Дмитрий Дружинский заказывает третью чашку кофе и начинает рассказывать о самом сложном своем деле. «У себя в бюро мы называли его „делом старого пса“, — говорит он и улыбается. — Двадцать восемь лет». Но когда речь идет о выслеживании шпионов и выяснении того, какие тайны они выдали, контрразведка помнит все.
Мы сидим вдвоем в слабо освещенном зале ресторана в Северной Виргинии. То дело, о котором он ведет речь, началось весной 1993 года в Ланкастере, штат Пенсильвания. Оно касалось клерка, который в середине 1960-х годов три года проработал в Агентстве национальной безопасности в отделе, дававшем ему доступ к секретным документам, передаваемым или получаемым из резидентур АНБ со всего света. У федеральных агентов были улики, указывающие на то, что он продавал самую секретную информацию из этой сверхтаинственной организации КГБ. Но для привлечения его к суду доказательств было недостаточно. «Я знал, что дело будет трудным, но не представлял, насколько», — говорит Дружинский.
Он снял номер в ланкастерском мотеле. Технические сотрудники ФБР установили записывающую аппаратуру в соседней комнате, а в отверстие в стене просунули видеокамеру. А если бы человек отказался встречаться в мотеле? Дружинский делает глоток кофе и говорит: «На всякий случай я взял с собой портфель с диктофоном».
И вот его время пришло. Дружинский снял телефонную трубку в комнате мотеля и набрал номер. Когда на другом конце провода ответили, Дмитрий Дружинский сделал то, о чем его проинструктировали в ФБР.
«О, господин Роберт Липка?— сказал он с легким русским акцентом. — Меня зовут Сергей Никитин. Я из российского посольства в Вашингтоне».
«Да?» — настороженно ответил Липка.
«Мое руководство в Москве поручило мне встретиться с вами и обсудить нечто очень важное по поводу вашей безопасности. Вы понимаете?»
Липка не ответил.
«Сегодня я здесь, в районе Ланкастера, — продолжал Дружинский. — Мы можем встретиться в мотеле „Комфорт“?»
***
Когда Дружинский набирал номер Липки, он уже был настоящей легендой в ФБР. Большую часть своей карьеры с 60-х до конца 90-х он занимался тем, что изображал офицера КГБ или какого-нибудь другого врага США, чтобы ловить шпионов и террористов. Его игра была достойна «Оскара», но он трудился в закулисье, и его работа была тайной. Он настолько тщательно скрывал свою личность и внешний вид, что в тех редких случаях, когда ему приходилось давать показания в суде, он выходил к трибуне в парике и очках с толстыми стеклами, наклеив бороду и усы. ФБР никогда публично не комментировало его работу, но ветеран контрразведки Филип Паркер (Phillip A. Parker), занимавший должность заместителя директора по оперативной работе в разведывательном отделе ФБР, хорошо знал Дружинского. «Он был ценным агентом ФБР, — сказал мне Паркер. — Он был очень талантлив».
Дружинский провел множество операций. В 1987 году он сыграл арабоязычного плейбоя на яхте в Средиземном море, чтобы заманить в сети ФБР скандально известного угонщика самолета Фаваза Юниса (Fawaz Younis). Но наиболее полезен Дружинский оказался в своей роли в ходе холодной войны. «В те дни очень многие люди пытались продавать секреты, — говорит он. — Кто платил больше всех? Русские. Вот они и шли к русским. А нам был нужен человек, чтобы изображать русского».
Так уж случилось, что русский — это один из девяти языков, которыми владеет Дружинский, но эта работа также требовала ловкости и оперативности. «Если человек звонит в советское посольство и предлагает продать секреты, действовать нужно немедленно. Он может передумать или встретиться с настоящим советским агентом», — рассказывает контрразведчик. В Вашингтоне было известно, что ФБР прослушивает советское посольство и наблюдает за ним, хотя многие несостоявшиеся шпионы либо не знали об этом, либо думали, что им удастся скрыть свою личность и избежать разоблачения. «Прежде всего я старался убедить их держаться подальше от Советов. Я всегда говорил: „Не контактируйте больше с Советами, с советским посольством. Такими делами в нем занимаюсь я“».
