи холодной войны, но с большим количеством средств и людей». Один из опрошенных вами экспертов говорит: «Мы проиграли, у нас с Россией разные методы». Не в этой ли разнице принципов и методов также кроется объяснение?
— Да, Россия — страна, где спецслужбы играют важную роль. Во Франции у нас нет этой культуры. Наше общество гораздо более открыто, вопросы общественной безопасности стоят здесь менее остро, несмотря на исключительные меры, принятые после недавних терактов. Именно поэтому французское общество уязвимо, когда речь идет о попытках более или менее скрытой агрессии, которой занимаются здесь представители российской власти. Нужно понимать, что это разумеется, не прямая агрессия, а что-то вроде множества мелких ударов.
Например, хакерская атака на французский телеканал TV5 Monde, чья штаб-квартира находится в Париже. Эта была очень серьезная и профессиональная атака с физическим разрушением серверов телеканала. Ответственность за случившееся взяла на себя группировка «Исламское государство». Однако позднее следователи выяснили, что это была операция под ложным флагом, и что за случившимся, на самом деле, стоят российские хакеры.
— Не упрощают ли задачу российским властям те внутренние проблемы, которые сегодня разъедают и раскалывают французское общество?
— Разумеется. Франция затронута терактами, это повлияло на общий настрой в стране. Такая обстановка благоприятна для популистского дискурса и призывов к усилению мер безопасности. В России это прекрасно понимают. Мы помним, как Владимир Путин использовал теракт в Беслане в собственных политических целях. Мы видим, что страна, которая переживает теракты, оказывается политически уязвимой с точки зрения влияния на ее общественное мнение.
— Играет ли роль в отношениях между Парижем и Москвой предвыборный контекст во Франции? Станет ли эта тема важной для кандидатов?
— Изначально эта тема не должна была быть важной. Предвыборная кампания была в первую очередь ориентирована на вопросы безопасности, а также национальной идентичности, в частности на правом фланге. Но мы начинаем отдавать себе отчет в том, что существует стратегическая разница между политиками-государственниками, как правыми, так и левыми, которым свойственно поддерживать Владимира Путина, и более независимыми кандидатами или кандидатами, поддерживающими атлантистские позиции и, в частности, США.