Я спрашиваю, сколько в ФБР было таких агентов, игравших сотрудников КГБ. «Я был один, — отвечает Дружинский. — Я работал на ФБР, но также на военных и на ЦРУ. Иногда мне звонили из других ведомств, а я в это время проводил операцию в другом городе или в другой стране». По словам Дружинского, он подготовил четыре или пять русскоязычных агентов ФБР, но «их вызывали лишь в том случае, когда меня не было на месте».
В середине 90-х я впервые узнал от источника в разведке, что в ФБР есть «липовый русский», и с того момента начал его поиски. Один мой знакомый в ФБР осторожно подтвердил, что в бюро есть агент, играющий роль куратора из КГБ, однако больше ничего не сказал. Я обнаружил его имя в одной статье о судебном деле, а потом нашел его в телефонной книге. Мне это показалось большой удачей, потому что имена большинства агентов ФБР в телефонные книги не вносятся. Но набрав номер, я попал на его сына, у которого такое же имя и фамилия. Сын согласился передать мою просьбу об интервью, а через какое-то время сообщил мне ответ отца: извините, но нет.
Я написал Дружинскому через ФБР в 1999 году, спустя год после его выхода в отставку. Ответа я не получил. Шли годы, я занимался другими делами. В 2014-м я попросил ФБР еще раз передать Дружинскому мою просьбу. Мне сказали, что бюро несколько раз писало ему, и через какое-то время он дал согласие на встречу со мной. Но мы так и не встретились.
Я уже был готов сдаться, когда несколько месяцев назад мне попался его телефонный номер. Я позвонил, ответила его жена и сказала, что передаст мое сообщение. К моему удивлению, Дружинский позвонил на следующий день и согласился встретиться за обедом. Я спросил, почему через столько лет он наконец решил поговорить со мной. «Я уже давно ушел из бюро, — ответил Дружинский, — и поэтому подумал, что такая встреча никому не навредит». На мое предложение встретиться у него дома бывший контрразведчик ответил отказом. Но в отличие от других агентов, у которых я брал интервью, он сказал, что я вполне могу называть его имя и фамилию. После первого обеда состоялось еще восемь в течение десяти месяцев. Фальшивый русский из ФБР впервые рассказал репортеру про свою жизнь и карьеру.
На нашей первой встрече, которая прошла в итальянском ресторане недалеко от его дома, Дружинский вел себя раскованно и был весьма дружелюбен. Я рассказал ему, что знаю пять или шесть случаев, когда он весьма убедительно играл сотрудника КГБ.
«Ну, нет, — сказал он. — Я участвовал в 40 или 50 операциях».
Я был изумлен, и спросил, скольких шпионов он отправил в тюрьму.
«Примерно 20-25».
***
Весной 1993 года, когда Роберт Липка ответил на звонок Дружинского, он жил недалеко от Ланкастера, не имея видимых средств к существованию, кроме зарплаты его жены, которая работала на почте. Этому человеку в очках и весом почти 140 килограммов было около 50 лет. Он проводил время, ставя на лошадей на скачках в Гаррисберге и Делавэр-Парке, что недалеко от Уилмингтона.
За год до этого сотрудник московского архива КГБ Василий Митрохин передал британской разведке советские документы, которые он копировал 20 лет. Вначале он писал на клочках бумаги, которые затем прятал в своей обуви. Митрохин опознал нескольких возможных американских шпионов, в том числе, Липку. Англичане передали информацию в ФБР, и в результате Липке позвонил псевдо-Никитин.
Через 15 минут после посадки самолета в Ланкастере Липка припарковал сине-зеленый «Шевроле» возле мотеля «Комфорт». Дружинский ждал его на улице. Липка узнал «Никитина», поскольку контрразведчик описал свою внешность по телефону.
Проявляя осторожность, Липка отказался говорить в мотеле, но пригласил Дружинского к себе в машину. «Мы своих друзей не забываем», — сказал Дружинский, сев на пассажирское сиденье. Портфель он поставил между ними.
«У меня больше нет никаких контактов с АНБ, — заявил Липка. — Я не знаю, чем могу вам помочь». Он проехал пару километров, после чего остановился на парковке возле какого-то завода. Липка рассказывал, как у него болит спина, как он играет на скачках, но на вопросы не отвечал. Он мимоходом сказал, что встречался со своим «куратором» из КГБ в нью-йоркском парке, где они играли в шахматы.
«Ах, так вы играете в шахматы?» — спросил Дружинский.
«А вы не знали?» — недоверчиво спросил Липка. Дружинский покачал головой.
Липка потребовал назвать кодовое слово. «Вы его знаете».
Дружинский объяснил, что он работает в Вашингтоне, а все документы в Москве.
«Так у вас нет для меня кодового слова?» — недоверчиво спросил Липка.
«Нет».
Липка пальцем написал на пыльной приборной панели букву «R». «Закончите слово», — потребовал он и стер букву.
Он предупредил, что если в следующий раз Дружинский не назовет кодовое слово, никакого разговора не будет.
В тот вечер занимавшийся этим делом агент ФБР Джон Уайтсайд (John W. Whiteside) и сотрудники АНБ встретились с Дружинским в мотеле, чтобы решить, как поступать с кодовым словом. «Это могло быть не короткое слово из четырех букв, — сказал он мне. — Это могло быть более длинное слово, начало фразы или предложение». Важнейшая контрразведывательная операция повисла на волоске.
Дружинский подумал о том, как Липка отреагировал на его ляп по поводу шахмат. «Я подумал, что кодовым словом может быть „rook“ (ладья)», — говорит он, называя одну из шахматных фигур. Шансов было один на миллион, но других вариантов у них не было. «Я сказал, что на следующей встрече попробую назвать это слово».
Утром они встретились снова, и Дружинский на стоянке мотеля сел в машину Липки. Все камеры наружного наблюдения были нацелены на них, когда он спросил: «Слово „ладья“ что-нибудь для вас значит?»
«Точно!» — воскликнул Липка.
«Он облегченно всплеснул руками и откинулся назад. Все это мы засняли на видео», — говорит Дружинский. С тех пор Липка встречался с ним раз десять и говорил — иносказательно, туманно — о том, как он шпионил в прежние времена. «Это был крутой парень, — признается Дружинский. — Даже когда он начал говорить, слова из него приходилось вытягивать клещами».
Но этого было достаточно, и в 1996 году Липку арестовали. Признав себя виновным в шпионаже (а по этому преступлению нет срока давности), он получил 18 лет тюрьмы. «Я чувствую себя как Рип ван Винкль (герой одноименной новеллы писателя Вашингтона Ирвинга, проспавший 20 лет и отставший от времени — прим. пер.), — сказал Липка судье. — Я думал, что все это закончилось много лет назад. Я даже не думал, что все так обернется». Он отбыл половину срока, и в 2006 году был освобожден. Липка умер в 2013 году в 68-летнем возрасте.
***
Сегодня Дружинскому 77 лет. Это ироничный и сообразительный человек плотного телосложения, которому нравятся хорошие сигары и классическая музыка. У него черный пояс по тхэквондо, и до ухода на пенсию он тренировался со спарринг-партнерами в спортзале ФБР. Дружинский родился в Палестине в семье русских эмигрантов, которые встретились и поженились там. «Вся семья у меня православная, — говорит он. — В то время в Палестину приезжало много русских паломников, которые посещали святые места и оставались там». (Дед у него был офицером Белой армии и погиб в боях с большевиками во время революции.) Дружинский говорит на девяти языках, а свободно владеет английским, русским, арабским и французским. «В Палестине я ходил во французскую школу и 12 лет учил английский, французский и арабский, с детского сада до окончания школы. Дома мы говорили по-русски, — рассказывает он. — В детстве я говорил на иврите как настоящий еврейский мальчишка, потому что в то время среди моих друзей были только евреи. Я также немного говорю по-гречески, по-армянски, по-испански и по-итальянски».
«Когда я был подростком, моя тетя переехала в США и написала, что там очень хорошо. Она предложила всем нам приехать туда, — рассказывает Дружинский. — С того момента как мы подали заявление в американское посольство в Иордании, прошло пять с половиной лет, и только после этого нам разрешили эмигрировать в США».
Вскоре после переезда он в 21-летнем возрасте поступил на службу в морскую пехоту. «Я был очень благодарен США за то, что нам разрешили приехать сюда. Я чувствовал себя обязанным сделать что-то для этой страны, — объясняет Дружинский. — Я выяснил, что морпехи самые дисциплинированные, самые лучшие и самые крепкие. Поэтому я решил, что служить надо с лучшими». Он прослужил в Корпусе морской пехоты четыре года. «Во время Карибского кризиса я был в Гуантанамо. Это было страшно». Дружинский также два раза по шесть месяцев ходил в плавание в Средиземное море в составе Шестого флота.
Во время службы он женился, а потом окончил иезуитский Колледж Св. Петра в Джерси-Сити. Его специальность по диплому — французский и английский языки. После учебы ему надо было решать, что делать дальше. «Я знал все эти языки, — говорит контрразведчик. — Я думал об ООН, о Госдепартаменте. У меня была полная стипендия с правом учебы в аспирантуре Чикагского университета. И в это время я прочитал статью в журнале, где говорилось, что в ФБР оперативными сотрудниками работают лингвисты».
Он позвонил в офис бюро в Нью-Йорке, чтобы убедиться в этом. «Я подумал, что у меня может получиться увлекательная карьера, — вспоминает Дружинский. — Чем дольше я думал об этом, тем больше воодушевлялся. Я подал заявление, и все у меня получилось».
Поступив в ФБР в марте 1968 года, он прошел подготовку в Куантико, штат Виргиния. Первое назначение Дружинский получил в Новый Орлеан, а затем его направили в оперативный отдел в Вашингтон. Почти сразу он начал работать в качестве специалиста, участвуя в секретных операциях под ложным прикрытием, или, как говорят разведчики, «под чужим флагом». Это когда агент делает вид, что он работает не на свою страну.
Первым объектом в его разработке стал моряк ВМС из Норфолка, штат Виргиния, который имел доступ к секретной информации и допуск на подводные лодки. ФБР обнаружило, что он выходил на связь с советским посольством в Вашингтоне. Начальник Дружинского предложил ему позвонить матросу и назваться русским разведчиком. «Я сделал это дважды, но тот отказался со мной встречаться», — рассказывает он. Позже моряка допросили и осудили, но без участия Дружинского. Однако его руководство поняло, что их молодой агент прирожденный актер. Так родилась звезда.
Он не носил оружие, а вот некоторые из его объектов были вооружены. «Один из них сказал: „Если узнаю, что ты из ФБР, я тебя убью“», — рассказывает Дружинский. Но он все равно не брал с собой ни пистолет, ни значок, ни даже водительское удостоверение. «Я не очень-то боялся этих шпионов, — говорит он. — Они поступали так из-за денег. А вот террористы меня беспокоили». Перед встречами с ними он всегда менял свой внешний вид.
Он никогда не пользовался фиктивными документами КГБ. По словам контрразведчика, люди в его разработке «просто исходили из того, что я настоящий». На тот случай, если бы кто-то захотел убедиться в его подлинности, Дружинский намеревался воспользоваться своими навыками импровизации, чтобы избежать вопросов. Но никто никогда не спрашивал.
***
Самого опасного шпиона он поймал спустя 20 лет. Им оказался уоррент-офицер сухопутных войск Джеймс Холл (James W. Hall). «Один сотрудник из АНБ сказал мне, что он нанес ущерб нашей стране на три миллиарда долларов», — вспоминает Дружинский.
Холл родился в 1957 году в Нью-Йорке. Его исключили с младшего курса колледжа, и в 1976 году он пошел служить в сухопутные войска. Большую часть своей карьеры он прослужил в Германии и женился на немке. В начале 1980-х Холл в течение четырех лет служил на точке «Берлин», где находился ключевой пост перехвата АНБ в Западной Германии. На вершине холма Тойфельсберг (Чертова гора), возведенного над городом из обломков зданий, разрушенных в годы Второй мировой войны, он вместе с другими техниками следил за Советским Союзом и Восточной Германией, собирая данные перехвата, который осуществлялся при помощи мощных антенн, спрятанных внутри колпаков. Эти гигантские шары на вершине холма были видны издалека. Радио- и радиотехническая разведка была бесценна для АНБ и, как вскоре выяснил Холл, для многих других. Он продавал американские секреты Советам и восточногерманской разведслужбе Штази. Холл получил от них примерно 300 тысяч долларов.
В 1988 году Холла перевели в Форт-Стюарт, штат Джорджия, находящийся в 60 километрах от Саванны. Примерно в это же время, когда Восточная Германия приближалась к своему краху, преподаватель из ГДР, нанятый Штази в качестве переводчика для связи с Холлом, предложил свои услуги Западу. В декабре этого переводчика привезли в гостиницу в Саванну, где он устроил встречу между Холлом и Дружинским. Он представил Дружинского как человека из КГБ по имени Владимир, а потом вышел из комнаты.
Холл приехал в гражданской одежде и не стеснялся. Дружинский вспоминает, как он заявил: «Как-то раз я понял, что меня сплошь окружают совершенно секретные вещи, и подумал, что на этом можно немало заработать». Дружинский хорошо подготовился к встрече, привезя с собой две пачки денег по 30 тысяч долларов в каждой купюрами по 100 долларов. Пачки были обернуты резинками. «Холл видел, как эти деньги торчат из моего портфеля», — говорит Дружинский.
Вскоре Холл начал хвастаться своими подвигами в качестве коммунистического агента. «Ему приказали просовывать конверт с бумагами в приоткрытое заднее окно запертого автомобиля. Но он пожаловался, что щель слишком узкая, и засунуть туда документы очень трудно. Поэтому Холлу предоставили квартиру с фотокопировальным аппаратом, чтобы шпионить ему было легче», — рассказывает Дружинский.
«Владимир» польстил Холлу, сказав, что Москва высоко ценит его работу и приказала ему встретиться с агентом лично. Затем он перешел к делу. «Я сказал Холлу, что „наши братья“ [восточные немцы] делятся тем, что он им передает, однако есть подозрения, что делятся они не всем. Затем я добавил, что по мнению Москвы, немцы платят Холлу недостаточно, и сообщил ему, что деньги у меня с собой», — вспоминает Дружинский.
Холл в обмен на деньги передал ему документы с грифом «Совершенно секретно» и «Секретно».
«Как только Холл вышел на стоянку с 60 тысячами долларов, его арестовали», — говорит контрразведчик. Агенты ФБР в Тампе также арестовали турка по имени Хусейн Илдимир (Huseyin Yildirim), который работал вместе с Холлом в центре Тойфельсберг и выступал в качестве связного между ним и Штази. Военный суд приговорил Холла к 40 годам лишения свободы, он отсидел 22 года и был отпущен в 2011 году. Илдимир получил пожизненный срок, но через 14 лет его отпустили в результате обмена заключенными с Турцией.
***
Одним из слагаемых успеха Дружинского была его сдержанность. По-английски он говорит без акцента, но во время работы иногда специально неправильно произносил слова на русский манер. Кроме того, у него был такой талант как неправильное употребление слов.
Когда ФБР узнало, что главный старшина и специалист по противолодочной борьбе Крейг Ди Канкл (Craig Dee Kunkle) в декабре 1988 года позвонил в советское посольство в Вашингтоне и предложил информацию, Дружинский связался с ним и договорился о встрече в отеле «Эконо Лодж» в Уильямсберге, штат Виргиния. Там Дружинский назвался советским разведчиком и произнес фразу «We could talk store», специально перепутав слова. Канкл сначала растерялся, не поняв его, а затем сказал: «А, вы имеете в виду „talk shop“ (поговорим о деле)».
Уроженца Калифорнии и сына отставного капитана 3-го ранга Канкла один раз объявили «моряком года» на Атлантическом флоте. Но в 1985 году он был уволен из ВМС, потому что несколько раз непристойно обнажался на гавайском пляже, где любили загорать женщины-военнослужащие из ВМС. На встречах в отеле Канкл ясно дал понять, что хочет продать Советам секреты ВМС, дабы отомстить за свое увольнение.
По словам Дружинского, Канкл предложил снять квартиру на верхнем этаже дома в Норфолке, чтобы следить за покидающими базу подлодками. «Русские хотели знать время выхода субмарин, чтобы следить за ними. Он заявил, что я могу даже привезти на квартиру своих людей, чтобы те вели наблюдение». Канкла арестовали в январе 1989 года. За попытку шпионажа его могли приговорить к пожизненному сроку. Канкл, которому на тот момент было 39 лет, признал себя виновным, и его приговорили к 12 годам лишения свободы.
Был еще один случай, когда ФБР задействовало против Советов двойного агента. Это был лейтенант сухопутных войск, американец, но с русскими корнями. «Насчет двойных агентов никогда нет полной уверенности, — говорит Дружинский. — Поэтому мы решили еще раз его проверить. Пройдет проверку — продолжаем работу. Провалится — закроем дело».
Лейтенант согласился встретиться с Дружинским, снова игравшим роль агента КГБ, возле Луисвилла в местечке, где родился Авраам Линкольн. «Я дал ему деньги, около двух тысяч долларов, что являлось частью проверки. А потом сказал: „Этот Линкольн был ловкач“ (употребив словосочетание „smart biscuit“ вместо идиомы „smart cookie“). Двойной агент был озадачен, и тогда я исправил свою ошибку», — рассказывает Дружинский.
Лейтенант прошел проверку. Он передал деньги ФБР и рассказал все о своем разговоре с «русским агентом». «Он заявил: «Эти русские вечно все путают. Можете себе представить, он назвал Линкольна „smart biscuit“?» Дружинский был доволен. «Он работал у нас агентом против Советов еще пять лет».
***
Джордж Трофимов (George Trofimoff) был бабником, любил красивые машины и шикарную жизнь. Он сменил пятерых жен. Его аппетиты требовали денег, которых ему не хватало на должности гражданского служащего в американской армии в Германии. Трофимов родился в Берлине в семье эмигрантов из России, стал натурализованным гражданином США и вырос до руководителя армейского подразделения в Совместном центре допросов в Нюрнберге, где допрашивали перебежчиков из Восточной Европы. У него был доступ к большим массивам секретной информации, в том числе, о боевом составе и дислокации войск НАТО. В 1969 году он начал продавать секреты Советам. Трофимов фотографировал документы и затем передавал их русскому православному священнику и другу детства Игорю Сусемилю, который работал на КГБ.
Сведения Трофимова оказались настолько ценными, что его наградили Орденом Красного Знамени, который был одной из высших военных наград в СССР. Позже обвинение заявит, что Москва за 25 лет выплатила ему как минимум 300 тысяч долларов.
В 1995 году он ушел в запас в звании полковника и поселился в Мельбурне, штат Флорида. Но те архивные записи, которые вывели контрразведчиков на Роберта Липку, также содержали информацию о Трофимове.
Трофимов по уши влез в долги и дошел до того, что начал работать в магазине, упаковывая продукты. Когда ему позвонил назвавшийся Игорем русский разведчик, он проявил недоверие, но трубку не положил. Потом были еще телефонные звонки, и в итоге в феврале 1999 года Трофимов дал согласие на встречу в мотеле «Комфорт» недалеко от своего дома. Конечно, в роли «Игоря» выступал Дружинский. На протяжении шести часов Трофимов рассказывал, как сильно он нуждается в деньгах (техники ФБР в соседней комнате записывали все на видео). Он рассказал Дружинскому что его работа в Германии была «настоящей золотой жилой». «Были сотни, тысячи страниц. Я все отдал. Вы получили все до единого документы».
После таких признаний Трофимова в июне 2000 года арестовали, и он предстал перед федеральным судом в Тампе. Это был один из тех случаев, когда Дружинский давал показания в парике и гриме. У жюри присяжных ушло всего полтора часа на то, чтобы осудить Трофимова за шпионаж. Он получил пожизненный срок и умер в федеральной тюрьме в Викторвилле, штат Калифорния. Случилось это в 2014 году, когда ему было 87 лет.
***
Одну из самых серьезных операций Дружинский провел против Дэвида Шелдона Буна (David Sheldon Boone) — дородного аналитика из радио- и радиотехнической разведки сухопутных войск, которого прикомандировали к АНБ. Бун родился в 1952 году в Мичигане, а в 1970-м поступил на службу в армию. Проходя службу на посту перехвата АНБ в немецком Аугсбурге с 1988 по 1991 год, он передавал секретную информацию агентства КГБ во время встреч на берегу Рейна. Но американские спецслужбы только спустя 10 лет поняли, что он сделал. Вызвали Дружинского, как будто футболиста на поле, чтобы спасти матч.
Из Вашингтона он позвонил в Германию Буну, воспользовавшись подставным телефоном, зарегистрированным в Лондоне. «Я сказал ему: „Мои люди очень заинтересованы в возобновлении контактов. Я уверен, что за ваши услуги будет вознаграждение“», — рассказывает Дружинский. В Германии Буна ждал билет на самолет, а в Лондоне гостиничный номер.
«Я в вашем распоряжении», — ответил Бун.
В Лондоне Бун сообщил тревожную новость для американцев. Среди тех документов, которые передал Советам, была совершенно секретная директива АНБ, где перечислялись советские цели для нанесения американских ядерных ударов, а также инструкция, ставшая настольной книгой для всех специалистов, работавших по программе разведывательных спутников. Каждая из 300 страниц этой инструкции была помечена грифом Top Secret-Umbra, который является показателем наивысшей степени секретности.
Проблема заключалась в том, как выманить Буна в Вашингтон, чтобы там арестовать его. «Бун ушел из АНБ, после чего женился на немке и переехал в Германию, — рассказывает Дружинский. — Я сказал, что ему надо приехать в Вашингтон. Мол, мы хотим начать разработку нового источника типа вас, и нам нужна ваша помощь». Бун согласился на новую встречу в отеле «Мариотт» в международном аэропорту им Даллеса, которая состоялась в октябре 1998 года. На сей раз его ждали агенты ФБР.
Дружинский вспоминает ту сцену, когда Бун постучал в дверь и оказался в комнате, полной незнакомцев: «Бун сказал: „Ох, я ошибся дверью, мне нужен другой человек“. Агенты ФБР ответили: „Да он здесь“». В полном соответствии со сценарием операции они вывели Дружинского из комнаты, а он в это время протестовал: «Я дипломат! Вы не имеете права!»
«Они допросили Буна и спросили, что это за человек. Бун ответил, что сидел вечером в баре и познакомился с ним, но ничего о нем не знает». Однако все сказанное им Дружинскому в Лондоне было записано. Бун признал себя виновным и получил 24 года тюрьмы. Сейчас он находится в заключении в федеральной тюрьме Саффорда, штат Аризона.
***
Конечно, у Дружинского отнюдь не всегда и не все шло по плану. В 1997 году один человек начал встречу с того, что передал ему записку, где было написано: «Я думаю, вы агент ФБР и пытаетесь меня подставить». Дружинский отшутился, и вскоре этот человек, ранее работавший военным юристом, уже рассказывал ему, как он вместе с двумя друзьями, радикалами из университета Висконсина, в 1970-е годы работал на Штази. Все они в итоге оказались в тюрьме. Другой подозреваемый, инструктор танка M1 Abrams по кличке Ковбой согласился встретиться с Дружинским в номере мотеля, однако едва не выбил микрофон ФБР из тайника, бросив в сторону штор свою огромную шляпу. «Наверное, агенты из соседней комнаты едва не оглохли», — говорит Дружинский. Он замер, но микрофон остался на месте, и Ковбоя в итоге осудили за попытку шпионажа.
Еще труднее оказалось в ноябре 1990 года, когда он договорился о встрече в аэропорту Ньюарка с бывшим американским десантником кувейтского происхождения Джамалем Мухаммедом Вараятом (Jamal Mohamed Warrayat).
«Вараят во время войны в Персидском заливе решил осуществить крупный террористический акт, чтобы помочь иракцам, — рассказывает Дружинский. — Он позвонил в иракское представительство в ООН в Нью-Йорке. Мы услышали этот звонок». На сей раз Дружинский выступил в качестве арабоязычного американца, работающего у иракцев подрядчиком.
«У меня на столе в сумке лежал диктофон, — говорит он. — Я открыл ее, чтобы достать ручку и блокнот. Внезапно Вараят засунул туда руку. Я ударил его по руке».
«Ты что делаешь?» — спросил я.
Он ответил: «Я видел это по телевизору. У тебя там может быть записывающее устройство».
Дружинский заверил его, что такие вещи случаются только на телевидении. Вараят убрал руку. «Он предложил мне список терактов, которые готов осуществить», — рассказывает контрразведчик. Среди них было убийство президента Джорджа Буша-старшего и других американских руководителей, взрыв моста Джорджа Вашингтона, установка бомб в тоннелях между Манхэттеном и Нью-Джерси. Но Вараята арестовали в том же месяце, а потом приговорили к году лишения свободы за террористические угрозы.
Всю жизнь занимавшийся обманом шпионов и террористов Дружинский ни капли не жалеет о том, что он делал. Когда распался Советский Союз, говорит он, «я чувствовал себя великолепно по двум причинам. Во-первых, ослаб наш самый могущественный враг, не представлявший больше опасности. Во-вторых, я был рад за людей в Советском Союзе, потому что они получили больше свободы».
А что касается шпионов, которых Дружинский помогал ловить, то они «решили вредить нашей стране. А я мог их остановить. Поэтому и здесь я ни о чем не жалею». «Иногда мне жаль их семьи… но самих пойманных шпионов мне не жалко», — признается он. Но почему все они с такой охотой соглашались на разговор с Дружинским? Он объясняет это тем, что измена требует секретности. «Шпионы очень одиноки. Они ни с кем не могут поговорить, даже с собственными женами. Поэтому, когда мне удавалось убедить их в том, что я тоже агент, они раскрывались».
Хотя Дружинский относился к своей работе очень серьезно, чувство юмора его не покинуло. «Я человек коммуникабельный. Я завел много друзей. Но беда в том, что все они оказались за решеткой», — говорит он.
